Офицеры захохотали и стали делать ставки на то, когда они разорят это гнездилище ос. Паркер поставил фунт, уверенный, что вечером британский флаг поднимется над Петропавловском. И оставил его на корабле!
Бегут! Русские бегут! закричал кто-то из пехотинцев, вытянув руку.
И правда, на берегу, среди кустов, мелькали красные рубахи. Это артиллеристы покидали батарею.
Прыгнув в воду и дойдя до берега, Паркер приказал сначала захватить орудия. Британские и французские десантники наперегонки бросились к пушкам.
Три жалких орудия оказались заклёпаны. Больше ничего ценного не батарее не нашлось. Пехотинцы принялись рубить деревянные станки, на которых лежали стволы пушек, своими палашами.
Лейтенант Тома, командир французского десанта, вытащил из мешка свой трёхцветный флаг. Его парни быстро связали меж собой брошенные русскими банники и сделали из них флагшток.
А где же ваш флаг, месье? любезно спросил у Паркера Тома.
Капитан ничего не ответил. Он злобно зарычал на своих подчинённых, приказывая собраться и начать преследование сбежавших пушкарей.
Варвары! Убежали, побоялись вступить с нами в бой, в рукопашную! брызгал слюной Паркер. Сейчас мы зададим им жару!
К нему подбежал сержант и доложил, что впереди, в направлении города, замечены большие отряды русских солдат. Они укрываются в кустах и среди деревьев.
Паркер сразу остыл. Он понял, что к батарее на мысу, которая сейчас одна билась с фрегатами, им дойти будет очень трудно.
Русские перестреляют нас, как фазанов, сопя носом, высказался сержант. Хотя они и варвары, но палят очень метко. Они уже прикончили двух пехотинцев. Те сгоряча бросились в погоню.
Хорошо, я сейчас придумаю, что делать, проворчал Паркер и обернулся к Тома. Тот стоял смирно и отдавал честь уже болтающемуся наверху своему флагу.
И вдруг рядом с грохотом стали падать ядра. Это «Аврора» и Кошечная батарея открыли огонь по вражескому знамени.
Не бойтесь! крикнул Тома. Они не долетят сюда. Слишком далеко.
И правда, расстояние не позволяло русским морякам хорошенько обстрелять десантников. Но всё равно те отошли подальше и сгрудились возле заклёпанных пушек. Только Паркер открыл рот, чтобы отругать их и приказать рассредоточиться, как по ним вдруг выстрелили орудия с «Вираго».
Две бомбы разорвались прямо в самую гуще десанта. Десятки раненых пехотинцев закричали от боли.
Как потом выяснилось, командир корабельной батареи спутал прицел. Он хотел обстрелять русских стрелков, подбиравшихся к десантникам, прячась в кустах. Но попал по своим.
После этого все бросились к шлюпкам. Лейтенант Тома успел снять свой флаг. И морские пехотинцы, унося своих раненых, уплыли обратно на «Вираго».
Сейчас три фрегата, подавив орудия лейтенанта Гаврилова на Сигнальном мысу, принялись обстреливать Кошечную батарею. Они подошли совсем вплотную и вели яростную пальбу. Однако, Дмитрий Максутов не сплоховал. Выждав, когда фрегаты подойдут поближе, он начал громить их залпами.
Орудия были прикрыты толстыми пучками фашин, и вражеские ядра вязли в них. Но всё равно, некоторые из них достигали цели. Вот одно ударило прямо в пушку. Та подпрыгнула от удара и скособочилась. Канониры, разгорячённые боем, накинули на ствол канат и под команду унтер-офицера тянут его на место.
Максутов лёг животом на фашину, приставил к глазу подзорную трубу. «Ля Форт» разворачивается, чтоб стать другим бортом.
Как повернёшься, так и влупим тебе, бормочет князь. Огонь по «Президенту»!
Десять орудий бьют залпом. Дым, огонь, искры. Батарея на минуту закрывается плотным чёрным туманом. Мальчишки-кантонисты тянут из узкого лаза порохового погреба картузы с порохом, тут же Жора, обманувший бдительность Кости Литке.
Он лихо съезжает вниз, в холодный погреб, хватает за горловину полотняный мешок с зарядом и по узкому лазу тащит его вверх.
Выбросив картуз наружу, он присаживается на корточки, устал. И ему совсем не страшно, хотя рядом воют ядра, трещат, разрываясь, бомбы.
Матрос-канонир подхватывает картуз и утаскивает его к орудиям. Жора вскакивает и снова ныряет в погреб.
Он уже знает, что узкий, небольшой лаз сделан для того, чтобы уберечь порох от попадания вражеских снарядов. Но опять же взрослый не пролезет в него, поэтому здесь шныряют мальчишки «картузники». Таких на английском флоте зовут «пороховыми мартышками».
«Ля Форт», «Президент» и «Пик» уже немало пострадали от меткого, размеренного огня Кошечной батареи.
Вот змея подколодная! выругался английский канонир. Никак её не угомонить!
Кого ты ругаешь, братец? повернул к нему испуганное лицо капеллан Томас Хьюм.
Да эту русскую батарею, будь она проклята! ответил канонир. Никак не можем её разбить!
Особенную досаду у англичан и французов вызвал часовой. Он ходил по валу рядом с батареей. За плечом у него в такт шагам покачивалось ружьё. Часовой не обращал никакого внимания на обстрел. Он проходил до конца вала, чётко разворачивался и шёл в другую сторону.
Он раздражает меня! кэптен Барридж сплюнул. Сшибите его.
Как потом выяснилось, уже после боя, такие же команды были отданы на других фрегатах. По часовому били даже залпами, но так и не смогли попасть. Около полусотни ядер и бомб выстрелили в его сторону, однако, без всякого результата.
Этим умело пользовался Дмитрий Максутов.
Это куда они стреляют? огляделся он, увидев, что огонь по батарее ослаб. Ха! Пускай лупят, обрадовался он. А мы ударим по фрегатам.
Через три часа беспрерывной дуэли исправными оставались только три орудия. Остальные были хоть и с целыми стволами, но их опоры, станки оказались повреждены.
Наводи на французов! закричал Максутов, увидя, как «Ля Форт» закончил манёвр, и развернулся боком, подставив себя под выстрел. Пали!
Три чугунных гостинца Кошечной батареи, завывая, понеслись к флагману эскадры. Стоявший на мостике адмирал де Пуант съёжился, втянул голову в плечи. Он и так сегодня уже порядком испереживался. Русские оказались не только хитрыми, но отважными, и самое отвратительное, очень меткими артиллеристами. Де Пуанту уже до смерти надоело перестреливаться с ними, всё время ожидая ответных залпов.
И тут три ядра ворвались на мостик. Матроса-рулевого разорвало пополам, мичману оторвало ногу, и палуба оказалась расщепленной.
Уходим! завопил де Пуант. Хватит на сегодня! Уходим! Де Миньяк, где вы? Командуйте. Почему я должен распоряжаться?
Над флагманом взвился сигнал к отступлению.
Как раз в это время мичман Фесун с командой матросов с «Авроры» притащил на батарею пороховые заряды, так как все запасы были расстреляны.
Василий Степанович Завойко, видя, что в строю всего три орудия, уже хотел давать команду на отход. Губернатор предполагал, что союзники высадят здесь десант. Они уже хотели это сделать пару часов назад, но шлюпки с морскими пехотинцами отогнали пушечными выстрелами. А одну и вовсе потопили прямым попаданием.
Все готовились к рукопашной. Капитан Изылметьев приказал не жалеть пороху. Если бы союзники высадились и захватили Кошечную батарею, «Аврору» и «Двину» пришлось бы взорвать. Иначе бы они достались неприятелю.
Но в этот критический миг дрогнули французы, а за ними и англичане.
Мы победили, удивлённо сказал Василий Степанович. Они отступают.
Фрегаты и пароход ушли, повинуясь приказу де Пуанта. Защитники Петропавловска стали чинить разрушенные батареи и готовиться к завтрашнему бою. То, что он состоится, никто не сомневался.
Жору отправили спать в губернаторский дом под присмотром старика Дурынина. Тот сегодня был в перестрелке с десантом на Красном яру и весь вечер рассказывал об этом. Когда он замолкал, начинал говорить Жора о том, как помогал палить по фрегатам. Его одежда была вся изорвана. Дурынин, успокоившись, заметил этот беспорядок, вытащил иголку с нитками, и принялся, как он выразился «чинить такелаж».
На Камчатку упала ночь. Только звёзды блестели в ясном небе, да горели костры на побережье. Это стереглись высадки десанта.
Разгром
Сэр Николсон был жёсток и неуступчив. Обсуждая с ним план действий, адмирал де Пуант с жалостью вспоминал покойного Прайса. Он был ему очень близок, эмоциональный, живой человек. А сухой невозмутимый баронет настойчиво требовал продолжения атак на Петропавловск.
Как выяснилось, мы были в одном шаге от победы! возмущался британец. И вы приказали отступать!
Мне казалось, что наши корабли вот-вот будут разбиты, слабым голосом возражал де Пуант. Ведь русские вели ураганный огонь.
У них осталось три орудия, Николсон развёл руками. А у нас их было шестьдесят! Вы понимаете, господин адмирал, шестьдесят орудий! А сейчас, вы снова предлагаете уйти отсюда. Почему?
У них осталось три орудия, Николсон развёл руками. А у нас их было шестьдесят! Вы понимаете, господин адмирал, шестьдесят орудий! А сейчас, вы снова предлагаете уйти отсюда. Почему?
Русские восстановили свои укрепления, откашлялся де Пуант. И они могут снова в нас стрелять.
Хорошо, Николсон поморщился, услышав боязливые оправдания французского адмирала. А сейчас послушайте меня.
Вчера морские пехотинцы, отправленные на берег за дровами, захватили американцев. Те занимались рубкой деревьев.
Зачем они это сделали? перепугался де Пуант. Не хватало нам ещё войны с Северо-Американскими штатами. Немедленно их отпустите!
Не беспокойтесь, им не причинят вреда, скривился баронет. Он уже с трудом переносил общество трясущегося адмирала. Скажем, что спасли их от русских. Это ерунда. Слушайте дальше.
Американцы рассказали, что к городу можно подобраться с другой стороны. Нужно высадить десант не по фронту, где стоят восстановленные русскими батареи, и им помогают грозные орудия «Авроры», а возле Николиной горы.
Баронет ткнул пальцем в чертёж Авачинской бухты. Де Пуант присмотрелся.
Но тут обозначены русские батареи! сказал он и поёжился, вспомнив, какой ужас принесли с собой русские ядра на мостик его «Ля Форта» два дня назад.
Да, кивнул Николсон. Но раньше мы имели дело с тремя батареями, причём там было около двадцати орудий на суше и примерно столько же на кораблях, то сейчас их гораздо меньше. На батарее, что прикрывает перешеек, всего пять орудий, и столько же на другой, что стоит дальше по берегу. Мы сметём их огнём с фрегатов, высадим десант, и Петропавловск-на-Камчатке будет наш. Вы прославитесь, адмирал.
Де Пуант поднял брови. Уже целую неделю, со дня гибели адмирала Прайса, он был беспокоен, плохо спал, волновался и мечтал только о том, как бы поскорее убраться с этих неприветливых мест. Мысль о том, что он может прославиться, ему и в голову не приходила.