Ты чего?
Ничего.
Подружка громко хлопнула дверью на прощание.
Кто у нее родители? первым делом спросил отец, едва Ксеня появилась в комнате.
Он завязывал в эту минуту галстук перед зеркалом. Родители собирались в ДИТР в кино на последний сеанс. Хотя отец и не относился к ИТР, занимая должность механика в гараже, его пускали туда, потому что мать работала там. К тому же, глядя на отца, никто и подумать не мог, что он не ИТР. Хотя лицо у него было простецкое: голубые глаза под сросшимися густыми бровями, нос картошкой и узкие губы, вид, когда он надевал выходной костюм, белую сорочку и галстук в тон костюму, был представительный. И даже важный: если он поджимал губы строго и значительно. Прямо директор автобазы!..
Откуда я знаю?
А ты узнай! внушительно сказал отец. Нечего водиться, с кем попало На нем уже красовалась каракулевая шапка, которая прибавляла важности Ну, ты скоро? обращался он к матери.
Сейчас, сейчас, мать дорисовывала на губах бантик.
Брови она нарисовала, волнистые от природы волосы уложила в прическу. На ней была юбка из английского бостона и китайская пуховая кофточка с большим выбитым цветком на груди. Когда мать так наряжалась, она становилась даже красивой. Надевая пальто с каракулевым воротником и манжетами, мать выговаривала Ксене:
Вечно таскаешь в дом каких-то чумичек. Будто у вас в классе нет приличных девочек, с которыми можно дружить. А эта мать не захотела назвать новую подругу дочери по имени, еще стянет что-нибудь
У Ксени чуть слезы не брызнули от обиды. Она хотела заступиться за Зойку, сказать что-нибудь в ее защиту, даже рот открыла, но мать уже вышла из комнаты: они опаздывали. «Почему, почему они так? Ведь они совсем ее не знают А мне других подруг не надо! Вот назло, назло им буду с ней водиться!» Она сидела перед зеркалом, скорчив злую гримасу. Щелчком стукнула болванчика он закивал головкой, как бы с укоризной, решительно поднялась, оделась и направилась к Зойке. Ей было неловко за прием, оказанный родителями: даже до разговора не снизошли.
У порога ее встретила Зойкина мать, заулыбалась всеми тремя ямочками на щеках и подбородке, вытерла руки о фартук и, легко касаясь Ксениного плеча, повела гостью на кухню.
Зоя, гляди-ка, кто к нам пришел и, обращаясь к Ксене, продолжила: Садись, Ксюша, вот сюда
Зоя, гляди-ка, кто к нам пришел и, обращаясь к Ксене, продолжила: Садись, Ксюша, вот сюда
Она обмахнула табурет полотенцем, усадила Ксеню в угол к батарее от окна дуло пододвинула поближе к ней тарелку с картошкой в «мундире» и солонку:
Ешь
Ксеня поужинала дома, но все равно ела картошку с удовольствием, макая в крупную серую соль и запивая сладким чаем.
После они сидели с Зойкой, не зажигая света, в комнате на кровати и шептались. На другой кровати спал лицом в подушку Зойкин пьяный отец. Их семья тоже занимала одну комнату в трехкомнатной секции, еще в одной жила одинокая молодая женщина, скользящая тенью по коридору и кухне, в другой селилась живописная семейная пара: высокий крепкий здоровяк муж и тоже высокая статная красивая уже не молодая жена, ее звали необычным именем Эмма. Они частенько выпивали и пели. Как-то девчонки подслушали и услышали знакомую песню, ее постоянно передавали по радио, но слова были другие: Широка страна моя родная, много зон в ней, тюрем, лагерей. Я другой такой страны не знаю, где б губили собственных людей. Широка страна моя родная, много в ней лесов, полей и рек. Я другой такой страны не знаю, где рабом родится человек. Им стало почему-то страшно. Когда муж трудился во вторую смену, Эмма изредка зазывала девчонок к себе, наверное, ей не хватало живой души рядом, с кем можно поговорить. Женщина она была пьющая и веселая, хотя судьба у нее была страшная. Как-то изрядно выпив, под пластинку Руслановой она рассказала вкратце свою историю.
Война началась, она у тетки на Украине застряла, первый раз гостевать отправилась из своей деревни через всю Россию. Шестнадцать минуло, красавица была писаная: и лицом, и фигурой. Когда немцы город заняли, высмотрел ее Франц, офицерик из небольших чинов. Она дура дурой, ничего не соображая, еще по улицам разгуливала: интересно было. Тетка переводчицей в комендатуру устроилась, там Франц и уговорил ее насчет племянницы, насулил золотые горы. Правда, и продукты таскал, и вещи красивые дарил. Согласилась тетка выдать племянницу за него, но прежде покумекала о том, о сем война скоро кончится, немцы здесь останутся, чего же лучше. Тем более Франц на полном серьезе колечко надел Эммочке на палец, свадьбу в ресторане справил, все чин чином. А вскорости и в фатерлянд отправил женушку любимую, к матери своей под Берлин. Убили его через год. Война кончилась, немцы потерпели поражение. Эмма повзрослела, опомнилась. Как ей удалось вырваться из Германии и вернуться домой, один Бог ведает. А дома по доносу соседки заграбастали.
Ах, ты, потаскуха, подстилка немецкая, с фашистом е заревел следователь и по лицу кулаком саданул. То все ластился да облизывался плотоядно, а как не далась ему, так и показал себя во всей красе. Закатали ей срок: десятку за измену Родине и отправили в один из лагерей Крайнего Севера, которых после войны было множество. А там красавица ненаглядная стала добычей начальника норлага. Месяц пытался улестить по-хорошему, в потом предложил «трамвай»: 11 мужиков ее используют, а 12-й больной сифилисом. Одна девочка неделю назад умерла от «трамвая». Эмма молодая была, жить хотела, ужас от угрозы оборвал ее сопротивление. Стала скрепя сердце и скрипя зубами с ним жить. Не раз хотела с собой покончить, товарки отговаривали, все проходит, убеждали. Девочкой пришла, а вышла матерой бабой, стала пить и курить. А уж как она мыкалась в зоне, одна подушка знала, каждую ночь залитая горючими слезами. Девчонки тогда прослезились, слушая бедную женщину. А ведь поначалу осуждали, глупые, за то, что пила, да еще и курила. Сами они до 16 лет оставались паиньками: не пили и не курили.
Однажды Ксеня привела в дом другую девочкуодноклассницу. Та сама напросилась в гости. Тамара была не по возрасту полной, медлительной в движениях и в речи. У нее были серые глаза в мохнатых темных ресницах, правильной формы нос, но тонкие бледные губы, неприятная кожа лица с лишайными пятнами; тусклые пепельные волосы были аккуратно разделены на прямой прибор, заплетены в две косы и уложены на затылке в корзиночку. Платье на ней было из дорогой материи. Внешний вид сразу расположил к ней Ксениных родителей. Она понравилась им еще больше, когда в разговоре, искусно направляемом матерью в нужное русло, выяснилось, что мать Тамары работает директором столовой, а отчим заведующим ателье по пошиву женской одежды. Тамара ушла, и родители переглянулись.
Вот, пожалуйста, совсем другое дело. Сразу видно, умная и воспитанная девочка, не то, что вы халды! это касалось собственной дочери и Зойки. И на лицо симпатичная, и полненькая, не то, что ты пигалица! сказал отец.
Он весил больше ста килограммов, был тяжелый, как монумент, и с симпатией относился к полным людям. Ксеня наоборот терпеть не могла толстых и пренебрежительно называла их «тюфяками». Они с Зойкой были стройными и длинноногими и боролись в классе за первенство: у кого талия тоньше. В те годы на экране блистала молодая, курносенькая Людмила Гурченко с талией в сорок шесть сантиметров. У Зойки обхват был на два сантиметра больше, чем у Гурченко, а Ксене, когда наступал ее черед обмериваться, приходилось хитрить: она втягивала в себя воздух. Когда ее ловили на этом, пыталась опровергнуть очевидное.
Ну, честное слово, ни граммочки не втягиваюсь
Она любила материны постряпушки, а та пекла почти каждое воскресенье отец тоже обожал мучное. Ксеня стоически держалась, но потом сдавалась и уплетала за обе щеки. Так что размера талии Гурченко ей никак не удавалось достичь. Тамара не была ее соперницей, и Ксеня снисходительно проговорила:
Не полненькая, а тюфяк, и симпатии в ней никакой
Мать тут же вступилась за Тамару:
Много ты понимаешь Зойка твоя, может, красавица? Нос картошкой и глаза навылупку И отец у нее пьяница. А у Тамары, я уверена, приличные родители. Кого попало начальниками не поставят..
Пока мать рассуждала, Тамарино лицо маячило у Ксени перед глазами: как она говорила, и в уголках рта скапливалась слюна. Возможно, Тамара не знала о своем дефекте, но смотреть было неприятно.
Да мне с ней просто не о чем разговаривать. И вообще неинтересно пыталась Ксеня объяснить родителям, почему ей не хочется дружить с Тамарой.
Однажды, правда, случилось так, что именно Тамара спасла Ксене жизнь. Было это зимой, двор был завален снегом. Перед ее подъездом стояли качели. Они начали качаться, раскачались высоко, и вдруг у Ксени соскользнула нога, и она оборвалась с качелей в сугроб вниз головой: наружу торчали лишь ноги в валенках. Тамара бросилась к ней, пытаясь вытащить, но силенок не хватало, им было лет по 11. Тогда она громко закричала от страха и кинулась в мужское общежитие тут же во дворе. На ее крик выбежали парни и выкопали Ксеню из сугроба. Она долго не могла отдышаться. С того раза на качели больше не садилась. А с Тамарой стала вести себя более дружелюбно.
Родители остались непреклонны по отношению к Зойке и запретили приводить ее в дом. Но Ксеня все равно приводила, правда, тайком, когда их не было дома, и тогда они с Зойкой устраивали пир. Ксеня тащила из кухни что-нибудь вкусное: сушеную клубнику, изюм, халву или открывала банку болгарского малинового конфитюра. Они ели и болтали обо всем на свете о книгах, об учителях, когда стали постарше о мальчиках.
Было в этом «тайком» что-то унизительное для Ксени и для Зойки, конечно, тоже. Но как отстоять свое право дружить, с кем хочется, она не знала. Родителей побаивалась, особенно отца. Мать мучила ее нотациями, и это было еще хуже, потому что длилось долго и нудно. Многословие действовало на Ксеню усыпляюще, а мать требовала внимания. Если дочь грубила в ответ, она хваталась за ремень. Зная, что провинилась, что мать будет воспитывать ремнем, она готовилась к наказанию загодя, надевая под платье теплые китайские рейтузы с начесом. Было не больно, но, чтобы не оказаться разоблаченной, она орала во все горло и пыталась выдавить из глаз хоть одну слезинку. Если не удавалось, смачивала глаза слюной.
И все-таки Ксеня дружила с Зойкой, хотя они иногда так ссорились, что дело доходило до драки. Ксеня драться не умела и лишь неуклюже оборонялась, зато Зойка дралась, как заправская дворовая шпана: ее кулаки довольно чувствительно мутузили Ксеню по ребрам. В лицо она, правда, не била.Тамару Ксеня избегала и даже из школы умудрялась ходить с Зойкой, хотя жила с Тамарой в одном дворе.
А домой к ней в «приличную» семью вообще перестала ходить после того, как отчим, у которого было мудреное нерусское имя, серые навыкате глаза, приторно-сладкая улыбка, брюхо, аккуратно перетянутое узким ремешком, но все же нависающее над брюками, и сантиметр, вечно перекинутый через плечо он чаще работал дома, чем в ателье, помогая ей однажды снять пальто, общупал ее намечающиеся груди. Она ощутила такой нестерпимый стыд, что и сказать никому невозможно было. «Приличный» отчим совратил старшую сестру Тамары, принудил ее к сожительству, и девушка родила сына. Скандал как-то удалось замять, и мать отвезла дочь в другой город к дальней родне, подальше от позора.