Освоила она все операции очень быстро, с работой справлялась в два счета, успевая наблюдать за окружающими, прислушиваться к разговорам, приглядываться к поведению своих, канцелярских, и чужих приходящих. И делать выводы. Все сотрудницы канцелярии были разные и по внешности, и по возрасту, но что-то делало их похожими друг на друга. Может, их манеры, в которых сквозила значимость собственной персоны? Или их плавная, вальяжная походка, негромкий разговор с резко выраженной интонацией: с Зоей Павловной заискивающе, если не подобострастно, так как их благополучие целиком и полностью зависело от ее расположения; с секретарями отделов начальственно, якобы делая одолжение, снисходя в любой удобный момент они готовы были с радостью ткнуть их носом в самую пустяковую ошибку, не ошибку даже, а просто упущение. При этом злорадство так и выпирало из них. Если кто-то из секретарей пытался оправдаться, вмешивалась Зоя Павловна и беззлобно, но сурово обрывала оправдания.
Ну, конечно, вам можно ошибаться. А нам не дозволено. Ведь, в конечном счете, мы несем ответственность за правильное оформление документа: он выходит от нас. И шишки все на нас, если что. А вы в сторонке
Фаина поддакивала. Зоя Павловна, как поняла Ксения, была очень высокого мнения об учреждении, где она работала, о месте, которое она занимала. Она была убеждена в государственной важности тех документов, которые выходили из стен здания. Хотя кто знает? Может, делала вид, поскольку должность обязывала. Может, и правда была. Ведь были же люди, до последнего верившие в справедливость советского строя, пока их всех не уничтожили. Ксения, проработав какое-то время, составила свое мнение о канцелярии: именно сюда стекались все слухи, сплетни и разговоры и растекались по всему зданию, часто в искаженном виде.
Несмотря на то, что все и канцелярские, и секретари отделов постоянно толковали о загруженности работой, Ксения наблюдала другое. Не две-три минуты, а десятки велись пустые разговоры у стола Зои Павловны, причем она сидела, вальяжно раскинувшись в кресле, а собеседницы стояли. Фаина обращалась к ЗП.: Зоечка Павловна! ЗП была крупной женщиной, вернее, бабой с резкими неприятными чертами лица без грана интеллекта на нем. Звучало такое обращение чересчур подхалимски и смехотворно, и Ксене напоминало басню «Ворона и лиса»: Плутовка к дереву (креслу) на цыпочках подходит, вертит хвостом, с вороны глаз не сводит и говорит так сладко, чуть дыша: Голубушка (Зоечка Павловна), как хороша! Иллюзия была полная.
Несмотря на то, что все и канцелярские, и секретари отделов постоянно толковали о загруженности работой, Ксения наблюдала другое. Не две-три минуты, а десятки велись пустые разговоры у стола Зои Павловны, причем она сидела, вальяжно раскинувшись в кресле, а собеседницы стояли. Фаина обращалась к ЗП.: Зоечка Павловна! ЗП была крупной женщиной, вернее, бабой с резкими неприятными чертами лица без грана интеллекта на нем. Звучало такое обращение чересчур подхалимски и смехотворно, и Ксене напоминало басню «Ворона и лиса»: Плутовка к дереву (креслу) на цыпочках подходит, вертит хвостом, с вороны глаз не сводит и говорит так сладко, чуть дыша: Голубушка (Зоечка Павловна), как хороша! Иллюзия была полная.
В течение дня то одна сотрудница, то другая отпрашивалась в буфет, в аптечный киоск, на почту, в сберкассу, в парикмахерскую, причем все эти службы находились тут же, в здании. И весь обслуживающий персонал также пользовался привилегиями сотрудников аппарата, но уровнем пониже, например, дефицитов в буфете поменьше. Лишь З.П. никуда не ходила, за нее ходила придворная дама. Ксения поняла, что всем коллективом канцелярии, а может, и отделами, а может, и всем аппаратом Совета Министров создается видимость работы. Нельзя сказать, что она была чересчур работящая, но от безделья изнывать ей прежде не приходилось. Как-то, справившись с работой на своем участке, она открыла принесенную с собой книгу в первый раз. Как оказалось и в последний.
Уж кто сообщил Зое Павловне о вопиющем факте, осталось в тайне. Но благодетельница такая нашлась. Начальница неторопливо, вроде прогуливаясь, приблизилась к рабочему столу Ксении, задумчиво посмотрела на раскрытую книгу. Ксения заерзала на стуле, закрыла книгу, сунула ее в ящик стола и уставилась на массивный золотой перстень с кроваво-красным рубином на руке Зои Павловны, которой она слегка постукивала по столу. Наконец раздалось грозное:
Вам что, делать нечего? Нам книги читать некогда, зарубите на носу. Что люди подумают? Что здесь бездельники сидят? У нас самый трудный, самый ответственный участок
Простите, я больше не буду, кротко сказала Ксения.
Ей пришлось учиться создавать видимость работы, раскладывая по столу карточки. Если кто-то входил, она перекладывала их с места на место с сосредоточенным видом. Или смотрела пустыми глазами в стенку напротив, слушая убаюкивающее жужжание голосов и с трудом удерживаясь ото сна особенно после вкусного, плотного обеда в совминовской столовой, куда пускали по особым пропускам, в определенное время.
Но Ксения нашла занятие от безделья. Она стала тайком, прячась даже от Галки, писать стихи. Делая вид, что корпит над карточками, она записывала строчки на листках бумаги и складывала их в ящик стола. От соседки отгораживалась ящиком с картотекой. Стихи как будто давно ждали выхода и буквально лились одно за другим, причем, на бумагу она записывала уже готовые: Бурно хлынули свежие соки, что до срока копились в душе, и бунтующе вызрели строки, словно злаки на четкой меже. Самый загруженный день в канцелярии был понедельник: почту, скопившуюся за два выходных, приносили мешками. Было не до разговоров, не до чаепитий и буфетов. Они в самом деле работали, не поднимая головы.
Зато остальные дни недели создавалась видимость работы. В промежутках: чаепитие, вязание, разговоры, бурное обсуждение последних новостей. Чаем она не увлекалась, буфеты требовали денег а где их взять? разговоры ей были неинтересны, так как она мало кого знала. Теперь она все это игнорировала, оставляя, правда, на лице заинтересованную маску. Она писала: белые крылья печали, черные крылья тоски, вы надо мною трещали, трепетно злы и легки. Оставалось еще одно занятие для души: думать, вспоминать о прошлом или мечтать, о чем угодно, лишь бы убить досуг.
Не надо было быть семи пядей во лбу, чтобы понять, что такое КАНЦЕЛЯРИЯ. Это средоточие всех слухов и сплетней, приносимых секретарями отделов с жалобами на своих сотрудников, инспекторами приемных с жалобами на своих помощников, т.е. помощников зампредов, с шепотком о своих шефах и даже их семьях. Слухи и сплетни буквально просачивались сквозь стены канцелярии по всему зданию и даже за его пределы. Это была своего рода духовная пища для бездуховных женщин.
В те благословенные времена Казахская ССР СЛЫЛА ЖИТНИЦЕЙ СССР, собирая на своих полях едва ли ни ежегодно урожай в миллиард пудов хлеба. Всему аппарату, без исключения, выдавалась премия в размере оклада, даже уборщицам, они тоже вносили свой вклад в этот миллиард. Сколько велось разговоров, на что потратить деньги! Во времена горбачевской гласности и тотальных разоблачений выяснилось, что миллиарды были липовыми за счет приписок. А снабжение Казахской ССР было реально 1 категории, не хуже, чем в Москве. Да еще генсеков связывала дружба: ну, как ни порадеть родному человечку?
В те благословенные времена Казахская ССР СЛЫЛА ЖИТНИЦЕЙ СССР, собирая на своих полях едва ли ни ежегодно урожай в миллиард пудов хлеба. Всему аппарату, без исключения, выдавалась премия в размере оклада, даже уборщицам, они тоже вносили свой вклад в этот миллиард. Сколько велось разговоров, на что потратить деньги! Во времена горбачевской гласности и тотальных разоблачений выяснилось, что миллиарды были липовыми за счет приписок. А снабжение Казахской ССР было реально 1 категории, не хуже, чем в Москве. Да еще генсеков связывала дружба: ну, как ни порадеть родному человечку?
Раз в два года в Алма-Ату приезжал Брежнев. Встречали его помпезно, народ сгоняли по всему пути следования правительственного кортежа из аэропорта до правительственной резиденции. Даже высшие учреждения республики: ЦК, Совмин и Верховный Совет обязаны были выходить для приветствия генсека ЦК КПСС на пр.Коммунистический. Ксеня пряталась в туалете цокольного этажа. Она же протестантка.
После таких событий разговоров в канцелярии хватало на долгое время. И про резиденцию с баней и юными девочками, никакого насилия, только по согласию. Педофилов тогда не было, упаси Боже, так, спинку потереть.
Из XXI века: педофилы появились после набоковской «Лолиты», а девочки для высших чинов и в советские времена были. Говорили, деньги им платили немалые. А охотхозяйства, где фазаны, как простые курицы, по тропинкам шастали, бери голыми руками и тащи на кухню. Многое еще обсуждалось, да не все помнится.
Примерно через пару месяцев Ксения сделала первую в своей жизни попытку стать, как все, хотя бы внешне. Уж больно ее наряды не вписывались в добротность окружающих стен и женщин. Зоя Павловна да и остальные не раз косились неодобрительно на ее слишком короткие юбки, слишком прозрачные блузки из простых, дешевых тканей. У них было не принято так одеваться, одежда, даже у молодой, но рано увядшей Галки, которая без мужа растила сына на девяносто рублей зарплаты, была сшита из дорогих тканей неброских расцветок, строгого фасона, типа особой, правительственной спецодежды. Если Галка приходила на работу в новом платье, все окружали ее и начинали ахать, ощупывая ткань, скорее всего, купленную в комиссионке. Ксения не обманывалась по поводу восторженных ахов. В глазах Зои Павловны стыл холод и насмешливое презрение. «Бедная Галка, думала в такие моменты Ксения, где уж ей угнаться за ними!» У многих сотрудниц были мужья с высокими окладами.
Галка была ниже Ксении ростом и худая, как щепка, может, от недоедания. Ксении пришла в голову одна мысль, но она некоторое время колебалась, не зная, как ее осуществить, чтобы не обидеть человека. Галка, единственная из всех, относилась к ней по-доброму и помогала освоиться с обязанностями. Ксения давно хотела как-то отблагодарить ее, но не знала, как. И, наконец, придумала. Принесла из дома несколько своих вещей, почти не ношенных и ставших после родов тесными. Выбрав момент, когда они остались в канцелярии вдвоем, чувствуя смущение и неловкость, Ксения подала Галке большой целлофановый пакет и сказала: