Игумен речью княжеской польщён был, однако хотел признаться, что это вовсе не аракс всего лишь чуждый, новобранец, ещё днём прибившийся к монастырю. Но повертел головой, отыскивая ражного, а того и след простыл. Когда исчез, никто не заметил, не до него было. Сергий велел сыскать, покуда Дмитрий утирался полотенцем, квасом отпаивался да обряжался в одежды, однако иноки всё подворье обежали и чуждого не нашли.
Как объявится, не отпускай от себя ни на шаг, заторопился князь. И лучше ко мне шли! Скажи, я одарю его и честь воздам. Путевым боярином кликну, коль пожелает.
Добро, согласился настоятель. Но долг предупредить: сей гоноша строптив и волен поступать, как вздумается.
Я волен поступать, как вздумается! с достоинством поправил князь.
Все иные люди под моей властью. А сейчас явика мне лазутчика. Пускай он уличит изменников воочию, дабы потом среди бояр иных толков да пересудов не было, мол, бездоказательно обвинял и казнил. Они все заодно и друг за друга стоят горой.
Сергий в тот час послал иноков в пыточный скит, чтоб Никитку привели в монастырь, а сам ещё целый час пытался отыскать и вызнать, куда подевался оборотень. Один вежда с вежевой башни только и заметил, будто на рассвете некая тень мелькнула вдали над острогом словно перепрыгнул кто. А человек или зверь, было не понять, поскольку иные араксы так прыгать выучились, что их ни один заплот или забор не держал. И всё равно решили, убежал чуждый из обители, хотя благосклонность самого великого князя открывала ему прямой путь в монастырское тайное воинство.
Никитка же после пытки в себя пришёл, пежины на рёбрах гусиным жиром смазал. Сидя в скиту на цепи, он не ведал, как князь с ближними боярами в бане парились и что изменники признались в заговоре. И почудилось послуху, положение не такое и худое, отбрехаться можно, демол, не стерпел боли на дыбе, вот и оговорил себя и честных бояр. О чём, не мудрствуя лукаво, и заявил, представ пред княжьи очи. Да ещё игумена уличил в неправедной жестокости и гонении послухов, прибившихся к монастырю в поисках избавления от мирских страстей и обретения духовного окормления.
Ты же знаешь, князь, невеста у меня была, жалобился лазутчик. Младшая дочь Стрешнева, Евдокия. Всё сговорено промеж нас было, сватов в пору засылать. А Стрешнев прознал о сём и скороспешно выдал любу мою за Фрола Тугоухого!
Потому, мол, я на дыбе назвал этих бояр, а с ними и прочих, кто на свадебном пиру гулял, объявил раскольниками и изменниками. Дескать, дурного умысла не было у меня, за Евдокию вздумал отомстить по юной горячечности. А поскольку в обители я всегото послух и пострига не принимал, то и Божьего суда нет надо мной. Ежели осудишь своим княжеским судом, то заслуживаю я снисхождения и пощады за юное неразумение и пыл сердечный.
Верно, Никитка на молодость князя полагался, на его прямодушность и явную неопытность в деле дознания, и просчитался. Настоятель в первый миг аж дар речи потерял от такого лукавства, однако князь ни единому слову боярского сына не поверил, выслушал жалобы и не удосужился даже вдругорядь вздёрнуть на дыбу послуха, услышать признания из его уст.
Негоже чинить расправы и казни в обители, посожалел он. А посему отведите его подалее в лес, и на кол. Отца его сюда привести, пусть позрит. А потом и самого посадите рядом. И с кольев не снимать, покуда не сотлеют!
Палачи взяли его за шейную цепь и поволокли из предбанника прочь, только голова забрякала по порогам да ступеням.
Пощади! запоздало взвыл лазутчик. Всё скажу! Имена изменников выкликну!..
Иноки ткнули его мордой в снег, а князь велел отворить двери парной и выпустить ближних бояр. Те едва на четвереньках выползли так напарились. Повалились на землю и лежат, голёхонькие, стонут.
Выкликай, приказал Дмитрий.
Никитка и стал имена изменников называть. Лежащие большие бояре только вздрагивали, ровно под бичом, а малые, стоящие особняком, приседали, как если бы под колени их рубили. Но этот трепет рождался у них не из вины из страха: вдруг ни с того ни с сего боярыч Ноздря кого из них выкликнет? Глухонемые встряхивали клятвопреступников, вязали конскими путами, вели к телегам и валили, словно кули с рожью. Всех больших из свиты погрузили, а Никитка всё ещё выкликал имена боярские, коих в обители не было. И отца своего, боярина Ноздрю, назвал в числе последних, кто пока что беззаботно пребывал в Москве и о княжеском дознании в Троицкой пустыни не ведал.
Последним завалили в телегу самого лазутчика, который молил не о пощаде и милости, напротив, просился хоть накол, но чтобы только умереть в безлюдье, тайно, подалее от глаз возлюбленной своей Евдокии Стрешневой.
Которую, как выяснилось, в замуж за Фрола и не отдавали вовсе, а только грозились отдать. Ещё и по той причине, чтоб Никитку всё время в узде держать, чтоб и думать не смел о вероломстве.
На лобном месте казнить станем, решил князь. При стечении народа, чтоб иным неповадно было.
И тот же час стал собираться в обратную дорогу, даже не отстояв заутреню. Несмотря на поспешный отъезд и суету, про оборотня не забыл.
Сего удалого аракса пришли мне, отче, напомнил, уже будучи в седле. Как ему имя?
Пересвет! с гордостью произнёс игумен. Старцем наречён.
Вот и пришли ко мне сего Пересвета, велел князь и добавил мечтательно. Вот ежели целый полк таких собрать, от Орды и её присных фрягов духа бы не осталось!
На восходе великий князь Московский отбыл в обратный путь, уже тихим ходом, с обозом, в виду малоснежноститележным. Половина свиты скакала верхом, вторая половина, укрытая дерюгой, нещадно тряслась на грубых монастырских телегах, дребезжащих по мёрзлой земле. Едва звуки стихли и ударил колокол к утренней службе, на подворье вновь объявился оборотень.
Оказалось, он в стойле у своего коня на конюшне спал, забравшись в ясли, и теперь потягивался с зевотным разморённым подвывом.
Не в трапезную ли звонят, отче? спросил, появляясь невесть откуда на пути игумена. Не к столу ли зовут? Оголодал я больно! Брюхо подвело, и полегчал так, вотвот от земли оторвусь
Глава 6
Лодка шла по тиховодью, избегая фарватера, и в некоторых местах с треском крушила забереги, срезала путь. Расстояние от поворота до причала базы гребец одолел за четверть часа, с каждым взмахом вёсел словно приближая мысль о встрече с сыном, которого Ражный никогда не видел.
И сейчас видеть не желал
Гребец правил лодкой вслепую, не оборачиваясь, не выбирая направления, и в этом угадывалось полное отсутствие опыта. Да и само появление его на реке выглядело нелепо, поскольку перед запоздалым ледоставом, в шугу, никто и никогда не плавал, все лодки давно покоились на берегах. Этот явно был беглецом, и только крайняя нужда, возможно попытка спастись от смерти, усадила его за вёсла в такую гиблую пору.
Глава 6
Лодка шла по тиховодью, избегая фарватера, и в некоторых местах с треском крушила забереги, срезала путь. Расстояние от поворота до причала базы гребец одолел за четверть часа, с каждым взмахом вёсел словно приближая мысль о встрече с сыном, которого Ражный никогда не видел.
И сейчас видеть не желал
Гребец правил лодкой вслепую, не оборачиваясь, не выбирая направления, и в этом угадывалось полное отсутствие опыта. Да и само появление его на реке выглядело нелепо, поскольку перед запоздалым ледоставом, в шугу, никто и никогда не плавал, все лодки давно покоились на берегах. Этот явно был беглецом, и только крайняя нужда, возможно попытка спастись от смерти, усадила его за вёсла в такую гиблую пору.
Разбитый, изглоданный льдом форштевень старенькой, утлой посудины рыскал по воде, едва выдерживая удары заберегов. Случись пробоина или даже небольшая течь, не спастись в ледяной воде, не выплыть! Старый ямщицкий тулуп, высоко поднятый воротник скрывали отважного морехода целиком, даже руки спрятаны в рукавах вместе с рукоятями вёсел.
В последний миг Ражный подумал о степени опасности, которой подвергал себя дезертировавший сын, и вдруг ощутил толчок жалости к нему, неведомого отеческого чувства, когда родному дитю угрожает неминуемая гибель. Тем паче этот живой, плавающий тулуп не собирался причаливать, норовил уйти к противоположному берегу, укорачивая путь!
Вячеслав сбежал к реке и закричал непроизвольно чужим голосом рассерженного родителя:
Причаливай! Греби сюда! Я кому сказал причаливай!
И одновременно пришла мысль сесть в лодку вместе с сыном, но не бежать от облавы вверх по реке, а спасти его! Спасти от гибели и позора! Он даже охлопал карманы в поисках спичек. Поджечь базу минутное дело, солярка на холоде разгорается медленно, зато потом горит хорошо, жарко
Неоконченная мысль осталась висеть в сознании, ибо гребец услышал. Вёсла на секунду зависли в воздухе, после чего лодка резко повернула к причалу. Протаранив тонкий ещё лёд, она всё же не пробилась к вмороженному бревенчатому настилу, зато теперь можно было достать нос и подтащить лодку. Ражный потянулся рукой, и тут послышался хриплый каркающий голос:
Прыгай, скорее!
В лицо ударила и словно отбросила назад синеватая, как сумерки, липкая волна женской душной страсти. Он не узнал угадал, кто сидит на вёслах, и ощутил, как тугая спираль прежних чувств на миг взбуравила и защемила сердце.
Миля?..
В это время тулуп встал и развернулся.
Ты же позвал меня Ну, иди сюда! Садись в лодку!
Их разделяло расстояние в сажень и узкая полоса тонкого льда.
Нет, произнёс он, напрягая враз пересохшее горло. Думал, это сын
Твой сын со мной! Все твои дети со мной!
Как с тобой?.. мысль увязла, застряла намертво в голове, как лодка во льду.
Она подала мокрое, обледеневшее весло.
Держись! И смело ступай на лёд. Я увезу тебя в рай. В мир радости и благодати. Туда, где будут гулять в саду все наши дети! Ты же хочешь увидеть своих детей? Своих сыновей?
Речь её была такой же липкой, обволакивающей, как послевкусие чувств, и, повинуясь ему, он сказал чужим, отстранённым голосом:
Хочу.
Вот, смотри, Миля отвернула старый комкастый матрац, лежащий в корме лодки. Любуйся! Они же красивые, правда? И все похожи на тебя! Семя чужое гены твои.
На белой простыне лежали аккуратно завёрнутые в куски солдатского одеяла младенцы, и по тому, как Миля заботливо с ними обращалась, в первый миг показалось, настоящие, живые. И она заметила это, взяла одного, покачала, поматерински любуясь, затем протянула Ражному.