Филармония, бр-р. Одно только это слово действует на меня как снотворное.
– Учти, Стас, я иногда всхрапываю, так что старухам – любительницам Чайковского-и-иже-с-ним, это может не понравиться.
Но Стасу было наплевать на мои сомнения.
– Киви остановится в гостевом особняке на Крестовском, ты должна о нем знать.
Еще бы, трехэтажная VIP-гостиница в немецком стиле.
– И я должна стоять у ее ворот с хлебом-солью? Тогда придется прикупить еще и кокошник, голубчик Стас.
– Ты должна будешь провести с ним ночь в этой гостинице.
– А он в курсе? – поинтересовалась я.
– Пока еще нет. – Положительно, Стас отличался библейским терпением и такой же библейской верой в чудо. – Но ты сделаешь все, чтобы прыгнуть к нему в постель.
С моей нынешней экипировкой шансы на койко-место в номере знаменитого виолончелиста практически равны нулю. Я попыталась донести этот тезис до воспаленного сознания Стаса, но он и слушать меня не стал.
– Вечером он ужинает в «Европе», тебе уже заказан столик. Веди себя не вызывающе, никаких призывных взглядов. И если он к тебе приклеится, лучше промолчи лишний раз. Еще сморозишь какую-нибудь глупость, я тебя знаю. Ноги без нужды не раздвигай и губ не облизывай. Веди себя с достоинством. И вообще… Старайся соответствовать.
– Чему? – спросила я, хотя и так знала ответ: дурацкой любительской фотографии из Кронштадта. – Думаешь, он клюнет?
– Все может быть, – Стас вытащил из кармана перстень с камнем и торжественно надел мне на палец.
– Это еще что?
– Это – от фирмы. За многолетний безупречный труд. Если тебя… Если тебя кто-нибудь спросит о перстне, скажешь, что подарок матери. Семейная реликвия, передается по наследству и все такое.
– Ну, ты даешь, Стас! Моя бедная мамочка за всю жизнь мне даже упаковки прокладок не презентовала.
– Неважно. Если… Если отношения у вас сложатся, послезавтра ты представишь меня ему. За обедом. Обедает он тоже в «Европе», в три часа. Я там появлюсь, и ты меня представишь. Невзначай… Встретила, мол, старого знакомого, не возражаешь, милый, если он подсядет к нашему столику? Не мне тебя учить.
– Это точно. Но, по-моему, ты темнишь. Мне не хотелось бы, чтобы мои прелести использовались вслепую.
– С каких это пор? – Стас по-хозяйски ухватил меня за грудь. – Ну-у… не изображай интенсивную умственную деятельность, дорогуша. От этого у женщин твоего типа образуются морщины.
Это правда. Гори ты синим пламенем, Стас. Ты и твои дурацкие тайны.
– А как насчет сексуальных предпочтений? – Я уже успокоилась и взяла себя в руки.
– Моих? – изумился Стас. – За столько лет не изучила?
– Да нет, твоего треклятого eesti guy[5].
– Понятия не имею. Но не думаю, что он особенно привередлив. Разве что присовокупит смычок к атрибутам наслаждений.
Час от часу не легче! Я оставила скользкую тему и перешла к более приятному.
– Гонорар?
– Гонорар получишь тогда, когда я разопью с клиентом чашку кофе. И не волнуйся, я же никогда не подводил тебя, девочка… Начало в девятнадцать ноль-ноль. Удачи.
Я уже ухватилась за дверную ручку, когда Стас догнал меня.
– Я на тебя надеюсь, голубка Варенька. И вот еще что: сотри лак с ногтей.
* * *
Лишний билетик «на Олева Киви» спрашивали от метро, «шестерку» удалось припарковать только в трех кварталах от филармонической бойни, чертово платье сидело на мне так же ловко, как меховой тулуп на уроженце Берега Слоновой Кости, и ко всем несчастьям я сломала ноготь… Не самый лучший фон для прослушивания сюиты № 1 соль мажор для виолончели соло.
И. С. Бах.
Далее, если верить программке, должны были последовать Брамс, Шуберт и А. Рубинштейн с фантазией «Демон», но и одного Баха мне хватило бы с лихвой. Да и ряд, который мне достался, вовсе не располагал к прослушиванию такой тяжелой музыки, – чертов Стас даже не потрудился создать мне комфортабельные условия для работы. Слева мой локоть подпирала какая-то потасканная климактеричка с камеей на том месте, где обычно располагается грудь. Справа благоговейно посапывал лысый сатир. Хорошенькое соседство, ничего не скажешь.
Появление Олева Киви и банды его ассистентов было встречено вставанием.
Я тоже встала – с трудом подавляя в себе желание убраться из этого симфонического склепа. Пока не поздно.
Но было поздно.
Олев Киви устроился на стуле, притянул к себе свой инструмент – и пытка началась. К окончанию сюиты
№ 1 я сгрызла все ногти на левой руке и перекинулась на правую. Потом – только для того, чтобы не заснуть, – начала размышлять о провокационной сущности виолончели. Эта бандура выглядела довольно эротично, равно как и поза, в которой пребывал эстонец. А на последних тактах сюиты я вдруг вспомнила скабрезную хохму, которую на плохом русском отпустила как-то Анне Раамат, звезда эстонского любительского порно: «Вопрос: Женщина, которая занимается своим делом с раздвинутыми ногами? Ответ: Виолончелистка».
Раздвинутые ноги как-то примирили меня с тусклой филармонической действительностью, но то, что произошло дальше, выглядело совсем уж нереально.
Олев Киви посмотрел на меня.
Это был не случайный взгляд, нет, скорее – заученный поворот головы. Его глаза впились в меня, как впивается заноза в пятку, смычок соскочил со струн, и бурный финал на секунду оказался скомканным. Он не спускал с меня глаз во время продолжительных аплодисментов, переходящих в овацию. И неизвестно, чего в этом полуобморочном взгляде было больше – удивления, ненависти или смертельного обожания. Я почувствовала себя голой. Голые руки, голые ноги и – самое главное – голая задница, уткнувшаяся в развороченный муравейник.
Вот это номер.
Стервец Стас Дремов, даже если он темнит, оказался прав на сто процентов: эстонские симфо-интеллектуалы просто млеют от неухоженных волос. Или Олев Киви при кажущемся здоровье подслеповат и забыл свои контактные линзы на краешке унитаза в гостиничном номере?..
За Бахом последовали указанные в программке товарищи. Воспаленные глаза эстонца подстерегали меня за каждым поворотом музыкальной темы. Устав от домогательств, я занавесилась ресницами и молила только об одном: пусть скорее закончится это бесконечно-паточное, как цыганские козинаки, отделение.
Хвала всевышнему, отделение закончилось еще до того, как я успела состариться, потерять всякую сексуальную привлекательность и купить себе вставную челюсть. И я была первой, кто выскочил из зала, едва не сбив сомлевшую продавщицу компакт-дисков.
А теперь прочь отсюда! Только под страхом гильотинирования я еще когда-нибудь войду под своды этого бога-в-душу-мать храма искусств.
…На улице перед филармонией я сразу же увидела Стаса.
Стас угрожающе улыбнулся и ухватил меня за рукав.
– Куда направляешься, голубка Варенька?
– Вот… Решила подышать… – проблеяла я. – Слишком много впечатлений для моего неокрепшего организма.
– А я было подумал, что ты бежать решила. – Он видел меня насквозь, мой идейный сутенер. Прикидываться бесполезно.
– Если честно, то от классики у меня может развиться ложная беременность. Будь милосерден, Стасевич!
Договорить я не успела: он уже тащил меня к своему покоцанному джипу. Водрузившись на пассажирском сиденье, я вытащила сигарету и вопросительно посмотрела на Стаса. Но он даже не подумал поднести мне зажигалку, напротив, отобрал всю пачку и без сожаления выкинул ее в окно.
– О куреве придется забыть, детка. Хотя бы на период токования с клиентом. Курящих женщин он на дух не переносит.
– Ты-то откуда знаешь? – Я с сожалением посмотрела на бедненькую пачку «Vogue», нашедшую последний приют в луже.
– Знаю, – продолжал темнить Стас. – Возьми-ка вот это.
Он протянул мне не к ночи помянутые контактные линзы.
– Спасибо, но боюсь, что со зрением у меня все в порядке.
– Возьми. Знаешь, как надевать?
– Видела в мексиканском сериале, – огрызнулась я, но линзы все-таки нацепила.
К нерезкой и тотчас же сгинувшей боли я оказалась готова: потерявшим девственность на повторную дефлорацию глубоко начихать.
– Ну, как? – поинтересовался Стас.
– Как-как… Об косяк, инквизитор.
Я полезла в сумочку, достала зеркальце и воззрилась на себя: глаза, предательски отказавшиеся от родной светло-зеленой гаммы, стали карими.
– Кивиха, – я прозорливо цыкнула зубом.
– Алла Кодрина, – поправил меня Стас. – Фамилию мужа она не брала.
– Очень мудро с ее стороны, – я кокетливо улыбнулась патрону. – Ну что, похожа я на почившую нимфу?
– Не очень, – Стас был самокритичен. – Но общий абрис сойдет. Он должен клюнуть.
Я едва удержалась от того, чтобы не рассказать ему о гипотетических притязаниях виолончелиста в первом отделении, но вовремя промолчала. Не стоит обнадеживать Стасевича раньше времени.
– Что будем делать? – Перспектива возвращения под своды филармонического зала меня не прельщала.
– Второе отделение, – напомнил Стас.
– Уже началось. Так что в зал меня не пустят.
– Черт с тобой. Сделаем так: я подброшу тебя в «Европу», он объявится там часа через полтора. Дальше действуй по обстоятельствам. И помни, обедать вы должны вместе.
…В «Европе» для меня был заказан столик. Стас самолично проводил меня к нему, поцеловал руку, шепнул очаровательную непристойность и испарился. Я осталась одна в чарующем обществе испанского муската «Миральва». Вино тоже было выбрано по настоянию Стаса. Откинувшись на спинку стула и прикрыв глаза, я вертела перстень на пальце и повторяла про себя последние Стасовы наставления: ног не раздвигать, губы не облизывать, призывно не смотреть, водки не требовать, на колени не садиться, ремней не расстегивать и о таксе не заикаться.
Не задание, а куличики на Пасху. В ближайшие же выходные отправлюсь на Смоленку к Ксении Блаженной и проставлюсь свечечками.
Олев Киви появился в ресторанном зале, когда я уже приговорила винишко и с упоением разглядывала матрону за соседним столиком. На старой мочалистой бизнесвумен был очаровательный костюмчик, гармонировавший с чем угодно, только не с ее морщинистой, вытянутой, как у пристяжной лошади, шеей. Я даже зарисовала фасончик на салфетке и теперь обдумывала, во сколько мне обойдется пошив такой миленькой вещицы.
Именно за этим благородным занятием застали меня проголодавшийся эстонец-виолончелист и свора его прихлебателей. Они оккупировали столик в углу, недалеко от меня, и вся ресторанная шушера во главе с метрдотелем слетелась к ним, как воронье к падали.
Пусть терзают, подумала я, свято выполняя заповеди Стаса: никаких провоцирующих телодвижений.
И еще вина.
Вино появилось на моем столе спустя пять минут. А еще через пять минут ко мне подсел худосочный молодой человек с лицом законченного психопата.
– Позволите? – хрипло спросил он, ухватившись за край скатерти.
Только этого не хватало!
Я оценивающе посмотрела на его побелевшие пальцы: отодрать их от стола, во всяком случае в ближайшие полчаса, не представлялось никакой возможности.
– У кого лечимся? – сочувственно спросила я.
Молодой человек дико скосил на меня глаза и вытащил из кармана визитку: «Петербургская Аномалия». Отдел расследований. Сергей Синенко. Спецкор».
С диагнозом все было ясно, и я тяжело вздохнула.
– Вы ведь тоже?.. – сглотнув слюну, прошептал Сергей Синенко.
– Что – тоже?
– Тоже за ним охотитесь?
– За кем?
– За эстонцем. За Олевом Киви.
От неожиданности я вздрогнула, но тут же взяла себя в руки: две древнейшие профессии постоянно сталкиваются лбами где угодно, даже здесь, в респектабельном зале «Европы».
– С чего вы взяли?
– Мне показалось…
– ???
– Уж слишком старательно вы на него не смотрите.
Я поморщилась: чего мне не хватает в жизни, так это доморощенных детективов.
– Не говорите глупостей, – осадила я зарвавшегося репортеришку.
Репортеришка заткнулся, но ненадолго.
– Простите, я не мог вас видеть раньше?
Дурачина ты, дурачина, всех твоих жалких спецкоровских грошиков не хватит, чтобы увидеть меня. Даже в окне проезжающей машины, не говоря уже о какой-нибудь пикантной позе.
– Боюсь, что нет. – Я замаскировалась бокалом и сделала мелкий глоток.
– Мне нужно взять у него интервью, – не отставал он.
– Берите, – великодушно разрешила я. – Я-то здесь при чем?
– Все дело в том, что он не дает интервью. Уже год, с тех пор, как погибла его жена.
– Вот как?
– Только пресс-конференции. Тухляк на темы искусства…
Дело начинало принимать интересный оборот, и я решила поощрить тайного агента газеты «Петербургская Аномалия» Сергея Синенко.
– И что же с ней случилось?
Спецкор приоткрыл было пасть и тут же с лязганьем ее захлопнул: к нашему столику приближался Олев Киви.
– Он… идет… – апокалиптическим шепотом пробубнил Синенко.
Я и сама это видела: эстонец, сжимавший в руках бокал с красным вином, надвигался, как множественный оргазм у записной нимфоманки – неотвратимо, бесповоротно и стремительно.
Но тем не менее первой жертвой горячего эстонского парня оказалась вовсе не я, а несчастный затравленный спецкор.
– Я могу поговорить с вашей дамой? – обратился к нему Олев Киви.
– Да, конечно… – выдавил из себя мой неожиданный знакомый.
– Наедине. – О, эта артикуляция, подернутая легкой ленцой! Таллин, без сожаления оставленный четыре года назад, снова ухватился за меня узловатыми чухонскими пальцами.
– Конечно, конечно…
Синенко сполз со стула и неуверенной походкой направился к выходу. Я расставила локти (только локти, Стас, ничего криминального!) и принялась рассматривать Олева Киви.
Он был неплох, совсем неплох, с таким можно завалиться в койку без предварительной оплаты: тяжелая челюсть и легкие губы, брови в цвет глаз и глаза в цвет волос – именно так выглядят дюны под сентябрьским солнцем. И не где-нибудь в загаженной яхтами Пирите, а на заповедных островах с длинными окончаниями.
На этих островах я никогда не была.
Эстонец тоже не остался в долгу: он жадно ощупывал мое лицо сузившимися зрачками, он все еще не знал, в каком море бросить якорь и в какой бухте сойти на берег.
Пауза затягивалась и становилась почти неприличной. И я наконец-то решилась помочь этому горе-мореплавателю.
– Слушаю вас.
Вместо ответа он уставился на этикетку на вине, и кадык его предательски дрогнул.
– Это ведь случайность, правда? Вы выбрали вино наугад? – Его мягкий голос умолял меня, подсказывал ответ, подталкивал к безопасной колее.
Но на колею, сдобренную худосочным эстонским черноземом, я была не согласна.
– Это только любовников выбирают наугад. И презервативы в аптеке, – не удержалась от сарказма я. – А к винам привыкают.
Олев Киви сморщился и поерзал на стуле, как какой-нибудь отставной майор-геморройник.
– Да, я понимаю… Простите за бестактный вопрос.
– Выпьете со мной? – Черт возьми, мой огрубевший в постельных баталиях рот явно доминировал над мозгами. Я форсировала события, а это вряд ли понравится Стасу.
Эстонец захлопал коровьими ресницами и надолго замолчал. Молчание зависло над его недопитым бокалом с красным вином, над моим бокалом с «Миральвой» и над целомудренными дольками лимона в блюдце. Только спустя минуту виолончелист решился. Он выплеснул остатки красного в соусник и потянулся к моей бутылке.
Теперь мы были на равных – оба с мускатом в руках.
– Как вас зовут? – он испытующе посмотрел на меня.
– Варя. Варвара. Некоторые зовут меня Барбара, это тоже не воспрещается. – Имя «Барбара» предпочитали все прошедшие через мои руки иностранцы и один отечественный бизнесменчик, большой любитель долгоиграющей «Санта-Барбары».
– Мне нравятся русские имена, – Киви перевел дух и как будто успокоился. – За вас, Варя.