Она даже представить себе не могла, что ей будет так трудно выговорить эти слова. На краю открытого пространства, в тени развалин, она увидела свою пациентку, Абираб, с двумя девочками, которые жались к ней. Их брат, Зири, вышел немного вперед и смотрел на нее. Под его пристальным взглядом собственные слова показались Джеане самым подлым предательством.
Она повернулась и, не оглядываясь, никого не ожидая, зашагала прочь из деревни, между горящими домами, через пролом в ограде. Ее лицо и сердце опалил огонь пожаров, и не было никакой надежды остудить жар ее боли.
Она знала, что Велас следует за ней. Но не ожидала так быстро услышать стук копыт догоняющего ее коня.
– До лагеря идти слишком далеко, – произнес чей-то голос. На этот раз это был не голос Лайна Нунеса. Она подняла глаза на Родриго Бельмонте, придержавшего коня рядом с ней. – Мне кажется, каждый из нас только что совершил поступок, идущий вразрез с нашими желаниями, – продолжал он. – Поедем вместе?
Сначала он подавлял ее своей известностью, потом внушал страх, но недолго, потом вызвал гнев, вероятно, несправедливый. Теперь она просто устала и была рада возможности поехать верхом. Он нагнулся и поднял ее в седло без малейших усилий, хотя ее нельзя было назвать миниатюрной женщиной. Она расправила юбки и нижнюю тунику и перекинула ногу через круп коня позади него. Обняла его руками за талию. Он не носил доспехов. Ночь была тихой, пожары остались позади, и Джеана могла чувствовать биение его сердца.
Они какое-то время ехали в молчании, и Джеана позволила тишине и темноте слиться с ритмичным топотом конских копыт и вновь обрела подобие душевного равновесия.
«Для меня это день встреч со знаменитыми мужчинами», – внезапно подумала она.
Это было бы забавным, если бы в этот день не произошло столько трагедий. Но осознание подобного факта было неизбежным. Человек, за спиной которого она сидела, был известен уже двадцать лет – со времени последних дней Халифата – как Бич Аль-Рассана. Ваджи до сих пор предавали его имя проклятию в храмах во время вечерней молитвы. Интересно, знает ли он об этом, гордится ли этим?
– Вспыльчивость – моя беда, – тихо сказал он, нарушив молчание. Он говорил по-ашаритски почти без акцента. – Мне не следовало бить его хлыстом.
– Не понимаю, почему нет, – ответила Джеана.
Он покачал головой.
– Таких людей либо убивают, либо оставляют в покое.
– Тогда вам следовало убить его.
– Вероятно. Я мог бы, во время первого столкновения, когда мы появились, но не после того как он и его люди сдались и пообещали выкуп.
– Ах да! – сказала Джеана, сознавая, что в ее голосе звучит горечь. – Кодекс воинов. Не хотите вернуться и взглянуть на ту мать с младенцем?
– Я видел подобные вещи, доктор. Поверьте мне. – Она ему верила. Должно быть, он и сам проделывал нечто подобное.
– Я случайно знаком с вашим отцом, – сказал Родриго Бельмонте после еще одной паузы. Джеана оцепенела. – Исхак из киндатов. Я очень сожалел, узнав о его судьбе.
– Откуда… откуда вы знаете, кто мой отец? Откуда вы знаете, кто я такая? – заикаясь, спросила она.
Он рассмеялся. И ответил, к ее изумлению, теперь уже на языке киндатов, довольно бегло:
– Догадаться было не так уж сложно. Сколько в Фезане синеглазых женщин-лекарей из киндатов? К тому же у вас отцовские глаза.
– У моего отца нет глаз, – с горечью возразила Джеана. – Вам это известно, если вы слышали о его беде. Откуда вы знаете наш язык?
– Солдаты обычно понемногу говорят на разных языках.
– Не так хорошо, и не на языке киндатов. Откуда вы его знаете?
– Когда-то я влюбился, очень давно. Собственно говоря, это лучший способ выучить язык.
Джеану снова охватил гнев.
– А когда вы выучили ашаритский? – спросила она. Он снова легко перешел на этот язык.
– Я некоторое время жил в Аль-Рассане. Когда отец отправил принца Раймундо в ссылку за множество прегрешений, в основном воображаемых, он провел год в Силвенесе и Фезане, а я поехал на юг вместе с ним.
– Вы жили в Фезане?
– Какое-то время. Почему вас это так удивляет?
Она промолчала. В самом деле, это не было так уж необычно. Многие десятилетия, если не столетия, семейная вражда правителей-джадитов Эспераньи часто вынуждала знатных людей и их свиты искать убежища и наслаждений в Аль-Рассане. А во времена Халифата немало знатных ашаритов также считали разумным уехать подальше от длинной руки Силвенеса и пожить среди всадников севера.
– Не знаю, – наконец-то ответила она на его вопрос. – Наверное, потому, что я должна была вас запомнить.
– Семнадцать лет назад? Вы тогда были совсем ребенком. Мне кажется, я вас один раз видел, если только у вас нет сестры, на базаре, в палатке вашего отца. У вас нет причин меня помнить. Мне было примерно столько же лет, сколько теперь юному Альвару. И опыта у меня было примерно столько же.
Упоминание о юном воине кое о чем ей напомнило.
– Альвар? Тот, кто взял к себе в седло Веласа? Когда вы собираетесь объяснить ему шутку со стременами, которую вы с ним сыграли?
Последовало короткое молчание, прежде чем до него дошло. Потом Родриго громко рассмеялся.
– Вы заметили? Какая умная! Но откуда вам известно, что это шутка?
– Догадаться было не так уж сложно, – ответила она, намеренно повторяя его фразу. – Он скачет, задрав колени почти до талии. Так же разыгрывают рекрутов-новичков в Батиаре. Хотите искалечить парня?
– Конечно, нет. Но он немного более самоуверен, чем вы думаете. Не мешает его чуточку приструнить. Я намеревался позволить ему опустить ноги перед тем, как мы завтра войдем в город. Если хотите, можете сегодня стать его спасительницей. Он и так уже очарован вами, вы заметили?
Она не заметила. Джеана никогда не придавала слишком большого значения подобным вещам.
Родриго Бельмонте резко сменил тему:
– Вы упомянули о Батиаре? Вы там учились? У сэра Реццони в Соренике?
Она снова была сбита с толку.
– А потом полгода в университете в Падрино. Вы что, знаете всех врачей на свете?
– Большинство хороших врачей, – сухо ответил он. – Это часть моей профессии. Подумайте, доктор. У нас на севере очень не хватает обученных лекарей. Мы умеем убивать, но мало знаем о лечении. В начале вечера я задал вам серьезный вопрос, а вовсе не праздный.
– Как только я приехала? Вы не могли знать, хороший я лекарь или нет.
– Дочь Исхака из Фезаны? Я могу позволить себе обоснованное предположение, не так ли?
– Уверена, что прославленный Капитан Вальедо может позволить себе все, что угодно, – колко ответила Джеана. Она чувствовала себя в невыгодном положении: этот человек слишком много знал. Он был чересчур умен; воины-джадиты должны быть совсем не такими.
– Не все, что угодно, – ответил он преувеличенно грустным тоном. – Моя дорогая жена – вы не знакомы с моей дорогой женой?
– Конечно, нет, – огрызнулась Джеана. «Он играет со мной».
– Моя дорогая жена наложила строгие ограничения на мое поведение вдали от дома. – Его тон делал значение этих слов слишком ясным, хотя подобное предположение – насколько она знала северян – было весьма маловероятным.
– Как это тяжело для солдата. Наверное, она очень грозная женщина.
– Так и есть, – с чувством подтвердил Родриго Бельмонте.
Но что-то – какой-то нюанс, новый оттенок значения – возник в ночи, пусть даже окрашенный шуткой. Джеана внезапно осознала, что они сейчас одни в темноте, его люди и Велас остались далеко позади, а до лагеря еще неблизко. Она сидит вплотную к нему, ее бедра прижаты к его бедрам, а ее руки крепко обнимают его за талию. Она с трудом подавила желание отпустить его и сменить позу.
– Извините, – после короткого молчания сказал он. – Сегодня ночью шутить не стоило, и теперь я вас смутил.
Джеана ничего не ответила. Кажется, независимо от того, говорит она или молчит, этот человек читает ее мысли, будто ярко освещенный свиток.
Ей пришло в голову еще кое-что.
– Скажите, – твердо произнесла она, игнорируя его замечание, – если вы некоторое время жили здесь, почему вам тогда, в лагере, понадобилось спрашивать, что горит? Орвилья находится на одном и том же месте уже пятьдесят лет, если не больше.
Она, конечно, не могла видеть его лица, но почему-то знала, что он улыбается.
– Хорошо, – в конце концов ответил он. – Очень хорошо, доктор. Теперь я буду еще больше огорчен, если вы откажетесь от моего предложения.
– Я уже отказалась, помните? – Она не позволит увести себя в сторону. – Почему вам понадобилось спрашивать, что горит?
– Мне не нужно было спрашивать. Но я захотел спросить. Чтобы посмотреть, кто ответит. Задав вопрос, можно узнать не только ответ, но и многое другое.
Она задумалась над его словами.
– И что же вы узнали?
– Что вы соображаете быстрее, чем ваш друг-купец.
– Не надо недооценивать ибн Мусу, – быстро возразила Джеана. – Он меня сегодня несколько раз удивил, а я знаю его уже очень давно.
– Что же мне с ним делать? – спросил Родриго Бельмонте.
«Вопрос задан всерьез», – поняла Джеана. Она некоторое время ехала молча, размышляя. Теперь обе луны поднялись высоко и отстояли друг от друга примерно на тридцать градусов. Угол путешествия, по карте ее рождения. Впереди она уже видела огонь костра в лагере, где ждал Хусари вместе с двумя солдатами, оставленными в дозоре.
– Вы поняли, что его должны были убить сегодня днем вместе с остальными в замке?
– Об этом я догадался. Почему он уцелел?
– Я его не пустила. У него выходил камень из почки.
Родриго рассмеялся.
– Готов побиться об заклад, что ваш подопечный впервые благодарен за этот камень. – И уже другим тоном прибавил: – Прекрасно. Значит, он приговорен Альмаликом к смерти. Что же я должен делать?
– Возьмите его с собой на север, – произнесла она наконец, пытаясь обдумать этот вариант. – Мне кажется, он этого хочет. Если король Рамиро когда-нибудь соберется захватить Фезану…
– Погодите! Остановитесь, женщина! Что вы такое говорите?
– Очевидные вещи, по-моему, – нетерпеливо ответила она. – В один прекрасный день ваш король задумается, почему он всего лишь собирает дань, а не правит этим городом.
Родриго Бельмонте снова смеялся и тряс головой.
– Знаете, не все очевидные мысли нужно произносить вслух.
– Вы задали мне вопрос, – любезно возразила она. – Я приняла его всерьез. Если у Рамиро появятся подобные мысли – какими бы смутными и мимолетными они ни были, – то ему будет полезно иметь рядом с собой единственного человека, уцелевшего после сегодняшней резни.
– Особенно если король позаботится о том, чтобы все знали, что этот человек приехал к нему сразу же после этой резни и попросил его вмешаться. – Голос Родриго звучал задумчиво, он не стал отвечать на ее сарказм.
Внезапно Джеана почувствовала, что устала от разговора. Этот день начался на рассвете, на базаре, самым обычным образом. А теперь она здесь, в темноте, после резни в городе и нападения на Орвилью, обсуждает политику полуострова с Родриго Бельмонте, Бичом Аль-Рассана. Это было немного слишком. Утром она собиралась отправиться своей дорогой, а утро уже приближалось.
– Полагаю, вы правы. Я лекарь, а не дипломат, знаете ли, – уклончиво пробормотала она. Как хорошо сейчас было бы уснуть.
– Иногда между ними очень мало разницы, – ответил он. Его слова вызвали у нее раздражение, достаточно сильное, чтобы она снова забыла о сне, в основном потому, что сэр Реццони не раз говорил ей в точности то же самое.
– Куда вы поедете? – небрежно спросил Бельмонте.
– В Рагозу, – ответила она, не успев вспомнить, что планировала никому об этом не говорить.
– Почему? – настаивал он.
Кажется, он считал, будто имеет право получить ответ. «Наверное, это из-за укоренившейся привычки командовать людьми», – решила Джеана.
– Потому что мне говорили, что тамошние придворные и воины удивительно искусны в любовных делах, – тихо ответила она, подпустив хрипотцы в голос. Для верности она разжала руки, спустила их с его талии на бедра и на мгновение оставила там, прежде чем снова обхватить его за талию.
Он сделал глубокий вдох и медленно выдохнул. Но она сидела очень близко и, как он ни старался скрыть свою реакцию, почувствовала, что у него быстрее забилось сердце. И в то же мгновение подумала о том, что она играет в самую безрассудную игру и дразнит очень опасного мужчину.
– Удручающе знакомый прием, – жалобно произнес Родриго Бельмонте. – Женщина ставит меня на место. Вы уверены, что никогда не встречались с моей женой?
Через несколько секунд, против своей воли и вопреки всем разумным ожиданиям, Джеана расхохоталась. А потом, возможно, именно потому, что она смеялась искренне, она снова вспомнила то, что видела в той маленькой лачуге в Орвилье, а после что ее отец сегодня произнес первые слова за четыре года, а она покинула его и мать, может быть, навсегда.
Джеана терпеть не могла плакать. «Смех и слезы, – говаривал Исхак, – ближайшие родственники». Это не было наблюдением лекаря. Об этом ему сказала его мать, а той сказала ее мать. Народ киндатов выживал на протяжении тысячи лет; они накопили эту народную мудрость и носили ее с собой, подобно дорожному багажу, который, пусть и сильно потрепанный, всегда был под рукой.
Поэтому Джеана боролась со слезами, сидя верхом на черном коне Родриго Бельмонте, пока они ехали на восток под лунами, предсказывающими ей путешествие, на фоне летних звезд. Человек, с которым она ехала, хранил благословенное молчание, пока они не достигли лагеря и не увидели, что там уже побывали мувардийцы.
Для Альвара бо́льшая часть огромного напряжения этой ночи проистекала из ощущения, что он безнадежно отстает от событий. Он всегда считал себя умным. Собственно говоря, он знал, что умен. Проблема заключалась в том, что события, происходящие сегодня ночью в Аль-Рассане, так далеко выходили за рамки его опыта, что его ума оказалось недостаточно для понимания того, как с ними справляться.
Он достаточно знал и понял, что, получив свою долю выкупа, обещанного за Гарсию де Раду и его уцелевших людей, он станет богаче, чем мог вообразить на первом году службы у короля Эстерена. Уже сейчас, до начала дальнейших переговоров о выкупе, Лайн Нунес выделил ему нового коня и доспехи. И то, и другое были лучше его собственных.
Вот так солдаты продвигаются – если продвигаются – наверх в этом мире, при помощи разбоя и военных выкупов. Только он никак не ожидал обогатиться за счет земляков-вальедцев.
– Это случается сплошь и рядом, – ворчливо сказал Лайн Нунес, когда они делили добычу в деревне. – Напомни мне рассказать тебе о том времени, когда мы с Родриго служили наемниками у ашаритов из Салоса, в низовьях реки. Мы не раз совершали для них набеги на Руэнду.
– Но не на Вальедо, – возразил Альвар, все еще обеспокоенный.
– Тогда это было одно целое, помнишь? Король Санчо еще сидел на троне объединенной Эспераньи. Три провинции одной страны, парень. Не разделенные, как сейчас.
Альвар думал об этом на обратном пути в лагерь. Он вел внутреннюю борьбу со столькими трудностями, в том числе со своим первым убийством, что у него даже не было возможности порадоваться военной добыче. Но все же он заметил, что Лайн Нунес выделил существенную долю отобранного оружия и коней уцелевшим крестьянам. Этого он не ожидал.
Вернувшись в лагерь, где их уже поджидали Капитан и женщина-лекарь, Альвар увидел сундуки, мешки и бочки и понял, что это дань из Фезаны, доставленная ночью сюда, на равнину, мувардийцами – воинами с закрытыми тканью лицами.
– Где купец? – резко спросил Лайн Нунес, спрыгнув в коня. – Они приходили за ним? – И Альвар внезапно вспомнил, что пухлый ашарит в этот день должен был умереть в фезанском замке.