Улыбалась Кэти тоже по-особому. Так, едва уловимое движение губ, тень улыбки. А еще она имела обыкновение, стрельнув глазами в сторону, тут же их потупить, намекая встретившемуся на пути мальчику на тайну, которой может с ним поделиться.
В голове у отца Кэти вертелся назойливый вопрос, который он старательно отгонял прочь и даже обвинял себя в непорядочности за греховные мысли. Кэти всегда сопутствовало удивительное везение находить ценные вещи, то золотой брелок, то деньги или маленькую шелковую дамскую сумочку, а однажды она нашла серебряный крестик с красными камешками, которые оказались рубинами. Кэти постоянно что-нибудь находила, но когда отец дал объявление о найденном крестике в еженедельник «Курьер», владелец так и не откликнулся.
Мистер Эймс, отец Кэти, был человеком сдержанным и скрытным, редко высказывал свои мысли вслух и уж тем более не рискнул бы поделиться ими с соседями, храня при себе смутные подозрения. Гораздо разумнее, удобнее и безопаснее делать вид, что ничего не знаешь. Что до миссис Эймс, дочь окутала ее коконом, сплетенным из такого множества правдоподобных обманов, прозрачных намеков и недомолвок, что она не смогла бы различить среди них истину, какой бы очевидной и бросающейся в глаза она ни была.
3
Кэти хорошела не по дням, а по часам. Цветущее личико с нежной кожей, прелестный изящный ротик, золотистые локоны и широко поставленные невинные глаза. Их взгляд вдруг становился манящим и многообещающим, и все это неизменно привлекало людские взоры. Кэти закончила восемь классов средней школы с отличными оценками, и родители направили ее в небольшой колледж, хотя в то время девушки, как правило, не продолжали учебу. Однако Кэти заявила, что хочет стать учительницей, приведя в умиление родителей, так как это считалось единственной достойной профессией для девушки из приличной, но не слишком обеспеченной семьи. Родители по праву гордились дочерью-учительницей.
Кэти поступила в колледж в четырнадцать лет. Родители по-прежнему души в ней не чаяли, однако, приобщившись к таинствам алгебры и латыни, девушка вознеслась в заоблачные высоты, куда отцу и матери доступ был закрыт. Они потеряли дочь, понимая, что она стала существом высшего порядка.
Латынь в колледже преподавал бледный впечатлительный юноша, отчисленный из духовной семинарии. Однако его знаний хватало, чтобы обучать других обязательному набору, состоящему из латинской грамматики и трудов Цезаря и Цицерона. Тихий и скромный, он свыкся с участью неудачника и даже испытывал от этого удовольствие, свято веря, что Всевышний отринул его справедливо.
И вдруг окружающие стали замечать, что Джеймс Грю заметно оживился, а его глаза все чаще загораются огнем. В компании Кэти его ни разу не застали, и никто не заподозрил, что между ними завязались определенного рода отношения.
Джеймс Грю превратился в мужчину и теперь не ходил, а буквально летал, тихонько напевая про себя. Его письма в семинарию выглядели такими убедительными, что местное руководство всерьез подумывало о его восстановлении в рядах учащихся.
Но неожиданно вспыхнувшее пламя так же внезапно погасло. Еще вчера гордо расправленные плечи понуро поникли, в глазах появился лихорадочный блеск, а руки стали судорожно подергиваться. По вечерам Джеймса Грю видели в церкви, где он, стоя на коленях, беззвучно шептал молитвы. Он стал пропускать занятия, посылая записки, что болен, хотя все прекрасно знали, что он подолгу бродит в одиночестве среди раскинувшихся за городом холмов.
Однажды поздним вечером он постучался в дом к Эймсам. Мистер Эймс, недовольно бурча себе под нос, вылез из теплой постели, зажег свечу и, накинув поверх ночной сорочки теплое пальто, направился к двери. На пороге, дрожа как осиновый лист, стоял Джеймс Грю с блуждающим безумным взглядом.
– Мне нужно с вами поговорить, – хрипло выдавил он.
– Однако час уже поздний, – с суровым видом возразил мистер Эймс.
– Мне необходимо поговорить с вами с глазу на глаз. Накиньте что-нибудь потеплее и выйдем на улицу. Мне очень нужно что-то вам сказать.
– Знаете, юноша, вы либо больны, либо в стельку пьяны. Ступайте домой и проспитесь. Уже за полночь.
– Не могу я ждать до утра. Нам надо поговорить немедленно.
– Приходите утром в кожевенную мастерскую, – заявил мистер Эймс, с решительным видом закрывая дверь перед носом назойливого посетителя. Некоторое время он стоял, притаившись, и прислушивался к тому, что происходит на улице.
– Не могу я ждать! Понимаете, не могу! – раздавались жалобные стоны, а потом послышались шаркающие шаги.
Прикрыв лампу рукой, чтобы не слепила глаза, мистер Эймс побрел в спальню. На мгновение ему показалось, что дверь в комнату Кэти бесшумно закрылась, но скорее всего его ввела в заблуждение игра света и тени, так как при свете лампы показалось, что портьера тоже колышется.
– Кого там принесло? – поинтересовалась жена, когда он уже улегся в кровать.
Мистер Эймс и сам не понял, как с губ сорвался неожиданный ответ:
– Какой-то пьянчужка. – Возможно, ему просто хотелось прекратить дальнейшие расспросы.
– И куда только катится мир! – сердито проворчала миссис Эймс.
Мистер Эймс погасил свечу и лежал в темноте, но перед глазами стоял зеленый кружок пламени, из которого, как из рамки, смотрели безумные, умоляющие глаза Джеймса Грю. Заснул он в ту ночь не скоро.
А утром по городку поползли противоречивые слухи, и только к полудню стала вырисовываться ясная картина. Церковный сторож обнаружил на полу перед алтарем распростертое тело Джеймса Грю. Вся верхняя часть черепа была снесена, а рядом лежали дробовик и палочка, которой самоубийца нажал на спусковой крючок. Чуть поодаль стоял снятый с алтаря подсвечник, в котором из трех свечей зажгли только одну, и она еще не догорела, и лежали две положенные одна на другую книги – псалтырь и молитвослов. По мнению сторожа, Джеймс Грю положил ствол дробовика на книги, чтобы дуло оказалось вровень с виском, но в результате отдачи от выстрела ружье упало на пол.
Многие вспомнили, что слышали рано утром выстрел. Еще не рассвело. Джеймс Грю не оставил посмертной записки, и причина самоубийства так и осталась невыясненной.
Мистер Эймс хотел немедленно отправиться в полицию и рассказать о ночном визите Джеймса Грю, но потом подумал: «А что толку? Если бы мне было что-нибудь известно, тогда другое дело, но я-то ничегошеньки не знаю». Мистера Эймса охватило тошнотворное муторное чувство, хотя он без конца убеждал себя, что его вины в горестном событии нет. Да и чем он мог помочь Джеймсу Грю, даже не зная, чего тот хочет. И все же он чувствовал себя виноватым и несчастным.
За ужином жена заговорила о самоубийстве, и у мистера Эймса пропал аппетит. Кэти сидела молча, но она и прежде не отличалась разговорчивостью. Девушка откусывала маленькие кусочки и то и дело вытирала губы салфеткой.
Миссис Эймс в красочных подробностях описывала покойника и дробовик.
– Я вот что хочу спросить, – обратилась она к мужу. – А тот пьянчужка, что ломился к нам в дверь прошлой ночью… Это, часом, был не Джеймс Грю?
– Нет, – торопливо ответил мистер Эймс.
– Точно? Может, ты не разглядел впотьмах?
– Я зажег свечу, – оборвал жену мистер Эймс. – Нисколько не похож на Джеймса Грю. У того была длинная борода.
– Нечего на меня покрикивать, – возмутилась миссис Эймс. – Я же просто спросила.
Кэти аккуратно вытерла рот салфеткой, а когда положила ее на стол, родители увидели, что она улыбается.
Миссис Эймс обратилась к дочери:
– Кэти, ты же каждый день встречалась с ним в школе. Может, он выглядел в последнее время опечаленным? Не заметила ли ты чего?
Кэти потупила взор в тарелку, а потом подняла глаза и сказала:
– Мне показалось, он болен. Да, в последнее время он плохо выглядел. Все в школе сегодня только об этом и говорили, и кто-то, я уж точно не помню, сказал, что у мистера Грю неприятности в Бостоне. Какие именно – не знаю. Мы все любили мистера Грю. – Девушка снова изящным движением вытерла ротик.
Кэти осталась верна своей тактике. Уже на следующий день все в городке знали, что Джеймс Грю попал в Бостоне в какую-то историю, и никому и в голову не приходило, что этот слух пустила Кэти. Даже сама миссис Эймс уже не помнила, откуда узнала новость.
4
Кэти исполнилось шестнадцать лет, и вскоре ее точно подменили. Однажды утром она не встала как обычно, чтобы пойти в колледж. Когда мать зашла в ее комнату, то застала ее в постели. Кэти с задумчивым видом изучала потолок.
– Поторопись, а то опоздаешь. Уже почти девять часов.
– Я никуда не пойду, – равнодушным голосом откликнулась Кэти.
– Уж не заболела ли?
– Нет.
– Тогда вставай поскорее.
– Я же сказала: никуда не пойду, – невозмутимо заявила Кэти. – Вообще больше не пойду в колледж.
От неожиданности мать застыла с открытым ртом:
– Как тебя понимать?
– Никогда больше не пойду в колледж, – повторила Кэти, не отрывая взгляда от потолка.
– Посмотрим, что на это скажет отец! Столько затрачено трудов и денег, а через два года получишь диплом! – Миссис Эймс подошла совсем близко к дочери и тихо спросила: – А ты, часом, не замуж собралась?
– Нет.
– Что за книгу ты прячешь?
– Да вот она. И не думаю прятать.
– О господи! «Алиса в Стране чудес»! А не слишком ли ты велика для таких книжек?
– Могу стать такой маленькой, что тебе и не разглядеть, – возразила Кэти.
– Да что ты несешь?
– И никто меня не отыщет.
– Прекрати дурачиться! – рассердилась мать. – Не понимаю, о чем ты только думаешь? И чем же намерена заняться госпожа фантазерка?
– Пока не знаю, – отозвалась Кэти. – Думаю, уеду куда-нибудь.
– Ладно, лежи пока, мисс фантазерка, а вот когда вернется отец, уж он тебе скажет пару ласковых слов.
Кэти медленно повернулась к матери и встретилась с ней взглядом. Ее глаза были пустыми и холодными, и миссис Эймс вдруг испугалась дочери. Она тихо выскользнула из комнаты, закрыв за собой дверь. Добравшись до кухни, она села на стул, сложив руки на коленях, и уставилась в окно, за которым виднелся ветхий сарай.
Дочь вдруг стала чужой. Как случается в один прекрасный день с большинством родителей, миссис Эймс обнаружила, что теряет власть над своим чадом и поводья, данные ей, для того чтобы направлять Кэти на правильный путь, выскальзывают из рук. Она и не подозревала, что никогда не имела влияния на Кэти и была всего лишь орудием в руках дочери. Придя в себя, миссис Эймс надела шляпку и направилась в кожевенную мастерскую. Дома обсуждать с мужем поведение Кэти не хотелось.
После полудня Кэти с неохотой покинула постель и долгое время сидела перед зеркалом.
Тем же вечером мистер Эймс, проклиная все на свете, прочел нотацию о дочернем долге, любви и почтении, которые Кэти должна испытывать к родителям. Проникновенная речь подходила к концу, когда мистер Эймс вдруг понял, что дочь его не слушает. Поведение Кэти взбесило отца, и он прибегнул к угрозам, пустившись в рассуждения о власти над малолетним чадом, которой Господь Бог и государство наделяют родителей. Теперь Кэти внимательно слушала отца, глядя на него в упор немигающим взглядом. На губах Кэти блуждала легкая улыбка. В конце концов мистер Эймс не выдержал и отвел глаза в сторону, рассердившись еще больше. Прикрикнув на дочь, он велел ей выбросить из головы глупости и прозрачно намекнул, что в противном случае прибегнет к обычной порке.
– Пообещай, что утром пойдешь в колледж и перестанешь валять дурака, – на робкой ноте завершил свою речь мистер Эймс.
Лицо дочери ничего не выражало, а пухлые губки упрямо сжались.
– Хорошо, – согласилась она наконец.
Поздним вечером мистер Эймс с напускной твердостью в голосе убеждал жену:
– Вот видишь, иногда нужно проявить родительскую власть, а мы обращались с ней слишком уж мягко. Правда, Кэти всегда вела себя безупречно. Просто она забыла, кто здесь хозяин. Немного строгости еще никому не повредило. – К несчастью, мистер Эймс вовсе не испытывал уверенности, которую пытался вложить в свои слова.
А утром Кэти исчезла. Пропала и ее дорожная соломенная корзинка вместе с самыми красивыми платьями. Кровать стояла аккуратно застланная. Комната Кэти выглядела безликой, не осталось и намека, что здесь жила и взрослела девочка. Ни картинок на стенах, ни памятных вещичек или другой чепухи, которой так увлекаются дети. В куклы Кэти никогда не играла. Одним словом, не осталось ни единого следа от ее многолетнего пребывания в этой комнате.
Мистер Эймс был по-своему человеком весьма неглупым. Нахлобучив шляпу-котелок, он поспешил на железнодорожную станцию. Начальник станции с уверенностью заявил, что Кэти села на первый утренний поезд. Девочка купила билет до Бостона. Он помог составить телеграмму, адресованную бостонской полиции, и мистер Эймс, купив билет до Бостона и обратно, успел на поезд, который отправлялся в 9.50. В критических ситуациях он вел себя, как подобает настоящему мужчине.
Тот вечер миссис Эймс провела на кухне при плотно закрытой двери. Бледная как смерть, она сидела, вцепившись руками в стол, и безуспешно пыталась унять дрожь во всем теле. Но и через закрытую дверь отчетливо слышались сначала только удары, а потом и истошные крики.
Мистер Эймс никогда прежде не прибегал к порке и потому с кнутом обращался неумело. Он неловко хлестнул Кэти по ногам, но когда та, не шелохнувшись, уставилась на отца равнодушным взглядом, окончательно вышел из себя. Первые удары были неуверенными и слабыми, но, видя, что дочь и не думает плакать, мистер Эймс принялся что есть силы хлестать ее по бокам и плечам. Свистя в воздухе, кнут впивался в тело. Потеряв голову от ярости, он то промахивался, то подходил слишком близко, и кнут обвивался кольцом вокруг Кэти.
Соображала Кэти на удивление быстро. Она хорошо знала характер отца и как только поняла, в каком состоянии тот находится, принялась визжать, извиваясь всем телом.
Мольбы о прощении возымели должное действие, и, к своей радости, Кэти почувствовала, что удары уже не такие сильные.
Мистер Эймс не на шутку испугался дела своих рук и прекратил избиение. Кэти с рыданиями упала на кровать. Догадайся отец посмотреть повнимательнее, он бы непременно заметил, что в глазах у дочери нет ни слезинки, и только шея напряглась, а на скулах, у самых висков, вздулись желваки.
– Ну, будешь еще бегать из дома? – обратился он к дочери.
– Нет-нет! Прости! – жалобно скулила Кэти, отворачиваясь к стене, чтобы отец не рассмотрел злобного выражения, застывшего на лице.
– Не забывайся, знай свое место и помни, что главный здесь я.
– Не забуду, – сквозь сдавленное рыдание пробормотала Кэти.
Миссис Эймс сидела на кухне, в отчаянии ломая руки. Муж осторожно погладил ее по плечу.
– Думаешь, мне не больно? – начал он. – Но иначе нельзя. Похоже, порка пошла ей на пользу, и мне показалось, что Кэти все поняла и изменит свое поведение. Как говорится, пожалеешь розги – испортишь дитя. Видимо, слишком мы ее баловали, и в этом наша ошибка.
Мистер Эймс понимал, что хотя жена сама настояла на порке, теперь она испытывает к мужу ненависть. При этой мысли им овладело отчаяние.
5
На первый взгляд казалось, что именно кнута Кэти и не хватало. По словам мистера Эймса, она стала ближе к родителям. Кэти всегда была послушной девочкой, а теперь стала еще и заботливой дочерью. После неудачного побега она принялась помогать матери на кухне, предлагая свою помощь, даже когда в том не было нужды. Она начала вязать для матери шерстяную шаль, а на такую работу уйдет не один месяц. Миссис Эймс хвасталась соседкам: «У Кэти изумительный вкус и чувство цвета. Подумать только, подобрала красно-коричневые и желтые нитки. Уже связала три квадрата».