Еще мне послышалось, что там, внизу, кто-то надрывно кричал. Наверное, так оно и было…
Валивший из жерла шахты дым из коричневого стал черным и до ужаса едким. Я закашлялся, зажмурился и едва не выпустил руку неизвестного. И тут же заорал в голос. Честное слово, он вцепился в меня, точно клещами. Значит, еще живой.
И я потащил его наверх. В какой-то миг подумалось, что рука сейчас оторвется по плечо и улетит в клокочущий огненный водоворот вместе с этим типом, которого я пытаюсь спасти. А я отправлюсь следом за ними.
Внизу протяжно ухнуло и затрещало, точно подсеченное дерево упало. Ревущее пламя взвилось почти до самого края колодца, подпалив неизвестного и слегка мазнув по мне. Я рванул изо всей оставшейся силы и сумел до половины выдернуть неизвестного из шахты. Он забился, как рыба на берегу, и пополз вперед, так и не выпуская моей руки. Я тоже пополз – подальше от колодца, в котором бушевал настоящий ураган из огня. Эдакий маленький вулкан.
Мы успели убраться от бывшего рудника от силы шагов на двадцать, когда из шахты вылетел град раскаленных камней, больших и маленьких, а за ними взвился огромный столб огня. Он рассыпался на отдельные струи, потом что-то загрохотало и колодец обрушился внутрь себя. Остался только неглубокий провал, засыпанный щебнем и песком, сквозь щели между которыми пробивались струйки черно-грязного дыма.
Незнакомец наконец разжал хватку и отпустил меня. Мы сидели на засыпанном пеплом и гарью снегу, пыхтели, как загнанные насмерть кони, а глубоко под нами гибло подземное поселение.
Наконец, вылезший из шахты тип с трудом поднял голову, уставившись на меня почти безумным взглядом.
– Ты кто? – еле слышным шепотом прохрипел он.
– Эйвинд. Эйвинд из Райты – я обнаружил, что говорю ничуть не лучше.
– Уходи отсюда, – отчетливо и требовательно выговорил он. – Уходи. Быстрее. Все кончено.
Он произнес это и грузно повалился на бок. Я наклонился над ним – неужели умер? Нет, он дышал. Тяжело, с бульканьем и свистом, но дышал.
Вот только как я его не тряс и не пытался привести в себя – он не отзывался.
* * *
Уже потом, вечером, до меня дошло, кого я вытащил из горящей шахты. Об этом сразу можно было догадаться, но у меня голова была другим занята. Ну кто еще мог вылезать из-под земли, как не гном?
Конечно, гном. Раза в два меньше меня ростом, а весит едва ли не больше. Длинная бородища, черная с проседью, наполовину обгоревшая и завившаяся от жара мелкими кольцами. Похоже, ему здорово досталось – уже и ночь наступила, а он все лежит, как мертвый. Я сижу, прислушиваюсь – дышит, а очнуться не может.
Ночевали мы неподалеку от обвалившегося колодца, в сосновой роще. Я жег костер, жарил прихваченные с собой куски козьего мяса и думал. О том, мне теперь быть. Бросить гнома я не могу – зря спасал, что ли? – а тащить на себе эдакую тушу ничьих сил не хватит.
Надумалось мне вот что. Я, когда из Райты уходил, захватил с собой лыжи. Короткие, широкие – как раз пройти по глубокому снегу. Одну лыжу я где-то потерял, другая осталась. Попробую завтра из нее санки смастерить. В носке у лыжи дырка проверчена, веревка у меня с собой есть – можно будет волочить за собой. Тяжеловато, конечно, придется, но все лучше, чем гнуться в три погибели.
Гнома я подтащил поближе к костру. Он приоткрыл глаза, посмотрел мимо меня и снова не то заснул, не то просто не хотел ничего и никого видеть. Это и понятно – там, внизу, наверняка остались другие из его рода. Что же там у них случилось? Может, и землетрясение от них было? Почему гном требовал, чтобы я ушел, и сказал, что все кончилось?
Так ничего и не поняв, я подбросил дров в костер и заснул. На этот раз – без снов.
…Следующие не то два, не то три дня я не запомнил. Я шел куда-то вниз, таща за собой наскоро сооруженную из толстых веток, единственной моей лыжи и веревок волокушу. С неба сыпался мелкий снежок, и чем ниже мы спускались, тем становилось холоднее. Пару раз мне удавалось подстрелить горных зайцев, тощих и поджарых. Гном вроде бы очухался, начал есть, но идти сам не мог – что-то у него с ногами случилось. Он по-прежнему молчал, и я тоже держал язык за зубами – на ходу особо не разговоришься.
Утром не знаю какого дня мы взобрались на Шепчущий перевал. В хорошую погоду я уже отсюда видел пушистые темные хвосты, поднимавшиеся из труб. Сегодня все было затянуто сеткой кружащихся снежных хлопьев, и, сколько я ни вглядывался, не разглядел ни единого дымка.
Почему-то мне казалось, что я ничего бы и не увидел…
Я так торопился вернуться, а сейчас неожиданно для себя остановился на седловине над моей деревней. Мне не хотелось идти туда, вниз. Просто не хотелось. Я был уверен – если я спущусь и войду в Райту, то никогда уже не стану собой прежним.
И все же я дернул санки за растрепанную веревку и медленно побрел по засыпанной снегом тропинке в долину.
Поселок никуда не делся. Темные очертания домов отчетливо просматривались сквозь мелькающую белую круговерть. Я вышел на берег Гремячей, мимоходом удивившись, отчего пересохла наша во все времена года бурная река. Не иначе, как в верхнем течении оползнем накрыло.
В черных срубах домов не горело ни единого огонька. Да и людских голосов не было слышно. Только тихий шелест падающего снега. Я уже знал, что случилось что-то непоправимое, что надо бы бежать отсюда, сломя голову, но не мог.
Санки зацепились о что-то, заметенное снегом, и остановились. Я попытался перетащить их через преграду, не сумел и дернулся в сторону, разворачиваясь. Лежавшая на земле вещь показалась мне смутно знакомой. Я выпустил веревку, подошел к длинному темному камню и ладонями смел с него снег. Камень неожиданно оказался покрытым заиндевевшей шерстью.
Это был младший из мальчишек-оборотней. Мертвый. Он умер три, если не четыре дня назад. Не от удара камнем при землетрясении, а словно бы задохнулся… Он лежал, как упал – вытянув лапы и оскалившись, точно пытался догнать кого-то. Когда я до него дотронулся, волчонок был холодный и весь какой-то окаменевший.
Какое-то время я просто пялился на труп маленького оборотня, не понимая, что на что смотрю. Потом встал и побрел к близким домам. Я забыл в тот миг и про санки с гномом, и про мертвого волчонка. Только что видел – и позабыл.
Издалека казалось, что с деревней ничего не случилось. На самом деле это было не так. Некоторые дома покосились, у других сорвало крыши и двери, третьи выглядели еле стоящими, будто вот-вот раскатятся по бревнышку.
А людей не было. Никого. Тишина, темнота и ни одной живой души.
Я прошел через всю Райту и, свернув, выбрался через проулок к нашему дому над рекой. Он оказался на месте. Только гляделся слегка завалившимся вбок. Я заглянул внутрь и зачем-то позвал: «Отец? Мама? Лив?..»
Никто не ответил. Дом стоял чужой, пустой и холодный. За несколько дней ветер нанес в распахнутую настежь дверь и разбитые окна снега.
«Конечно, они ушли! – неожиданно решил я. – Это ведь так просто! После землетрясения все ушли! Наверное, в Хезер. Я еще сумею их догнать!»
Ушли, да… Не взяв ничего из домов. Весь поселок собрался и, как один человек, отправился за пять лиг в Хезер. С маленькими детьми и еле живыми стариками. Пешком. Зимой. Да перестань нести чушь! Здесь что-то случилось. Что-то, от чего умер мальчик-волк и пропали все жители. И случилось это, похоже, сразу после того, как перестал сотрясаться Граскааль. Ведь дома остались целы, хотя и повреждены. Но куда, куда подевались люди?
Я не решился зайти в дом. В дом, где я вырос. Какой-то он теперь был другой. И вовсе не потому, что в нем три или четыре дня никто не жил. Мне показалось, что он… грязный, что ли. И вообще все здесь, в Райте, было грязным. Испорченным, траченным молью и плесенью. Ни до чего не хотелось дотрагиваться, а больше всего – удрать отсюда со всех ног.
Но куда разом сгинули все жители моей деревни?! На небеса вознеслись, к Митре?
Я еще немного потоптался на пороге ставшего чужим дома, не представляя, что делать. Внезапно вспомнил об оставленных санках и о трупе оборотня, и решил – загляну в дом полуволков. Если и там ничего нет – пойду отсюда. Все равно куда. Только чтобы не бродить больше по пустому, ровно вымершему от чумы, поселку.
Дом оборотней стоял, где и всегда – на пригорке, под древней, раскидистой сосной. И хозяева лежали здесь же. Все, до одного. Как мальчишка на окраине – задохнувшиеся в последнем прыжке. Что странно – все они выглядели волками. Не людьми. Даже Старший, который никогда в жизни не превращался.
А за их жилищем, в пересохшей низине, где летом Гремячая разливалась в мелкое озерцо, темнел огромный провал в земле. Словно кто-то вывернул лопатой часть гранитной скалы, небрежно присыпал разлом землей, щебнем да снегом и ушел. Трещина, нелепо-черная на белом свежевыпавшем снегу, зигзагом пересекала бывшее русло реки, утыкаясь в нависающие над деревней горы.
Когда я увидел этот провал, у меня точно что-то в голове сдвинулось. Я понял, что все это мне не снится, не кажется – оно есть на самом деле. И, кажется, закричал. Наверное, я очень долго кричал. А с низкого неба все падал и падал мокрый снег…
Почему-то я был твердо убежден, что мне надо дойти до трещины в земле. Дойти и заглянуть вниз. Неважно, что я там увижу, мне надо это сделать.
Внизу не оказалось ничего интересного или необычного. Камни, смерзшийся песок, грязь, тающий снег. Здесь ничего не копали, просто земля просела и получилась эта странная и страшная трещина.
А шагах в десяти от нее лежал полузасыпанный снегом человек. Я сразу его не заметил, но, когда сообразил, что это – не сугроб и не запорошенный камень, бросился откапывать. Даже если он уже давно мертв, может, я пойму, что послужило причиной смерти. Не землетрясение же, которое сюда почти не дошло?
Человек лежал на спине. Я отгреб в сторону снег, перевернул его… и понял, что сейчас точно сойду с ума.
Не человек это был. И не оборотень. И не животное. Вообще не знаю что.
Она, эта тварь, была почти прозрачная. Внутри у нее виднелись свернутые кишки и еще что-то, темно-красного цвета. Вместо лица – какая-то жуткая мешанина, рот и нос съехались вместе, уши прижались к голове, глаза сузились до щелок, а зубы вообще куда-то пропали…
И все же эта дрянь когда-то была человеком. На ней остались лохмотья одежды, и ростом она была с человека, и руки-ноги у нее имелись. Хотя на руках выросли плоские кривые когти, еле заметно светившиеся…
Ел я давно, утром, и все равно стошнило. Прямо на эту падаль.
…Когда я приковылял обратно, гном сидел на санках и безучастно смотрел на опустевшую деревню. Кажется, он меня не заметил. Ну, и неважно. Мне нужно было довершить кое-что, прежде чем отправляться в дорогу. Я обошел почти все дома, кидая внутрь подожженные тряпки, смоченные в масле. Бутыль с маслом я нашел в одном из сараев.
Над избами в дальнем конце Райты уже плыл черный дым, прорезаемый язычками разгорающегося пламени. Дома горели плохо, но лучше сжечь их, чем оставлять все, как есть. В Асгарде мертвых не кладут в землю, а сжигают…
Это было единственное, что я мог сделать для моего поселка.
Во дворе какой-то избы огонь добрался до запасенных на зиму дров и радостно взметнулся, перебрасываясь на соседние дома.
– Пойдем? – неожиданно спросил гном, не глядя в мою сторону. Голос у него был усталый и равнодушный.
– Пойдем, – отозвался я. – Вот займется как следует – и пойдем…
Куда пойдем – я понятия не имел. Разве что в Хезер. Или прямиком на Поля Мертвых.
* * *
Я плелся вверх по тропе, ведущей к перевалу и дороге на Хезер, и жалел об одном – что моя голова оказалась слишком крепкой. Если б я действительно тронулся умом – наверное, бы было гораздо легче. Кажется, что проще – пережить землетрясение в горах, вернуться домой, не найти там ни единого человека, а только тела оборотней и какую-то непонятную тварь – и свихнуться. Носился бы себе по окрестным горам, пугал коз дикими воплями… Глядишь, навернулся бы в трещину – и дело с концом.
А вместо этого я бреду почти по колено в снегу и волочу за собой эти треклятые санки, весящие не меньше двух-трех тяжеленных валунов. И есть по-прежнему хочется. И спать. Да что же я за человек такой – родни лишился, а сам думаю, где бы пожрать раздобыть?
Обыкновенный человек. Эйвинд, сын Джоха, из более не существующей деревни Райты, что на Медвежьем холме близ Граскааля в Пограничье. Карабкаюсь вот по заметенной снегом дороге, тащу волокушу и думаю. Получается с трудом, но стоит прекратить – и снова вижу эту полупрозрачную дрянь. Тогда мне становится плохо, очень плохо. Вот и приходится быстренько забивать голову чем-нибудь другим.
Я старательно, но пока безуспешно ищу ответ на загадку – куда могли подеваться люди? Бесследно сгинули почти полторы сотни человек! Ну не может этого быть! Не может – и все!
Так. Попробуем разложить все по порядку. От того, что я буду вопить и метаться из стороны в сторону, никакого проку не выйдет. Значит, будем делать, как привыкли. Как распутывается след барса на снегу? Правильно, шаг за шагом, не забывая поглядывать по сторонам. Барс ведь может и не только по снегу пройти, но и по камням, а следы все равно останутся. Надо лишь их заметить.
Жители Райты исчезли три или четыре дня назад. В этом я уверен. Наметенный в распахнутые двери снег, остывшие печи, брошенные на половине дела… Кстати, из деревни также пропали все домашние животные – собаки, коровы, даже кошки и, по-моему, крысы. И случилось это все после землетрясения – дома целы и кое-где я заметил свежеположенные доски. Значит, сразу после того, как все отгремело, люди бросились латать расшатанные стены и крыши.
А потом над горами поднялась эта самая зеленая заря…
Ладно, забудем пока про зарю. Что могло стрястись сразу после землетрясения? Откуда появился провал рядом с деревней?
В нашествие демонов прямиком из царства Нергала мне совсем не верилось. В сошествие посланников Митры – тоже. Не стоила, если честно, наша Райта ни того, ни другого. Просто деревушка, каких в любой стране двенадцать на дюжину.
Значит, боги и демоны тут наверняка ни при чем. Что тогда остается? Незаметно спустившиеся с гор и внезапно напавшие нордхеймцы или гиборийцы? Тоже как-то невероятно. Так подгадать момент просто невозможно. Да и если бы в деревне был бой, остались бы тела. Ну, хорошо, победители увезли своих убитых с собой, но неужели кто-то потащит с собой трупы побежденных?
Не может такого быть…
Что тогда? Общий исход всех жителей в Хезер? Невозможно, я об этом уже думал. Все погибли во время сотрясения Граскааля? Опять же, где тела?
И почему умерли оборотни? Почему они были в зверином облике, почему выглядели задохнувшимися? Почему лежали так, что любому становилось ясно – они от кого-то защищались?
Слишком много безответных «почему» на одну мою бедную голову…
А если у оборотней опять объявился Бешеный Вожак? Тогда понятно, отчего в деревне не осталось ни одного тела – волки всех уволокли с собой. Но убить своих, тем более детенышей? У оборотней, насколько я знаю, это считается самым большим преступлением, их ведь и так мало…
Я перебрал все возможные разгадки, и чем дальше, тем становилось поганее на душе. Если люди из Райты никуда не уходили, не умирали и на них никто не нападал – то волей-неволей все возвращается к странному зеленому зареву. Значит, это был не просто неизвестно откуда взявшийся свет над горами. Не отблеск солнца на поднявшейся над горами снежной взвеси и не причудливая игра света и теней. Зелень разгорелась в той же стороне, что и моя деревня, но я не мог точно сказать, как далеко было от меня до зеленой вспышки.