– Господин Гонзаго недавно приехал из Испании, – промолвила принцесса.
Мадлен упала на колени.
– Ваша светлость! Ваша светлость! – со слезами восклицала она. – Благодаря этому золоту мой Шарло выучится. А тот, кто дал мне его, тоже приехал из Испании. Богом заклинаю вас, ваша светлость, не прогоняйте меня, прежде чем не выслушаете!
– Ступайте! – приказала принцесса.
Мадлен пыталась умолять. Но принцесса властным жестом указала ей на дверь и повторила:
– Ступайте!
Камеристка вышла, и принцесса упала в кресло. Она сидела, закрыв лицо белыми сухими ладонями.
– А ведь я готова была полюбить эту женщину! – чуть ли не простонала она. – Никому! Никому! – повторяла она, и в голосе ее звучал ужас одиночества. – Господи, сделай так, чтобы я не верила никому!
Некоторое время она сидела, спрятав лицо в ладони, и вдруг из груди ее вырвалось рыдание.
– Дочь моя! Доченька! – душераздирающе выкрикнула она. – Пресвятая Дева, я хочу, чтобы она умерла! Уж тогда-то я встречу ее подле тебя.
Подобные бурные приступы были редки у этой угасшей натуры. Когда они проходили, несчастная женщина долго чувствовала себя разбитой. Прошло несколько минут, прежде чем она перестала рыдать. Обретя наконец голос, принцесса взмолилась:
– Смерти прошу! Иисусе, Спаситель, ниспошли мне смерть!
Она взглянула на распятие, стоящее на алтаре:
– Господи! Разве я мало выстрадала? Сколько же еще длиться этой муке?
Она протянула руки к распятию и со всей тоской исстрадавшейся души повторила:
– Смерти прошу! Господи Иисусе, в память ран твоих, в памяти страстей твоих, пошли мне смерть! Матерь Божия, в память слез твоих, даруй мне смерть!
Руки у нее опали, веки сомкнулись, и она в изнеможении откинулась на спинку кресла. В какой-то миг могло показаться, что милосердное небо вняло мольбе принцессы, но вскоре по ее телу пробежала слабая дрожь и судорожно сжатые руки шевельнулись. Она подняла веки и уставилась на портрет Невера. Глаза ее были сухими, и в них появилась странная неподвижность, от которой мороз продирал по коже.
Молитвенник, который Мадлен положила на краешек молитвенной скамейки, стоило его взять в руки, сам раскрывался на одной и той же странице, столько раз ее перечитывали. На этой странице находился французский перевод псалма «Miserere mei, Domine»[61]. Принцесса Гонзаго по нескольку раз в день прочитывала его. Через четверть часа она протянула руку за молитвенником. Молитвенник раскрылся на странице с псалмом. Секунду-другую принцесса смотрела на него, не видя. И вдруг, вздрогнув, вскрикнула.
Она протерла глаза, огляделась вокруг, чтобы убедиться, что не грезит.
– Книгу никто не трогал, – прошептала она.
Она перестала бы верить в чудо, если бы видела молитвенник в руках Мадлен. Но она поверила в чудо. Она неожиданно распрямилась, глаза ее засветились, и она вдруг предстала во всем блеске своей былой красоты – прекрасной, гордой, сильной. Она опустилась на колени перед молитвенной скамеечкой. Раскрывшийся молитвенник лежал перед ее глазами. В десятый раз она перечитывала несколько строчек, начертанных на полях псалма незнакомой рукой и представляющих собой как бы ответ на первый стих: «Помилуй меня, Боже». Ибо рядом со стихом было написано:
Бог смилуется, если в Вас есть вера. Наберитесь мужества, дабы защитить свою дочь: явитесь на семейный совет, даже если Вы будете больны или при смерти, и вспомните пароль, который был когда-то у Вас с Невером.
– Его девиз: «Я здесь!» – прошептала Аврора де Келюс и со слезами на глазах воскликнула: – Дитя мое! Доченька моя! – а через секунду совершенно твердым голосом промолвила: – Набраться мужества, чтобы защитить ее? Мужества у меня хватит, и свою дочь я защищу!
IX
Защитительная речь
Парадная зала Лотарингского дворца, которая этим утром была обесчещена постыдными торгами и которой завтра предстояло быть оскверненной толпой торгашей, приобретших ее по частям, в этот час, казалось, в последний раз озарилась ярким светом. С уверенностью можно сказать, что никогда, даже в пору великих Гизов, под ее сводами не заседало столь блистательное собрание.
У Гонзаго были причины желать, чтобы эта церемония прошла со всей важностью и торжественностью. С вечера были разосланы от имени короля письма, приглашающие на нее. Поистине, можно было подумать, что речь пойдет о деле государственной важности, что предстоит «Королевское чтение»[62], на котором в семейном кругу решаются судьбы великой нации. Кроме президента парламента де Ламуаньона, маршала Вильруа и вице-канцлера д’Аржансона, представлявших регента, на почетной скамье восседали кардинал де Бисси между принцем де Конти и послом Испании, старый герцог де Бомон-Монморанси рядом со своим кузеном Монморанси-Люксембуром, принц Монакский Гримальди, оба Ларошешуара, один из которых был герцогом де Мортемаром, а второй принцем де Тонне-Шарантом, а также Коссе, Бриссак, Граммон, Аркур, Круа, Клермон-Тоннер.
Мы перечислили только принцев и герцогов. Что же касается маркизов и графов, то их можно было считать на десятки.
Нетитулованные дворяне и поверенные располагались ниже возвышения. Их было множество.
Это достойное собрание, естественно, делилось на две части: на тех, кого Гонзаго купил, и на независимых.
Среди первых был один герцог, один принц, несколько маркизов, изрядное количество графов и почти вся нетитулованная мелочь. Гонзаго рассчитывал красноречием и неоспоримостью своих прав привлечь на свою сторону и остальных.
Перед открытием заседания все по-свойски болтали друг с другом. Никто толком не знал, по какому поводу созван совет. Большинство полагало, что для решения спора между принцем и принцессой из-за владений де Невера.
У Гонзаго было немало пылких сторонников, принцессу защищали несколько старых почтенных вельмож и несколько юных странствующих рыцарей.
После появления кардинала возникло еще одно предположение. Отчет, который сделал его высокопреосвященство касательно нынешнего состояния рассудка принцессы, навел на мысль, что речь пойдет о взятии ее в опеку.
Кардинал, который не особенно выбирал выражения, объявил:
– Эта милейшая особа почти окончательно свихнулась.
После такого заявления общее мнение склонилось к тому, что она не явится на семейный совет. Тем не менее ее поджидали, поскольку так было принято. Гонзаго с некоторым высокомерием, которое ему охотно простили, сам потребовал отсрочки. В половине третьего господин президент де Ламуаньон занял председательское кресло; заседателями при нем были кардинал, вице-канцлер, господа де Вильруа и де Клермон-Тоннер. Глава канцелярии Парижского парламента взял на себя функции секретаря, четыре королевских нотариуса помогали ему как контролеры-протоколисты. Все пятеро принесли в этом качестве присягу. Жаку Тальману, главе парламентской канцелярии, было поручено зачитать акт о созыве совета.
В акте сообщалось, что Филипп Французский, герцог Орлеанский, регент, намеревался собственной персоной председательствовать на сем семейном съезде как по причине дружбы, какую он питает к принцу Гонзаго, так и по братской привязанности, каковая связывала его некогда с покойным герцогом де Невером, однако заботы правления, бразды коего он не может отпустить ни на день, тем паче ради приватных дел кого бы то ни было, удерживают его в Пале-Рояле. Вместо его королевского высочества назначаются комиссары и королевские судьи господа де Ламуаньон, де Вильруа и д’Аржансон. Господин кардинал будет выступать королевским попечителем принцессы. Настоящий совет наделяется правом верховного суда, могущего по собственному усмотрению решать в последней инстанции без права последующих апелляций все вопросы касательно наследства покойного герцога де Невера, в частности, разрешать сопутствующие государственные вопросы, а равно наделяется правом в случае необходимости вынести решение, кому передать в окончательное владение имущество, принадлежавшее де Неверу. Гонзаго собственноручно отредактировал текст этого акта, так что вряд ли можно было представить документ, более благоприятный для него.
Чтение акта выслушали в торжественном молчании, после чего кардинал осведомился у господина де Ламуаньона:
– Есть ли поверенный у ее светлости принцессы Гонзаго?
Президент громко повторил вопрос. Гонзаго взял слово, чтобы самолично ответить на него, попросить назначить поверенного и перейти к дальнейшему обсуждению, но тут обе створки парадной двери распахнулись, и приставленные к ним придверники встали по обе стороны, не доложив, кто прибыл.
Все поднялись. Такой вход могли совершить только сам Гонзаго либо его супруга. И действительно, в дверях появилась принцесса, как обычно, одетая в траур, но столь гордая и прекрасная, что при виде ее по рядам пробежал восторженный ропот. Никто не ожидал увидеть ее, а уж тем паче никто не ожидал ее увидеть такой.
– Что вы сейчас скажете, кузен? – шепнул Мортемар на ухо де Бисси.
– Черт побери, провалиться мне на этом месте! – ахнул прелат. – О, я даже стал богохульствовать! Это больше чем чудо.
Спокойно, выделяя каждое слово, принцесса произнесла с порога:
– Господа, в поверенном нет необходимости. Я пришла.
Гонзаго поспешно вскочил и бросился навстречу супруге. С галантностью, исполненной почтительности, он предложил ей руку. Принцесса не отказалась опереться на нее, но все заметили, что она вздрогнула, когда коснулась его руки, и без того бледное лицо ее еще сильнее побледнело.
У самого возвышения располагались приспешники Гонзаго: Навайль, Жиронн, Монтобер, Носе, Ориоль и прочие; они первыми расступились, образовав перед принцем и принцессой широкий проход.
– Какая пара! – воскликнул Носе, когда супруги поднимались по ступенькам на возвышение.
– Тсс! – остановил его Ориоль. – Я никак не могу понять, патрон доволен или взбешен ее приходом.
Патрон – это значит Гонзаго. Но он и сам, пожалуй, пока не понимал этого. Для принцессы заранее было приготовлено кресло. Оно стояло по правую сторону, почти у самого края возвышения, рядом с табуретом, на котором сидел кардинал. По правую руку от принцессы находилась портьера, скрывающая дверь в личные покои принца. Дверь была закрыта, портьера задернута. Потребовалось некоторое время, чтобы волнение, произведенное появлением принцессы, улеглось. Гонзаго, вне всякого сомнения, использовал эту передышку для внесения изменений в план сражения; было заметно, что он погружен в глубокие раздумья. Президент парламента приказал вторично зачитать акт о созыве совета, после чего объявил:
– Его светлость принц Гонзаго намеревался изложить, чего он требует фактически и по праву. Мы ждем, что он соблаговолит взять слово.
Гонзаго тотчас же поднялся. Он отвесил глубокий поклон сперва супруге, потом судьям, представляющим короля, и напоследок всем остальным. Принцесса, стремительно обведя взглядом зал, сразу же опустила глаза. Она недвижно сидела, напоминая собой изваяние.
О, Гонзаго был и впрямь прекрасный оратор: голова высоко поднята, прямо-таки скульптурные черты, чуть раскрасневшееся лицо, в глазах огонь. Начал он говорить сдержанно, почти что с робостью.
– Никто здесь не подозревает, будто я мог созвать подобное собрание только ради того, чтобы заявить о своекорыстном интересе, и тем не менее, прежде чем приступить к сей весьма важной теме, я испытываю потребность признаться в почти ребяческом страхе, который ощущаю. Когда я думаю, что должен выступать перед столькими блистательными и прославленными умами, меня ужасает моя неспособность, и дело тут вовсе не в степени знакомства с языком и не в произношении, от которого сыны Италии так никогда и не могут избавиться; нет, причина не в моем акценте: он не сможет послужить мне помехой.
После столь сверхакадемического вступления на губах почетных членов совета появились улыбки. Гонзаго никогда ничего не делал зря.
– Прежде всего позвольте мне, – продолжал он, – высказать благодарность всем тем, кто в данных обстоятельствах почтил наше семейство своей благосклонной заботой. И прежде всего господину регенту, о коем можно говорить с полной откровенностью, поскольку его нет среди нас, этому благородному и превосходному правителю, который всегда оказывается первым, когда речь идет о достойном и добром деле.
Примечания
1
В 1593 г. Генрих Наваррский, глава французских протестантов (гугенотов), принял католичество и благодаря этому стал королем Франции под именем Генриха IV. – Здесь и далее примеч. перев.
2
Гонзаго – итальянский княжеский род, правивший Мантуей в 1328–1708 гг. Буйоны — герцогский род во Франции, один из представителей которого, Годефруа (1058–1100), был вождем I Крестового похода и стал иерусалимским королем. Эсте — итальянский княжеский род, правивший Моденой, Феррарой и Реджо. Монморанси — знатный французский род, давший Франции многих государственных деятелей и полководцев.
3
Мир, заключенный в 1697 г. Францией с коалицией, в которую входили Голландия, Англия, Испания и Священная Римская империя, и завершивший войну 1688–1697 гг. По условиям мира Франция возвращала все территории, захваченные ею в Испании, Нидерландах и Германии.
4
Аттал — имя трех царей Пергамского царства в Малой Азии, правивших в III–II вв. до н. э., поэтому ни один из них не мог участвовать в Троянской войне.
5
Паламед (миф.) – сын царя Навплия, участник Троянской войны. Ему приписывают изобретение алфавита, чисел, мер длины и веса, а также игр в шашки и кости, чтобы скрасить воинам долгую осаду.
6
Сарразен, Жан Франсуа (1614–1654) – французский поэт. Имеется в виду его сочинение «Мнение о происхождении слова „шахматы“ и игры в них».
7
Менаж, Жиль (1613–1692) – французский ученый и литератор. Фрере, Николя (1688–1749) – французский историк и лингвист. См.: Dictionnaire etymologique de la langue françoise [sic], par M. [Gilles] Ménage (Nouv. éd.: Paris, 1750, t. 1, p. 503); Œuvres complètes de Fréret. Sciences et arts (Paris, 1796, p. 130–131).
8
Черт возьми! (исп.)
9
Область дореволюционной Франции (ныне департамент Арьеж).
10
Букв.: фехтовальщики (исп.).
11
Город в Бретани (департамент Финистер).
12
Дорогой мой (ит.).
13
Черт побери! (исп.)
14
Пифий (Финтий) и Дамон – два друга, философы-пифагорейцы, жившие в Сиракузах в середине IV в. до н. э. Пифий, приговоренный тираном Дионисием Младшим к смерти, попросил для урегулирования дел отсрочки, оставив в залог вместо себя своего друга Дамона, который согласился умереть, если Пифий вовремя не вернется. Дамона уже привели на место казни, когда возвратился Пифий, и тиран, растроганный такой верностью дружбе, помиловал Пифия.
15
Известный в XVII в. итальянский отравитель и изготовитель ядов. Вынужденный покинуть Италию, поселился в Париже, где вскоре был арестован и заключен в Бастилию.
16
Общественное движение 1648–1653 гг. во Франции против абсолютизма.
17
Оба аркадцы (лат.) – Вергилий, «Буколики», VII, 1–5. Употребляется в смысле «два сапога пара», «оба друг друга стоят».
18
Виллар, Клод Луи Эктор, герцог де (1653–1734) – французский государственный деятель и военачальник, в начале Войны за испанское наследство командовал французской армией в Германии и нанес поражение герцогу Баденскому.
19
«Из глубины…» (лат.) – начало покаянного псалма (Пс. 129: l), который читается как отходная над покойником.
20
Аталанта (миф.) – аркадская охотница, предлагавшая всем, кто добивался ее руки, состязаться в беге. Тех, кого обгоняла, она пронзала копьем. Гиппомен (по другому варианту, Меланипп) сумел победить ее.
21
Имеется в виду французская пословица: «Если бы молодость знала, если бы старость могла».
22
Горгона Медуза (греч. миф.) – чудовище в виде женщины со змеями вместо волос, которая своим взглядом обращала в камень всех смотревших на нее.