– Это как же понимать?
– А так – за то, что их нельзя ни унести в пустыни и пещеры, ни погасить. За то, что они живучие. Чтоб продолжали гореть. Людям на радость…
– А кому-то и на муку! Бог с тобой, давай выпьем.
Араховский выпил, крякнул и, нюхая хлебную корочку, лукаво посмотрел на Лопаткина.
– Тост идеалистов надо бы занюхивать не хлебом, а хлебной карточкой… Хе-хе, для служащих!
10
Араховский дал Дмитрию Алексеевичу три книги: «Применение гидравлики и пневматики в машиностроении», «Расчеты в машиностроении», «Детали машин». Дмитрий Алексеевич вспомнил свои студенческие привычки и засел за книги так, как будто готовился к экзаменационной сессии. Через две недели, когда Максютенко справился с пневматическим устройством и отдал его деталировщикам, а сам, приготовив большой лист, стал начисто вычерчивать общий вид, Дмитрий Алексеевич подошел к нему и сказал".
– Валерий Осипович, я просмотрел ваше решение и не могу признать его удовлетворительным.
– Какое решение? – мгновенно обернулся Максютенко.
– Вот это, пневматическое устройство. У вас здесь четыре цилиндра – это сложно. Можно два сделать, я вот дома сегодня набросал.
– Где же вы раньше были? Вы были здесь!
– Я читал книгу. Прочитал, и мне стало ясно. А раньше я не знал некоторых вещей. Но вы, как конструктор, должны согласиться…
– Не знаю… – Максютенко уставился пустыми глазами в окно, медленно розовея. Потом вдруг сорвался и пошел, заюлил между станками к Урюпину.
Вскоре за перегородкой раздался стальной голос начальника: «Что такое? Какая пневматика? Какие цилиндры? Почему два? Какие книги?»
Они вышли вдвоем, Урюпин – впереди. Пробираясь между станками, он задел несколько досок и не оглянулся. Он подошел, надвинулся на Дмитрия Алексеевича, как бы требуя ответа за обиду.
– Что тут у вас? – спросил он, с широким жестом оборачиваясь к Максютенко.
– Это я все намутил, – сказал Дмитрий Алексеевич. – Это моя работа.
Он словно не заметил раздражения Урюпина, подвинул ему стул, сел и сам и развернул свой листок.
– Мне кажется, что Валерий Осипович усложнил конструкцию, поставил два лишних цилиндра. Дело в том, что и эти два будут работать вполсилы, если мы уравновесим оба плеча…
– Но това-арищ автор! – заныл раздраженно, хоть и сдержанно Урюпин, Дмитрий Алексеевич! Это мы до морковкина заговенья будем прикидывать да менять? Кто же нам за это будет платить?
Наступило молчание.
– Оставить в таком виде, – коротко приказал Урюпин и встал, чтобы быстро и эффектно уйти.
– Я не подпишу проект, – тихо сказал ему вслед Дмитрий Алексеевич.
– Но поймите же, поймите! – раздраженно закричал Урюпин, оборачиваясь. Он наклонился и застучал сухой прямой ладонью по чертежу, приколотому к доске Егора Васильевича, и все остро отточенные карандаши старичка посыпались и запрыгали на полу. – Поймите! – кричал начальник, стуча ладонью. – Это деньги, это время, это план!
– Это относится прежде всего к вам и к Валерию Осиповичу, – сказал Лопаткин, глядя на него холодными глазами. – Вопрос бесспорен. Если он ясен даже мне, то для вас он должен быть элементарно ясным. Я не возражаю, давайте позовем третейского судью, и если он докажет мне, что решении мое гениально и лежит за пределами способностей и знаний рядового конструктора, – я сниму его.
Это был голос нового человека, и Урюпин умолк. Притих и Максютенко, а техники-деталировщики подняли головы и взглянули на Дмитрия Алексеевича и потом друг на друга.
– Конфликт! – сказал вихрастый Коля, пробираясь к ним, и с насмешливой улыбкой посмотрел в угол Араховского. – Что тут такое?
– Правильное решение? – Дмитрий Алексеевич подал ему свой листок.
Коля взглянул на чертеж, положил его на стол и налег на него локтями.
– Решение правильное и, мне кажется, наилучшее, – сказал он, зло щурясь и глядя то на Лопаткина, то на Урюпина.
– А это что? – спросил Дмитрий Алексеевич и развернул перед ним черновой набросок Максютенко.
– Это? Это вы сделали? – спросил Коля, глядя на Максютенко.
– Что это такое? – повторил Дмитрий Алексеевич.
– Это – халтура.
– Николай, у тебя выражения… – сказал Урюпин, досадливо морщась. – Мы с тобой не на волейбольной площадке.
– Тогда я скажу по-другому: мяч налево. Переиграть, товарищи, надо. Переиграть! – И смеясь Коля ушел к себе и там еще раз пропел нежным тенором: – Переигра-а-ать!
И узлы пришлось «переигрывать». В сентябре Дмитрий Алексеевич обнаружил еще два неуклюжих узла и один грубейший математический просчет, в связи с чем опять пришлось переделывать весь проект.
Но все же наступил день, когда проект – сто шестьдесят листов, тысяча четыреста деталей, двенадцать тысяч размеров – был подан автору на подпись, и Дмитрий Алексеевич, недоверчиво пересмотрев все листы, надписал на каждом свою фамилию. После этого листы пошли в копировальный отдел – на первый этаж. Оттуда через несколько дней Дмитрию Алексеевичу принесли на подпись прозрачные, подрубленные на швейной машинке кальки. Он подписал, и кальки ушли опять вниз – в отдел светокопий, туда, где был дрожащий фиолетовый свет и пахло аммиаком.
Уже несколько раз выпадал снег, на улице стояла сырая стужа, на деревянных тротуарах налипла и уже начала твердеть грязь, был уже последний серый день октября, когда Дмитрий Алексеевич получил наконец свой проект – уложенный в папку, ясно отпечатанный авторский экземпляр. Урюпин с силой пожал ему руку и сам встряхнулся при этом. Подал ему и Максютенко свою тяжелую и словно увядшую лапу. Потом подошли оба техника и Егор Васильевич. Быстренько пожали автору руку, отошли и, тихо переговариваясь, стали собираться домой, потому что рабочий день окончился.
– Теперь увидимся в Москве, – сказал бодрым голосом Урюпин. – Я и на вас заготовил командировку.
Дмитрий Алексеевич поблагодарил, поклонился всем и вышел. Он незаметно для себя пролетел всю Шестую сибирскую улицу и только в конце ее вдруг спохватился: не взял свой экземпляр проекта! «Тьфу!» – в сердцах махнув рукой, он повернул назад. Уже было темно. Он торопился – как бы не заперли отдел.