Оперуполномоченный уголовного розыска замолчал, насмешливо глядя на следователя.
– Оригинал этот ворюга, – сказал Воеводин. – Дает справки знакомым, где находятся хозяева в то время, как он их очищает. Ну а Колчина? – спросил недоверчиво следователь. – Подтвердила?
– Да, да! – кивнул Богданов. – Я говорил с ней. Она еще кое-что сообщила. Эта самая Колчина поднималась к Ярцевым около семи часов вечера. Говорит, после работы, не заходя домой, заскочила к Лене, чтобы взять журнал мод. Их не было. Колчина пошла к себе. Она живет в такой же девятиэтажке, только ее дом слева, под углом к ярцевскому. Из квартиры Колчиной, которая находится на седьмом этаже, видны окна Ярцевых. Около восьми Людмила увидела в них свет, позвонила. Тогда и состоялся разговор с любезным похитителем.
– Но она хоть поинтересовалась, с кем говорит?
– Не догадалась.
– Жаль! Интересно, что бы ей ответили…
– Колчина была уверена, что это приятель Ярцевых или родственник.
– А она не заметила из своих окон, сколько человек в квартире Ярцевых?
– Нет, окна были зашторены. Закрутилась, говорит, сына купала, спать укладывала. Потом – телевизор. О журнале мод вспомнила только на следующее утро, на работе. И тут же позвонила Лене. Та ей поплакалась насчет кражи. Ну а Колчина сообщила о звонке… Вот такая, Петрович, история, рассказанная вашему покорному слуге и зафиксированная по всем правилам.
Богданов протянул следователю протокол допроса. Воеводин открыл сейф, достал папку с делом. Протокол допроса Колчиной стал в ней четвертым по счету документом.
– Негусто, – заметил следователь, и было непонятно, к чему относились эти слова – к сообщению оперуполномоченного или к количеству материалов в деле.
– О, человеческая неблагодарность! – трагически вздохнул капитан, приняв это все-таки на свой счет. – Смотри, теперь мы знаем, что вор был отлично осведомлен о походе Ярцевых на концерт. Это раз! Он прекрасно знал, что в квартире есть ценности. И немалые! Это два!.. Похитителю было известно, где они лежат. Потому что, по словам Ярцевых, он больше ни к чему не прикасался. Это три!.. Напрашиваются кое-какие выводы. Или вор из числа знакомых семьи Ярцевых, или его кто-то навел.
– Все так, Алексей. – Воеводин подошел к окну. Буквально на глазах светлело. Тротуары заполнили спешащие на работу люди. Машины прокладывали колеи в жидком месиве потемневшего снега. – Все так, – повторил следователь. – Но почему ты уверен, что Колчиной ответил вор?
– А кто же, по-твоему? – удивился Богданов. – Выходит, помимо воров квартиру посещал еще кто-то? Без ведома хозяев?! Или ты хочешь сказать, что Ярцевы что-то скрыли от нас?
– Понимаешь, меня смущает этот воспитанный похититель. Ну представь себе, какой дурак, забравшись в квартиру для грабежа, будет отвечать на телефонный звонок?
– Почему дурак? – пожал плечами капитан. – А может, умный! Отличный психолог!
– Ничего себе психолог! – усмехнулся следователь. – Голос – это улика!
– Только записанный на магнитофон, – возразил Богданов. – Я вот подумал, а если он из тех самоуверенных типов, кто перед уходом из ограбленной квартиры выкурит сигарету да еще опрокинет рюмочку-другую из бара жертвы, а? Правда, этот не курил и не пил, но самоуверенности ему, видно, не занимать.
– Возможно, ты прав, – задумчиво произнес Воеводин. – Что и говорить, вор необычный. Незаурядный домушник.
– Точно, – согласился оперуполномоченный. – Взял лишь старинные драгоценности… А ведь там было еще чем поживиться!
Они перешли к тому, каким образом преступник проник в квартиру. Отмычка или взлом, по утверждению эксперта, исключались. Через форточку или балконную дверь – тоже: были заперты изнутри. Да и соседи с верхнего и нижнего этажей в это время находились дома, так что заметили бы.
– Выходит, вор воспользовался ключами, – констатировал следователь. – А вот как он их заполучил? Поговори еще с Леной. Не теряла ли? Не давала ли кому на время?
– Бу сделано! – пообещал Богданов. – А с Глебом?
– Я сам приглашу его сегодня на допрос.
Капитан покинул кабинет Воеводина, когда здание ожило, наполнилось голосами, шумом шагов, хлопаньем дверей.
Станислав Петрович набрал номер квартиры Ярцевых. Трубку взял Глеб. Голос у него был хрипловатый, заспанный. Поздоровавшись и назвавшись, следователь сказал:
– Мне бы хотелось с вами встретиться.
– Ради бога, – ответил Ярцев.
Но по кислому тону Воеводин понял, что особой охоты идти в милицию он не испытывает.
– Через час сможете? – спросил следователь.
Он услышал в трубке какое-то бормотание, разобрав лишь слова «библиотека» и «университет». Наконец Глеб внятно произнес:
– Хорошо.
Станислав Петрович стал наспех набрасывать план допроса, но раздался звонок внутреннего телефона – вызывал начальник следственного отдела. Воеводин проторчал у него битый час. Начальник поинтересовался и кражей на Большой Бурлацкой.
– Пока похвастать нечем, – откровенно признался Воеводин.
– Форсируйте, Станислав Петрович, форсируйте, – строго сказал шеф и, чтобы несколько смягчить приказание, добавил: – Меня тоже теребят. Генерал сегодня лично интересовался.
– Буду стараться, товарищ подполковник, – ответил следователь.
Возвращался он к себе несколько задетый словами начальника отдела. Ведь тот отлично знал, что помимо кражи у Ярцевых в производстве у Воеводина находилось еще шесть дел. И упрекать следователя в прохладном отношении к службе повода вроде бы не имелось.
Подготовиться к разговору с потерпевшим Воеводин так и не успел: Глеб Ярцев явился минут на пять раньше назначенного времени. Он был без шапки, в мохнатой волчьей шубе, которая очень ему шла, – этакий положительный киногерой, покоряющий суровые северные просторы.
– Можете раздеться, – указал на свободный крючок следователь.
– Благодарю, – с достоинством ответил Ярцев, но шубу не повесил, а небрежно кинул на стол соседа Воеводина по кабинету. Станиславу Петровичу это не понравилось, но замечание он делать не стал, благо коллега сегодня отсутствует, уехал в город по делу.
Занося в бланк протокола допроса данные потерпевшего с его слов, Воеводин отметил про себя, что глаза у Ярцева красные, веки чуть припухли. Подумал было: может, он кутил всю ночь? Но перегаром от Глеба не пахло, и на похмельного он не походил. А вот недоспал – явно. Словно в подтверждение мыслей следователя, Ярцев пару раз прикрыл рот рукой, маскируя с трудом сдерживаемую зевоту.
– Глеб Семенович, хотелось бы услышать ваше мнение…
– Относительно?… – вопросительно посмотрел на следователя Ярцев.
– Кто мог украсть драгоценности вашей жены. Вы, наверное, прикидывали, а? И время у вас было.
– Ни в Шерлоки Холмсы, ни в Мегрэ не гожусь, ей-богу! – развел руками Глеб.
– Даже не мечтали никогда?
– Разве что на заре юности. И то мимолетно. История – это, простите, серьезнее, глубже.
– Историк, простите, тоже в своем роде следователь, сыщик. Разве не так?
– Да, – после некоторого размышления сказал аспирант, – в наших профессиях есть кое-что общее. Хотя бы загадка смерти Наполеона. Тут действительно историкам приходится быть и криминалистами…
– Вот видите, – заметил следователь, – криминалистика и история рядом. Попробуйте вспомнить, проанализировать события, предшествующие краже. Кто бывал у вас дома? Часто заходят?
– Мы с женой не затворники. Вполне коммуникабельные люди. Сами бываем в гостях, и к нам, естественно, приходят. Но, смею вас заверить, порядочные люди. Я вообще не завожу сомнительных знакомств. Да и жена… Ведь еще древние говорили: скажи, кто твой друг…
– И я скажу, кто ты, – закончил Воеводин. – Стало быть, вы за всех ручаетесь?
– Скажем по-другому: верю. Просто не допускаю мысли, что кто-то из них… – Ярцев подумал и твердо произнес: – Нет, не допускаю!
– И все же, – мягко настаивал следователь, – кто чаще всего бывал у вас? Конкретно, по фамилиям?
– Конкретно? – недовольно передернул плечами Глеб и, посмотрев в потолок, стал перечислять: – Да хоть бы Лев Сафронов, Светлана Ненашкина…
– Кто они, где работают? – уточнил следователь, делая запись в блокноте.
– Оба аспиранты. Мои коллеги.
– Хорошо. Кто еще?
Ярцев назвал еще с десяток человек, заключив с иронией:
– Как видите, они не из тех, кто проникает в дом через форточку или с помощью отмычки.
– Вашу дверь открыли ключами, – сказал следователь, не обратив внимания на иронию. – Понимаете, Глеб Семенович?
– Разумеется, – посерьезнел Ярцев. Стряхнув с колен несуществующие соринки, он с обидой произнес: – Уж не хотите ли вы сказать, что я самолично любезно предоставил вору свои ключи?
– Он мог снять с них слепки и изготовить такие же. Или, имея ключи на руках какое-то время, изготовить копии. Вспомните, вы никому не давали ключи?
– Я уже говорил. Когда вы были у нас, – холодно ответил Ярцев. – Могу лишь повторить: не давал никому!
– Когда вы не дома, где их держите? – продолжал допрос Воеводин.
– В кармане.
– Чего?
– Осенью и зимой – плаща, пальто, шубы или дубленки… Если тепло – в пиджаке. Ну, еще в брюках… Исчерпывающе?
– Вполне. Допустим, вы сдаете плащ, пальто или дубленку в гардероб… С ключами?
Этот вопрос озадачил Ярцева. Он помолчал, потом расплылся виноватой улыбкой:
– Никогда бы в голову не пришло! Действительно, ключи я отдаю вместе с одеждой. Бывает, на целый день. – Он с уважением посмотрел на следователя. – Вот видите, какой уж из меня Мегрэ! – Глеб махнул рукой. – Значит, вы считаете, что могли сделать еще один комплект?
– Могли, – кивнул Воеводин. – Где вы чаще всего бываете?
– В университете, в публичной библиотеке, – стал припоминать аспирант. – В архиве… Раз в неделю посещаю сауну.
– Какую?
– Во Дворце спорта. Одно время ходил в Научно-исследовательский институт машиностроения, но там хуже. И обслуживание не то… Вот, пожалуй, и все места, где я обретаюсь постоянно.
– Больше ничего не припомните?
– Ну, может, в кафе, в ресторанах. Но это очень редко, так сказать, эпизодически.
– Хорошо. Когда вы в последний раз видели драгоценности жены? Я имею в виду – пропавшие?
– О-о! – протянул Глеб. – Давненько. Когда мы только поженились.
– И больше не видели? – удивился следователь.
– Представьте себе, нет! И вообще, у нас с Леной правило: ее вещи, письма и прочее меня не касается. Так же ведет себя жена по отношению к моим личным делам. По-моему, иначе и не может быть у интеллигентных людей.
– А что, разве она не надевала эти украшения?
Ярцев рассказал о тесте, о его щепетильном отношении к своей репутации честного человека, о просьбе к дочери, чтобы она не носила бабушкины драгоценности.
– И Лена, поверьте, его просьбу выполняла, – заключил Глеб. – Исключение – перстень. Его она надевала, но редко.
– А не могли драгоценности исчезнуть раньше? – спросил Воеводин.
– Не понял…
– Может, они пропали до того дня, когда вы ходили на концерт? – уточнил следователь.
– Извините, – сухо произнес Ярцев. – Странное предположение. Вы считаете, я должен поставить под сомнение слова жены?
Воеводин пожал плечами.
– Думаете, она обманывала меня? – хмуро продолжал Глеб. – И вас? Но зачем? С какой целью? Драгоценности не застрахованы, так что… И потом, надо было видеть ее лицо! Честное слово, самая гениальная актриса не смогла бы так сыграть!
– Глеб Семенович, может, у вашей жены в последнее время возникли денежные затруднения? Например, хотела купить себе что-нибудь, а денег не было.
– Ну и вопросы вы задаете! – с откровенным раздражением заметил Ярцев. – Кажется, все ясно: похищены ценности… Так ищите их! Зачем подвергать сомнению честность моей жены?! Мою, между прочим, тоже! Я верю Лене! Когда ей что-то надо, она обращается ко мне.
– Но вы же сами говорили, что не лезете в дела друг друга.
– Говорил, – вдруг устало провел по лицу рукой Глеб. – Но я не представляю себе повода, зачем было жене разыгрывать комедию. Уж если честно, натура она простая, бесхитростная. Обдумывание и исполнение какой-либо сложной ситуации – не для нее. – Он потер пальцами глаза, вздохнул. – По правде говоря, мне вся эта история до лампочки.
– Шестьдесят тысяч, – усмехнулся следователь. – Целое богатство!
– Нет, я, конечно, переживаю, но только из-за Лены. По существу же какой от этих бриллиантов толк? Лежат себе, и все! Надеть – значит насмерть обидеть отца. Продать – нельзя тем более. – Глеб вдруг виновато посмотрел на следователя. – Простите меня, Станислав Петрович, за резкость. Устаю. Диссертацию надо подбивать, вчера утвердили срок защиты, а дел еще невпроворот. Хорошая машинистка – и то проблема. Я уж не говорю о самой защите. Для меня главное – работа, а тут надо произвести впечатление, играть какую-то роль.
– И все же я попрошу вас: подумайте, кого могли заинтересовать драгоценности вашей жены, – сказал Воеводин в завершение.
Ярцев промямлил:
– Постараюсь… Попробую…
Подписав протокол допроса, он удалился, галантно раскланявшись со следователем. Станислав Петрович видел, как Глеб вышел из подъезда управления, подошел к новенькой «Ладе», стоящей у тротуара, снял шубу и, кинув на заднее сиденье, уселся за руль. Машина медленно тронулась с места.
У следователя осталось странное впечатление от Глеба. «Пропажа на шестьдесят тысяч, – размышлял Воеводин. – А ему, видите ли, до лампочки! Разве это естественно? А если действительно ему безразлично? Или играет?… Может, с женой у него не ладится, тогда и впрямь потеря не трогает».
Станислав Петрович записал в план следственных мероприятий по делу: «Связаться с родителями Лены». Но, подумав, зачеркнул. Потому что вспомнил просьбу самой Лены и Глеба не сообщать пока Гоголевым это неприятное известие, которое могло бы серьезно сказаться на здоровье Антона Викентьевича.
Позвонил Богданов.
– Я с комбината химволокна, – сообщил он. – Беседовал с Ярцевой… Ключи она держит в сумочке, а с сумочкой никогда не расстается.
– Понятно, – сказал следователь. – Куда теперь?
– К ювелиру. Год назад Лена отдавала бабкин перстень в мастерскую, чтобы увеличили размер. Думаю, такую дорогую вещь он вспомнит.
– Хорошо, – согласился Воеводин. – Но у меня есть несколько адресов, по которым тебе необходимо работать.
И он вкратце рассказал о разговоре с Глебом, попросив зайти в университет, библиотеку, архив и во Дворец спорта.
– Постарайся разузнать, где еще бывает Ярцев и оставляет пальто с ключами.
– Это же сколько времени потребуется! – присвистнул капитан.
– Что поделаешь, Алексей. Ключи – это у нас пока единственный ход…
В этот же день после работы Лена уехала в Кирьянов, к родителям. С того самого момента, как пропали драгоценности, она больше всего опасалась визита отца или матери: вдруг поинтересуются бабушкиными украшениями? Родители имели привычку навещать под Новый год единственную дочь и привозить гостинцы к праздничному столу: пироги, жареного гуся или индейку, банки с домашними соленьями и маринадами. В обязательном порядке вручались подарки. Лене – что-нибудь из белья, а Глебу – рубашку. И вот она решила, так сказать, упредить родителей, намереваясь вернуться в Средневолжск в субботу вечером.
Лена уехала в скверном настроении. Как она ни храбрилась, Глеб видел, что кража выбила жену из колеи. Он решил по ее возвращении провести вечер дома. Купил ее любимый торт «Прага», охладил бутылку шампанского, до которого жена была большая охотница. Надо было развеять ее хандру. В конце концов, с кражей бриллиантов жизнь ведь не кончалась! Не в этих блестящих побрякушках счастье!
Часу в седьмом, когда Лена вот-вот должна была переступить порог, раздался телефонный звонок.
– Глеб? – послышался в трубке медлительный отдышливый голос. – Здравствуй! Узнал?
– Как же! Добрый вечер, Николай Николаевич! – обрадовался Ярцев. – Из Москвы звоните?
– Зачем же… Я тут, в Средневолжске.