– Аська, – послышался удивленный голос оперативника Юры Короткова, – ты только погляди, как мир тесен. У убитой в сумочке лежит книжка Татьяны Томилиной, жены Стасова. Бывает же такое!
– Бывает и не такое, Юрик, – вздохнула Настя. – Но все равно забавно. Надо будет обязательно Стасову позвонить и рассказать о мировой славе его жены.
– Нет, ты только подумай, – не унимался Коротков, – какой сюжет, а? У убитой в сумке находят книгу, написанную следователем, а этот следователь как раз и ведет дело об убийстве.
– Не фантазируй, Татьяна не может вести это дело хотя бы потому, что работает в Питере, а не в Москве. И вообще, насколько я знаю, она сейчас в отпуске, они со Стасовым куда-то ездили отдыхать и только недавно вернулись в Москву.
– Вот видишь, – торжествующе поднял палец Коротков, – значит, она все-таки в Москве. И по сути, не так уж далеко от обнаруженного здесь трупа. И вообще, Аська, скучно с тобой, помечтать не даешь, на ходу крылья подрезаешь. Ты жуткий прагматик. В тебе нет ни капли романтики. А Стасову я обязательно расскажу об этом, пусть повеселится. Я как раз должен сегодня ему звонить, он мне обещал помочь с ремонтом моего корыта на колесах.
Он полистал книгу и присвистнул.
– А дамочка-то недавно грелась под буржуинским солнышком и купалась в капиталистических морях. В качестве закладки она использовала посадочный талон, но не шереметьевский, какой-то иностранный. И загар у нее совсем свежий.
Настя взяла протянутый кусочек тонкого картона с обозначением даты, номера рейса и места в самолете. Позвонив из милицейской машины в Шереметьево-2 своему приятелю и попросив навести справки о рейсе и о пассажирах на соседних местах, она вернулась к Короткову.
– Интересно, что же она делала на помойке в таком наряде и в туфлях на шпильке, – задумчиво проговорила она и повернулась к эксперту Зубову. – Олег, что у дамочки на обуви?
– Помойка, – буркнул вечно хмурый и всем недовольный Зубов, – что еще там может быть.
– Значит, она была убита здесь. Если бы на обуви не было помоечной грязи, можно было бы предположить, что ее убили в другом месте, а сюда привезли на машине и выбросили. Жаль. Я надеялась, что будет поинтереснее.
– Ну и надежды у тебя, мать, – с упреком сказал Коротков. – Прогрессивная общественность надеется на светлое будущее и победу демократических реформ, а ты – на то, что потерпевшую убили где-то в другом месте, а не на помойке. Тебе-то не все ли равно, где именно ее убили?
– Не-а, – помотала головой Настя. – Убийство красотки на помойке пахнет дешевым шантажом и вымогательством, я так не люблю.
– Господи, Аська, ты действительно маленький уродец. При чем тут «люблю – не люблю»? Труп – он и есть труп. Один человек убил другого, это отвратительно, и любить тут совершенно нечего.
– Юрик, тот факт, что одни люди убивают других – это объективная реальность, изменить которую мы с тобой не можем. Так было, так есть и всегда будет. Надо смириться и не делать из этого трагедию. И коль уж трупы – это моя работа, причем повседневная и оплачиваемая государством, то я имею полное право в этой повседневной работе что-то любить, а что-то не любить. Будешь спорить?
– С тобой поспоришь, как же, – усмехнулся в ответ Коротков, – дня не проживешь. Ну что там, Олег?
Эксперт Зубов, высокий и сутулый, с кислой миной сидел на земле, подстелив под себя полиэтиленовый пакет, и что-то рассматривал, держа при этом в руках туфли, снятые с убитой.
– Да хрень какая-то, как обычно, – процедил он сквозь зубы. – Не пойму, как она ухитрилась в этой краске аж до самой колодки туфли испачкать.
Неподалеку от Зубова валялась выброшенная кем-то банка, в которой оставалось еще немного голубой краски. Банка опрокинулась, и краска вытекла на землю.
– Грунт здесь довольно твердый, высота каблука одиннадцать сантиметров. Чтобы каблук ушел в землю полностью, убитая должна была весить килограммов сто, а в ней от силы пятьдесят пять – пятьдесят семь, это и на глазок видно. Я вам потом точный расчет сделаю, но и так понятно, что хрень какая-то.
– Может быть, она несла в руках что-то тяжелое? – предположила Настя.
– Сорок кил, а то и больше? – скептически прищурился Олег. – Умерь полет фантазии, Настасья. Ты посмотри на тело, дамочка ничего тяжелее бутерброда в жизни в руках не держала. Мускулатура совсем не развита.
– А как же тогда это объяснить?
– Ты не перекладывай с больной головы на здоровую. Объяснять – твоя работа, а моя – только констатировать. Ты придумай разные варианты, чего там эта дамочка на себе такого таскала, а уж я тебе скажу, годится твое объяснение или нет.
– Олег, а могла она в этом месте просто спрыгнуть с небольшой высоты?
– Ишь ты, резвая какая, – хмыкнул эксперт. – Теоретически – могла, каблук ушел бы в землю по самое некуда. А практически – откуда было ей прыгать? С табуретки, что ли? Так где она, табуретка эта?
– Ладно, не ворчи, я еще подумаю. А ты посмотри в лаборатории ее костюм повнимательнее на предмет микрочастиц. Если она несла такую тяжесть, то должна была прижимать ее к себе, не на вытянутых же руках она ее тащила. Следы должны остаться.
– Настасья, ты себя со следователем часом не перепутала? – огрызнулся Зубов, который терпеть не мог, когда ему давали указания, особенно если речь шла о вещах совершенно очевидных.
Конечно, по закону давать экспертам задания и ставить перед ними вопросы имеет право только процессуальное лицо, например следователь или судья, а оперативники могут только робко просить, жалобно заглядывая в глаза эксперту, в надежде на дружеское расположение. Но кто их соблюдает, законы эти? Про них уж и забыли давным-давно.
Начало смеркаться, и участники осмотра места происшествия стали потихоньку сворачиваться. Можно, разумеется, включить прожекторы, но все равно это будет уже не то. При искусственном освещении они почему-то работать не любили, предпочитали естественное.
– Анастасия Павловна! – послышался голос водителя одной из машин. – Вам тут звонят.
Настя бегом помчалась к телефону. Звонил ее приятель Георгий, сотрудник отдела милиции аэропорта Шереметьево-2, который и сообщил, что 13 октября означенная Людмила Широкова летела рейсом из Барселоны, занимая место 34 «В» в «курящем» третьем салоне. На месте 34 «А» сидел некто Стрельников Владимир Алексеевич, место 34 «С» было свободным.
Ну что ж, Стрельников так Стрельников. С него и начнем.
* * *
Основные сведения о погибшей удалось собрать довольно быстро, она вела вполне легальный образ жизни и практически ничего от окружающих не скрывала. К вечеру следующего дня стало известно, что Людмила Широкова после окончания колледжа по специальности «гостиничный и ресторанный менеджмент» немного поработала в гостинице «Русич», построенной одной из турецких фирм, и в апреле уехала по приглашению друзей в Турцию набираться опыта работы в отелях международного класса. Вернулась в июне и снова продолжила работать в «Русиче». С этого же момента живет с Владимиром Стрельниковым, который до недавнего времени был президентом Фонда развития и поддержки гуманитарного образования, а с сентября текущего года работающим на ответственной должности в аппарате Госкомвуза. 13 октября возвращалась из Испании, где провела вместе со Стрельниковым две недели на модном курорте. Какие планы у нее были на 28 октября – день, когда ее убили, – никто ничего вразумительного сказать не мог. Родители Милы вообще были не в курсе ее жизни, так как дочь давно уже жила отдельно и их в свои проблемы не посвящала. С утра пришла на работу, отработала смену, попрощалась и ушла. Ничего необычного в ее поведении замечено не было, и о том, где она собирается провести вечер, ничего не говорилось.
По отзывам сотрудников гостиницы «Русич», Мила Широкова была большой любительницей секса в самых разнообразных его проявлениях. На мужиков не бросалась, но в этом и не было необходимости, они сами с воодушевлением искали знакомства с ней, белокурой голубоглазой красавицей, и ей только нужно было в каждый конкретный момент сделать выбор. В ней совершенно не было снобизма, порой присущего красивым женщинам, она не считала, что лечь с ней в постель достойны только красивые и богатые, а если не красивые и не богатые, то по крайней мере известные или на худой конец талантливые. Милу устраивали любые мужчины, лишь бы они ей нравились. Сегодня она могла прийти в «люкс» к южноафриканскому бизнесмену, приехавшему в Россию по алмазным делам, а завтра – уединиться в свободном гостиничном номере с грузчиком, обслуживавшим ресторан. Несмотря на такое поведение, относились к Миле ее коллеги по-доброму, потому что сердиться на нее было невозможно. Возвращаясь на рабочее место после очередной сексуальной эскапады, она брала сигарету, закуривала и со смехом говорила:
– Нет, вы подумайте, девочки, опять я не удержалась. Ну что же я за блядь такая, а? У меня мозги, наверное, не в голове, а где-то в лобковой зоне. Ведь нарвусь когда-нибудь на крупные неприятности. Ой, девчонки, как же он мне нравится! Такой славный…
Мила спокойно и как бы удивленно произносила вслух все те слова, которые при другом раскладе сказали бы ей в лицо. И ни у кого не хватало сил злиться на нее. Да и за что злиться?
В Турцию Широкова уехала вместе с Любой Сергиенко, а вернулась одна. Люба до отъезда работала в той же гостинице, поэтому вполне естественно, что Милу спрашивали о подруге.
– Любка там неплохо устроилась, – с улыбкой отвечала Мила, – приедет – сама все расскажет.
На вопрос о Владимире Стрельникове реакция сотрудников гостиницы была неожиданной:
– Вы, наверное, перепутали, – сказала Короткову старший администратор, – Стрельников был женихом Любы, а не Милы.
– Вы точно знаете?
– Господи, да конечно же! Он и заезжал за Любой на работу много раз, и по утрам ее привозил, и вообще она даже не скрывала, что живет у него уже давно. Говорила, что он собирается разводиться и жениться на ней. Нет-нет, вы ошибаетесь, у Стрельникова роман с Любочкой, а не с Милой.
– А что же Сергиенко, до сих пор не вернулась? – спросил Коротков.
– Нет. Она бы обязательно появилась у нас, если бы приехала, я уверена.
Еще полдня проверочных мероприятий показали, что старший администратор гостиницы «Русич» оказалась не слишком информированной особой. Мало того, что она не знала о романе Людмилы Широковой с любовником ее же собственной подруги Любы Сергиенко, она и о возвращении Любы тоже не знала. Выяснилось, что Люба вернулась еще в начале октября, но в гостинице действительно не появлялась. Более того, домой она явилась только пять дней назад, хотя паспортный контроль в Шереметьеве-2 прошла без малого тремя неделями раньше.
– И где же это, интересно знать, она обреталась? – проговорила Настя Каменская, выслушав Короткова. – У нового возлюбленного, что ли?
– А что? Вполне может быть. Под южным солнцем какие только романы не начинаются. Познакомилась с кем-то за границей, вместе с ним вернулась и устроила себе три медовые недели. Ладно, Ася, не бери в голову, это мы выясним быстро. Завтра с утра буду разговаривать с Сергиенко.
– Юрка, ты неисправим. У тебя одна любовь в голове. А ты не думаешь, что Сергиенко вернулась, узнала о том, что лучшая подруга соблазнила любовника, и затаилась на три недели в подполье, готовя кровавую месть? Не трогай ее завтра, лучше потрать пару дней на разработку, чтобы уж наверняка. При таком раскладе Любовь Сергиенко у нас получается подозреваемой номер один.
– Подозревается Любовь! – патетически воскликнул Коротков. – Роскошное название для бестселлера, если написать «любовь» с маленькой буквы. Аська, не хмурься и не пытайся испортить мне настроение, оно у меня сегодня на редкость благодушное, а это бывает нечасто.
– Слушай, благодушный, кончай валять дурака, – улыбнулась Настя, – давай лучше делом займемся. Между прочим, к слову о бестселлерах, ты Стасову сказал про книжку, найденную при убитой?
– А як же ж. Он долго иронизировал по этому поводу и все строил планы, как бы ему позаковыристее эту новость Тане преподнести. Аська, ты, по-моему, заболела.
– С чего ты взял? Выгляжу плохо?
– Выглядишь на все сто, а кофе почему-то не пьешь. Я у тебя в кабинете сижу уже битый час, и за это время ты не выпила ни одной чашки. Как это понимать?
– Примитивно просто, сыщик Коротков. Кофе кончился. А купить новую банку не на что, деньги кончились одновременно с ароматным коричневым порошком. Вот и мучаюсь.
– Что же ты молчишь? Включай кипятильник, я сейчас принесу кофе.
– Откуда?
– Постреляю, поклянчу. Не твоя забота, на то и сыщик, чтобы искать и находить. В конце концов, украду у кого-нибудь из стола.
Настя включила кипятильник, достала из стола чашки и сахар, и в это время зазвонил телефон.
– Настасья Павловна, ты меня все еще любишь? – послышался веселый голос неунывающего Стасова.
– Страстно, – откликнулась Настя. – Привет, Владик.
– Здравствуй. Коротков сообщил мне потрясающий сюжет для детективного романа. Не врет?
– Нет, честное слово, так и было.
– А какую книжку нашли?
– «Повернись и уйди».
– Черная твердая обложка?
– Серо-голубая. Карманный формат, мягкий переплет. Интересуешься деталями?
– Это не я, а Танюшка. Она хочет с тобой поговорить. Ты очень занята?
– Стасов, для тебя и твоей жены я свободна всегда. Тебя я просто страстно люблю, а Татьяне еще и по службе обязана, она же мне помогла Палача раскрутить. Передай ей трубку.
– Добрый день, – раздался в трубке мягкий грудной голос.
– Здравствуй, Танюша. Как тебе отдыхается?
– Лучше, чем работается, – со смехом ответила Татьяна. – Скажи, пожалуйста, это правда, что убитая была в шелковом светло-зеленом костюме и в туфлях на шпильке?
– Истинная правда. Вот не сойти мне с этого места, – поклялась Настя.
– Красивая загорелая блондинка?
– Точно, – удивленно протянула она. – А как ты догадалась?
– Я не догадалась, это Коротков сказал. Настя, мне кажется, я видела ее.
– Где? Когда?!
– В понедельник, в метро. Она сидела рядом со мной и читала мою книгу, поэтому я ее запомнила. Очень похоже, что это была именно она, но мне нужно взглянуть хотя бы на фотографию. А лучше на тело и на одежду, так будет вернее.
– Неужели ты готова ехать в морг? – недоверчиво переспросила Настя. – Ты же в отпуске все-таки.
– А почему нет? Морг ничем не хуже других мест. Все равно Стасов на работе, Лиля в школе, а я свободна, как птица. Впрочем, может быть, я даже по фотографии тебе скажу, что это не она.
Вернулся Коротков, держа в руке свернутый из бумаги кулечек, куда добросердечные коллеги по одной-две ложечки отсыпали ему кофе.
– Вот, – гордо сказал он, протягивая Насте кулечек, – в трех местах отоварился. А ты всегда в моих способностях сомневаешься, неблагодарная.
– Я не сомневаюсь. Сейчас выпьем с тобой кофе и поедем.
– Куда это? – недовольно насупился Коротков. – Я целый день в разъездах провел, дай дух-то перевести. Да и время уже девятый час.
– Поедем мы с тобой, Юрик, к нашему общему другу Стасову и его любимой жене Татьяне. Очень может быть, что Татьяна видела Широкову за несколько часов до смерти.
– Вот это да! – выдохнул Коротков. – Стоит только мне выйти из комнаты, как обязательно что-нибудь случается.
* * *
Лариса Томчак и Анна Леонтьева были знакомы много лет, но по-настоящему близкими подругами так и не стали. И не то чтобы этому что-то мешало или они не нравились друг другу, просто в сближении не было необходимости. Они регулярно перезванивались, благо поводов для этого было множество, поскольку мужья последние годы работали вместе.
Жена Стрельникова Алла тоже была их общей приятельницей, но только в тот период, пока сам Стрельников еще жил с ней вместе. После того как он ушел от жены и стал всюду возить с собой Любу, Ларисе и Анне пришлось резко перестраиваться. Алла нравилась им обеим, она была зрелой умной женщиной, их ровесницей, а Люба, которая была моложе их почти на двадцать лет, казалась им девчонкой, с которой даже поговорить не о чем. Детский сад, одним словом.
Труднее было, конечно, Ларисе, потому что Томчак и Стрельников в свое время купили соседние дачные участки. Приезжая на дачу, Лариса почти всегда встречалась с Аллой Стрельниковой и каждый раз с замиранием сердца ждала вопросов о новой возлюбленной Владимира Алексеевича. Собственно, дело было не в самих вопросах, а в том, что за этими вопросами стояло. «Мы с тобой были хорошими приятельницами, мы почти дружили, а теперь ты с легкостью отказалась от меня и принимаешь в своем доме моего мужа с новой бабой. Неужели ты не испытываешь неловкости, глядя мне в глаза?»
Лариса неловкость испытывала. И была безмерно благодарна Алле за то, что та никаких вопросов не задавала и вообще ни на что не намекала. Она вела с Ларисой Томчак отвлеченные разговоры о жизни вообще, о политической обстановке, о телевизионных передачах, о любовных историях общих знакомых и о способах засолки огурцов и капусты на зиму. Алла Стрельникова была бесспорно сильной и незаурядной женщиной, умеющей не показывать истинных чувств и не ставить собеседника в тяжелое положение. Владимир ушел от Аллы два года назад, и все эти два года Лариса Томчак и Анна Леонтьева не уставали удивляться, как можно было оставить Аллу ради Любы. Это же небо и земля! Алла – редкостная красавица, одна из тех женщин, которые с годами делаются все более привлекательными, ибо прожитые годы накладывают на тонкие черты лица печать грустной тайны и иронической улыбки. Мало того, что умная, привлекательная и умеет себя держать так, что с ней в любом обществе не стыдно показаться, так еще и одевается как картинка. Вкус безупречный, чувство стиля…