– Нет. Не хочу.
– Как бы на облаву не нарваться… – Старшина почесал затылок. Каратели сновали туда-сюда, овчарки лаяли, норовя сорваться с поводков. – Давай-ка ноги уносить. Пока не поздно.
Опасения старшины подтвердились угрожающе быстро. Вскоре беглецы неслись по лесу, подгоняемые нарастающим собачьим лаем и гортанными окликами загонщиков. Соня задыхалась. Нинка ехала на могучем загривке старшины, который на бегу пригибался, чтобы не смахнуть ребенка веткой.
– Что они к нам прицепились?! – Соня была на грани истерики.
– Не к нам, сестрица! Кто-то их раззадорил, а мы за компанию вляпались.
Лай преследовал по пятам, отдаваясь эхом со всех сторон. Вскоре дорогу преградила поросшая ряской речушка. Скорее, даже, широкий ручей в обрамлении по тропически густых зарослей. Старшина, не колеблясь, шагнул в воду, сразу провалившись по пояс.
– Ух, студеная! – он попер против течения, похожий на небольшой буксир. Соня болталась в кильватере. Вода ей доставала до груди. Вскоре она окончательно выбилась из сил.
– Брось меня! – взмолилась Соня.
– Еще чего удумала, дура! – фыркал, как кит, старшина. Едва они не чувствуя ни рук, ни ног, выползли на берег среди кустов, «поймают, так и будет», думала Соня, теперь ей стало наплевать, как совсем рядом разорвалась граната. Звук был глухим и мощным, почва под беглецами дрогнула. В воздухе просвистели осколки. Жалобно завизжала овчарка, немецкие голоса затараторили наперебой. Все это длилось считанные мгновения. Вслед за взрывом в лесу загремели выстрелы.
* * *
Диверсионная группа НКВД, возглавляемая лысым, как колено капитаном ГБ, выполнила поставленную задачу точно и в срок. Немцы сами облегчили спецназу работу, не обеспечив тылы надежным прикрытием. Сказались и неразбериха первой недели войны, и опасно растянувшиеся коммуникации. Штабы не поспевали за рвущимися на восток частями, тылы очутились черт знает где. Это создавало немало проблем со снабжением действующих частей. Здорово выручали запасы, брошенные Красной Армией у границы.
Спецгруппа была сколочена буквально накануне и насчитывала восемнадцать человек, вооруженных гранатами и новейшими пистолетами-пулеметами Дегтярева. Кроме этого достаточно грозного стрелкового оружия группа получила пять ручных пулеметов и три противотанковых ружья. А еще в состав группы вошли два подрывника, так что каждый боец тащил на себе взрывчатку. Поскольку пополнять боезапасы предполагалось в бою (действовать-то предстояло в немецком тылу), бойцы были перегружены оружием, и на провианте пришлось сэкономить. Впрочем, какой смысл набивать желудки, если идешь на верную смерть. Спецгруппа легко пересекла линию фронта (тем более, что никакой четкой линии не было) и решительно взялась за дело. За неполные сутки спецназовцы подорвали два железнодорожных моста, перебили отряд германских фуражиров, и без единого выстрела вырезали три десятка немцев, расположившихся на ночь в селе. На рассвете 24-го диверсантов поджидала настоящая удача. Под кинжальный огонь пулеметчиков угодила штабная немецкая колонна. Спецназовцы закидали головной и замыкающий бронетранспортеры гранатами, а мечущихся между горящими машинами штабных офицеров перебили, как куропаток. Раненный в ногу немецкий полковник сдался в плен вместе с парой уцелевших солдат. Рядовых прикончили на месте, полковника увели с собой.
– Потом потолкуем по душам, – пообещал капитан ГБ седому сухопарому полковнику с двумя рыцарскими крестами на мундире. – Что за чертовая жара, – добавил он, снимая фуражку, чтобы промокнуть лысый, словно колено, череп. – Лейтенант?!
На зов командира явился лейтенант ГБ со смуглым кавказским лицом.
– Машины обыскать и сжечь. В темпе, давай, Швили. – Фамилия лейтенанта была Палавандишвили, но капитан, чтобы не ломать языка, обходился окончанием. Лейтенант пробовал качать права, но капитан его живо обломал: – Ты мне, Швили, не кочевряжься. Если есть мнения, то одно мое, а остальные неправильные.
Оставив машины пылать на просеке, спецназовцы углубились в лес. Пленник шагал в середине группы, бесцеремонно подгоняемый, когда руками, а когда и прикладом.
Едва до немецкого командования дошло, что в тылу действует диверсионная группа, оно приняло адекватные меры, бросив против спецназовцев полнокровный пехотный полк. Леса прочесывались квадрат за квадратом. К полудню прибыла зондер-команда СС, и вскоре спецгруппа была зажата с фронта, тыла и флангов. Трезво оценив создавшееся положение, командир решился принять бой. Но, сначала он созвал военный совет, состоявший из лейтенанта грузина и армейского старлея со значком парашютиста на груди. У разведчиков каждый имеет право высказаться. Это незыблемое правило соблюдается с чисто военным педантизмом.
– Надо с боем к своим пробиваться, – предложил старлей-парашютист. – Ударим внезапно всеми средствами.
– Я бы прэдлажил раздэлытса на мэлкые группы и дэйствоват по обстановкэ, – убеждал Палавандишвили. – Всэм отрядом не прарвемса. Ныкакых шансов нэт.
«И так, и сяк, труба, – думал капитан, слушая доводы подчиненных. – Ни единого шансика. Если уж в кольцо взяли, – амба! А они взяли. Умеют, сволочи, воевать по уму».
– Если хорошо ударим, – стоял на своем десантник, – то наши с той стороны, – он указал на восток, – выступят навстречу. Тогда…
«Эх, десантура, – размышлял капитан, упершись взглядом в скрещенные серебряные парашюты, – Мечтал, видать, на Мюнхен с парашютом сигать, а довелось по родной земле на животе ползать. Эка все обернулось… и плен нашему брату не светит. И думать нечего. Или немцы, или наши, а поставят к стенке, как пить дать…
– Принимаем бой, – решил капитан, выслушав мнения командиров отделений. – Покажем гадам, где раки зимуют.
Лицо Швили вытянулось, десантник только крепче сжал цивье пистолета-пулемета.
– Занять круговую оборону, – распорядился лысый ГэБист. – Покажем фрицам Кузькину мать.
Спецгруппа оказала отчаянное сопротивление карателям. Вопрос выжить не стоял. Ни прорваться, ни победить бойцы разведгруппы не рассчитывали, фантазеров среди них не было. Плен означал скорую расправу, а потому оставалось умереть, прихватив на тот свет максимальное количество врагов. Неравная битва длилась около получаса. Благодаря фактору внезапности спецназовцы получили некоторое превосходство. Немцы, опомнившись, подтянули резервы, прижав диверсантов к маленькой лесной речушке. Сражение вышло коротким, яростным и кровопролитным. Никто не просил пощады, и никто ее не давал.
Когда потекли последние минуты, дважды раненый капитан ГБ лично застрелил пленного немецкого штабиста. Гранаты к тому времени вышли. А когда был выпущен последний патрон, старлей-десантник повел спецназовцев в рукопашную. Очередь из автомата угодила в плечо капитану ГБ, он выронил «Маузер» и полетел вниз головой в реку. Старлей и еще трое бойцов схлестнулись с эсэсовцами. Через минуту все было кончено.
* * *
Пока диверсанты сражались и умирали, старшина и Соня, не смея даже вздохнуть, лежали среди прибрежных ив. Ничего другого им не оставалось. Немецкие голоса то накатывали, то отдалялись. Гитлеровцы тщательно прочесывали лес. Только к четырем пополудни фашисты убрались восвояси, и беглецы выбрались из убежища. Мокрые, замерзшие, с отекшими руками и ногами.
– Фух, пронесло, – старшина, в который раз прислушался. – Обсушиться бы. Уж больно мне малютка не нравится. Доктора ей надо.
К вечеру они набрели на довольно крупное село. Долго лежали у околицы, старшина не отрывался от бинокля.
– Кажись, тихо. – В конце концов решил он. – Ладно. Давай, так. Я пойду на разведку, а ты подожди тут. Может, обмундирование на провиант сменяю, еды принесу. А даст Бог, так и фельдшера какого найду. – Он поднялся во весь свой немалый рост. Оперся на винтовку, казавшуюся в сравнении с ним обрезом.
– Эх, – вздохнул старшина, – ноги в кровь стер. Ну, да не беда. Заживут. Пошел я, Соня. – С этими словами он побрел к селу, прихрамывая на левую ногу, и, как на костыль, опираясь на ружье. Соня осталась ждать, привалясь спиной к старой осине. Нинку она держала на коленях. Вечер выдался погожим, теплым, а картина раскинувшегося в долине села была до того мирной, что не верилось, будто совсем неподалеку свирепствует война, свистят пули, и льется кровь. За опушкой простирался луг, на котором спокойно паслись коровы. Дальше виднелись огороды, очерченные линией садов. Соломенные крыши прятались среди фруктовых деревьев. Украина – страна садов. Над крышами висело красноватое на закате солнце, отражавшееся в глади широкого озера, отчего село немного напоминало косу, протянувшуюся сквозь океан.
– Окунуться бы. – Тело было липким, под ногти забилась грязь. Волосы сбились уродливыми космами. Два дня кросса никому не проходят даром. «И разит от меня, наверное, как от козы». Проследив, как сделавшаяся совсем крохотной фигурка старшины исчезла за живыми изгородями, Соня сбросила верхнюю одежду, развесив сушиться на соседних ветках. А потом вернулась к Нинке, следовало заняться ребенком.
Тени становились все длиннее, в воздухе зазвенела мошкара. Комары заявились на ужин. Одежда просохла. Старшина не объявлялся. Ожидание утомило Соню еще хуже физической работы. Усталость последних дней взяла свое. Нинка, на коленях, затихла. «Вроде бы температура спала», – успела подумать Соня, прежде чем отключиться.
Ее разбудили отчаянные крики со стороны села. Сознание возвращалось по кускам. Мысли путались. Уши работали, а глаза еще нет. На коже выступила испарина. Проснувшись примерно наполовину, Соня обнаружила, что по-прежнему сидит под осиной. Тело казалось чужим, мышцы одеревенели и затекли.
– Господи, где я? – это было первым, что пришло в голову. Потом она посмотрела в долину. Село по-прежнему напоминало косу, только цвет океана из синего стал фиолетовым. Но, теперь не казалось мирным. Группа одетых в штатское мужчин волокла вдоль неровных штакетников человека в зеленой армейской униформе. Руки служивого были вывернуты кверху и крепко связаны. Соня, в ужасе, узнала старшину. Приглядевшись к мужикам, она у нескольких увидела обрезы. Кто они были, просто крестьяне, или какой-то, наспех сколоченный отряд самообороны, оставалось разве что гадать. Да это и не имело значения. Старшина угодил в беду, вот что было главным.
Он отчаянно упирался, а мужики не скупились на тумаки, пиная его, по чем попало. И он, и они кричали, но слова долетали на опушку обрывками. Комары и те жужжали громче. На околице старшине удалось вырваться. Все таки, он был силен, как бык. Оттолкнув ближайшего конвоира, боднув второго, и сбив по дороге еще двоих, старшина понесся к лесу. Матерясь на все лады, мужики припустили за беглецом. Глядя на старшину, Соня снова почувствовала себя участницей кошмара наяву. Бежать с заведенными за спину руками ему было чрезвычайно тяжело. Старшина ежесекундно рисковал потерять равновесие и грохнуться на землю. Но, этого не случилось. Более того, он далеко опередил преследователей. Покрыв половину расстояния, отделявшего его от опушки, где, словно истукан, торчала Соня, старшина неожиданно замедлил бег. Покачнулся из стороны в сторону, как бы в нерешительности, и, внезапно изменив направление, круто забрал в другую сторону. Преследователи встретили маневр новой серией воплей.
– Быстрее, ну же, быстрее! Давай, милый! – беззвучно шептала Соня. А потом бичом хлестнул выстрел. Старшину будто толкнули между лопаток. Он сделал с полдесятка судорожных скачков и растянулся ничком на пашне. Почти сразу вскочил, и зашагал, раскачиваясь, как пьяный. Снова ударил выстрел. Старшина упал. Он еще полз какое-то время, почему-то теперь к селу, похожий издали на раздавленного подошвой муравья, когда преследователи обступили его. Обрез выстрелил в третий раз.
Когда со старшины стягивали сапоги, Соня отвернулась, попятившись в заросли. До нее не сразу дошло, что она торчит во весь рост на опушке, и стоит мужикам с обрезами обернуться, как ее песенка будет спета. К счастью для Сони, они были заняты сапогами. Соня повалилась на землю. Подхватила Нинку и, обдирая колени, поползла в чащу леса.
* * *
Она шла до полуночи, не выбирая дороги и, очевидно, давно заблудившись. Человеку свойственно бродить по кругу, принимая во внимание тот факт, что одна нога на самую малость короче другой. Когда последние силы растаяли, Соня улеглась в мох. Котелок, спички и остатки продуктов остались на злополучной опушке. Фляжку она обронила в лесу. С гибелью старшины она утратила не только надежду выбраться к своим, но и вообще, последнюю надежду. Вокруг не было ни души.
Под утро ее разбудили холод и гул ожесточенной канонады. Пальба доносилась с востока. Ухало довольно громко, но лес скрадывал звуки, как качественная промокашка влагу.
Соня поднялась с превеликим трудом, двигаясь, как сомнамбула. Подняла Нинку и, не глядя ни по сторонам, пошла неведомо куда, лишь бы не сидеть на месте.
После обеда деревья расступились, открыв обширную пустошь. Тусклое закатное солнце еле пробивалось сквозь подымавшиеся от земли жирные, насыщенные копотью шлейфы. По перепаханному гусеницами и воронками полю ползали стальные коробки, выкрашенные в хаки двух разных оттенков. Время от времени они изрыгали пламя, укутываясь пороховым угаром. Коробок было необычайно много. Некоторые из них горели, некоторые валялись кверху траками. Ничего подобного Соне никогда не доводилось видеть. Ничего подобного никогда ранее не случалось. Грандиозное встречное танковое сражение в окрестностях Ровно,[12] свидетелем которого невольно стала несчастная Соня, до сих пор не имеет аналогов в истории.
* * *
Ранним утром она услыхала вдалеке шум, издаваемый марширующими войсками. Он напоминал рокот прибоя. И все же это были люди. Соня устремилась к ним. Она шла довольно долго, пока не очутилась на дороге.
По разбитому тракту сплошным потоком шли немецкие войска. Пехота, бесконечными, серыми колоннами, держалась правее. Танки и автомобили двигались слева. Пыль стояла столбом. Наверное, нечто подобное наблюдали наши пращуры, свидетели вторжения монголов.
Соня поплелась вдоль обочины, оглушенная топотом тысяч сапог. Никто не обращал на нее внимания, и постепенно ее охватило удивительное ощущение, будто все творящееся наяву, на самом деле происходит за гранью реальности. Обочина представилась ей бесконечным морским берегом, а войска разгулявшимся под вечер прибоем. На море Соне побывать не довелось, но она видела его в кино.
– У фрау неприятности? Могу ли я предложить помощь? – Соня вздрогнула, когда чья-то твердая рука придержала ее за локоть. Говорили по-русски, но, с сильнейшим акцентом. Обернувшись, она увидела немецкого офицера в светло-серой полевой форме. «Вот и все», – подумала Соня. Ярко голубые глаза из-под кепи смотрели дружелюбно и свидетельствовали об обратном:
– Фрау нуждается в помощи?
Трое попутчиков офицера дожидались в открытой армейской машине, выкрашенной причудливой маскировкой. «Будь, что будет», – решила Соня, протягивая Нинку офицеру:
– Моя дочка. Нина. Она умирает. «Что ты творишь?! Сейчас он разобьет ей голову о пятнистый борт своей машины. Это же фашист!»
Офицер сдернул с руки перчатку. Коснулся потного лобика Нины. Его лицо выразило понимание.
– Mein Got…
– Она горит. – Соня покачнулась от усталости и волнения.
– Попрошу фрау со мной. Нужен доктор. Госпиталь. Schnell. – Офицер взял Соню под локоть, и помог взобраться на подножку.