В довершение всего состоялся долгожданный скандал с Надиной тетей, которая наконец догадалась, какое у племянницы горе, и продемонстрировала праведный гнев. Ей, учительнице с сорокалетним стажем, было неприлично устраивать дома наркоманский притон.
Почему-то старухе казалось, что соседи до сих пор равняются на нее, как на образец хорошего воспитания и идеального поведения. Возможно, эта мысль давала ей силы жить, тщательно одеваться и причесываться перед выходом в магазины, читать толстые журналы, в которых она уже мало что понимала, и произносить перед соседками монологи.
Надя заметалась. После таких скандалов вообще-то нужно съезжать с квартиры – хоть на вокзал! Но что, если Герка опомнится и вернется?
Или опять позвонит та девчонка? Богуш решил, что переезжать в гостиницу все же надо – пусть старая дура, опустошив холодильник, задумается: на какие деньги покупать сервилат и красную рыбу, к которым она привыкла за последнее время?
Он уже кое с кем в Протасове познакомился, позвонил одному, другому, и к ночи семейство перебралось в сравнительно недорогой гостиничный номер. Наутро Богуш приступил к поискам сына.
Та квартира, откуда он уже извлекал Герку, оказалась заперта. В ментовке посоветовали потолкаться вечером возле двух известных дискотек – подростки бегают туда отовариться. Богуш несколько ночей исправно дежурил. В конце концов к нему привязались два крепких парня, вроде даже и не подвыпивших, и он приволокся в гостиницу с фонарем под глазом и выбитым пальцем на правой руке. Ему слишком давно не приходилось пускать в ход кулаки.
Утром Богуш посмотрел в зеркало – и ужаснулся. Многие мужчины за пятьдесят в утренней седой щетине выглядят как древние, пожеванные жизнью деды, но он не ожидал, что это случится с ним так скоро. Да еще фонарь, который привел Надю в ужас. Собственно, из-за такой ерунды, как фингал под глазом, они наконец основательно поругались. Держались, держались – и не вынесли напряжения.
Богуш обвинил Надю в том, что она и только она потворствовала Геркиным затеям со «способностями». Так ведь и было – пока факт «способностей» не подтвердили два мошенника. А если бы Надя вела себя чуть умнее – парень не пошел бы слоняться по всяким идиотским гадальным салонам и не напоролся бы на Буханцева с Золотовым, или как там их зовут на самом деле.
Надя сперва плакала и бестолково отбивалась, потом перешла в нападение. А чего другого ждать от мальчишки, который вырос фактически без отца, кричала она, чего другого ждать от ребенка, на которого вдруг свалились сперва слава, потом – позор?! В чем-то она была права, но ее правота еще больше разозлила мужа. Сын пропадает непонятно где – а она припоминает какие-то давние склоки…
Он хотел еще напомнить про деньги. Сейчас, когда Богуш уже третий, чтоб не соврать, месяц не показывался у себя в прокуратуре, он не имел ни своей законной зарплаты, ни тех поступлений в конвертах, которые уже чуть ли не планировал – настолько регулярно они находили его. Дикий образ жизни, с гостиницами и переездами, требовал немалых расходов, да еще московский провал был щедро оплачен… А жене даже на ум не приходит спросить – Гриша, как там у нас с деньгами?
Но до таких упреков Богуш еще не мог унизиться. Пока денег хватало. Пока – хватало… В конце концов, он мог вернуться домой и что-то сделать с квартирами. Либо продать наконец Надину, либо ту, роскошную и практически полностью отделанную, в которую вложена куча денег. Он мог продать машину – все равно планировал вскоре купить новую, а эту отдать Герке. Но он не мог вырваться домой, потому что самая жизнь сына была теперь в опасности, а мать не станет ходить ночью вокруг всяких сомнительных заведений и выслеживать обколотую молодежь; все, на что она способна, – это сидеть в гостиничном номере перед галдящим телевизором и утирать слезы с соплями!..
В какую-то минуту удача улыбнулась – Богуш высмотрел-таки знакомую по первому Геркиному притону девчонку, пошел за ней следом и понял, где отсиживается сын.
По природе Богуш был человеком решительным. На сей раз он действовал быстро и четко. Акция по изъятию Герки из Протасова завершилась успешно. Взяв пару уже прикормленных ментов, он выдернул совершенно никакого сына из грязнейшей постели, даже не дал одеться, а закинул в патрульную машину и доставил на вокзал, где в купе ночного поезда ждала Надя. Штаны и куртку, ботинки и шапку приобрести можно где угодно, хоть в привокзальном киоске!
Выбранный Богушем город был ничем не лучше Протасова. Пока муж стерег на вокзале хнычущего и малость не в своем уме Герку, Надя взяла такси, поехала в гостиницу, потом в другую, сняла на две недели номер. Герку привезли, Богуш сунул его в ванну и смыл с сына двухнедельную грязь.
Герка, смутно понимая, что такое с ним происходит, пытался качать права. Допытался до крепкой оплеухи.
На сей раз родители уже были умные. Пока отец драил сына жесткой мочалкой, мать обзванивала частные клиники и искала нарколога, который поместил бы Герку под замок и не выпускал до полного прояснения в мозгах. Она действительно нашла человека, который обещал сотворить чудо. Слишком поздно выяснилось, что его больные уже отработали систему получения дури с воли и даже не рвутся прочь из палат – им и там неплохо! Тем более, что две мужские палаты – на втором этаже, а две женские – как раз под ними, и ночью начинается настоящая жизнь…
Богуш обнаружил это случайно – Герка проболтался о неудобствах, которые возникают при посещении сортира. Оказалось, вместо свободы от наркотической зависимости он схлопотал триппер. Отец уже не имел сил ругаться…
Опомнившись, он забрал сына из частной клиники, не заплатив за лечение и пригрозив наслать на хозяина все сразу: ментовку, прокуратуру, санэпидстанцию и чуть ли не комиссию ООН по правам человека. Герка позволил перевезти себя в гостиницу. Он был достаточно вменяем, чтобы выдержать долгий разговор с родителями. Ехать домой он отказался наотрез. А пожить в чужом городе и даже походить в школу был не против. Надя прослезилась – так разумно и спокойно рассуждал сын.
Наутро его в номере не оказалось.
Никого не зная в чужом городе, он предпочел голодать и спать под забором, лишь бы не оставаться с родителями. Потому ли, что и они были свидетелями его позора? Этого Богуш понять не мог.
Некоторым утешением служило, что ребенок прихватил с собой отцовское портмоне и, значит, с голоду не помрет. Но там же, в портмоне, были кредитные карточки, которыми Герка все равно бы не мог воспользоваться, зато Богушу их откровенно недоставало…
– Это все ты! Это все ты! – кричала Надя. – Как хорошо было без тебя!.. Господи, как мы с Геркой хорошо жили, пока тебя не было!..
Пришлось выйти и хлопнуть дверью.
Жизнь не рухнула сразу – короткое и сильное потрясение Богуш пережил бы легче. Она обваливалась понемногу. Возвращаться домой без Герки Богуш не то чтобы не мог – мог, конечно, однако он смотрел чуть подальше собственного носа. Герка был ему необходим – и как витрина его успехов в том числе. Не вернуться он тоже не мог – родной город кормил и поил, в другом месте все пришлось бы начинать сначала, а начинающий хорош только до двадцати пяти лет, после на него смотрят с опаской – неудачник, что ли?
Герка был нужен Богушу – а вот Надя, кажется, нет, и она сама это инстинктивно понимала, оттуда и крики, и слезы. Вот бы у нее хватило ума собрать чемоданы, с тоской думал Богуш, идя по незнакомому проспекту, вот бы она убралась, и тогда можно спокойно заниматься Геркой. Мать, так ее!.. Воспитала размазню – парень от первого же щелчка по носу сорвался с нарезки…
Богуш накручивал себя, вспоминая, как она подлизывалась вечером к сыночку. Нет, феодалы все-таки были правы: в шесть лет мальчик переходит из женских рук в мужские, и точка. Тогда есть шанс вырастить его мужчиной. И ведь еще неизвестно, как именно Надя настраивала сына против отца все эти годы, как обучала его быть плаксивой бабой, по мелочам завистливой, неспособной ни на какой поступок!.. Вот сейчас она хнычет в одиночестве – и не понимает, что своим материнским оголтелым сочувствием спровоцировала все Геркины неприятности!..
А вокруг была весна, потихоньку перетекающая в лето. Богуш и не понял, куда подевалась зима. Были деньги – и Надя, обнаружив потепление, купила ему и себе демисезонную одежду, какие-то курточки, потом – недорогую обувь, теперь вот на ногах у Богуша были сандалеты, откуда взялись – непонятно. В жизнь бы он не обул такой дряни у себя в городе! А тут – шлепал по временно безымянному проспекту, больше всего похожий на… на… на засранца, злобно определил это сходство Богуш, да, на засранца, который в состоянии пропитать себя исключительно жареной картошкой и дешевой водкой!
При его любви к красивым дорогим вещам эта мысль была невыносима.
Домой, хотя бы на два дня домой, приказывал себе Богуш, найти маклера Таньку, продать ко всем чертям дорогую квартиру! Им с Геркой она не нужна – а Надя там жить не будет, это решено. Раздобыть денег, одеться по-человечески! Хотя бы на два дня, ведь не помрет же тут Герка за два дня… валяется где-нибуь на блохастом диване, тискает тупую девку… от этого не помрет, а подцепит заразу – вылечим…
Его нечаянно толкнули и он вспомнил, что идет по улице. Тут же Богуш услышал голоса:
– Гляди, Люб! Во! Обдолбанный!
– А ни фига ж себе! Его же задавят!
Богуш дернулся, резко повернул голову туда, куда глядели две изумленные тетки, и увидел сына.
– Ой, мамочки мои… – громко прошептала Люба.
Герка переходил улицу посередине и наискосок. Машины неслись в шесть рядов – но он даже не смотрел по сторонам, просто ноги как-то несли его, не давая упасть, он и шагал без всякого соображения. Вокруг выло и взвизгивало, но он не слышал…
Богуш окаменел. Нужно было броситься в дырку между машинами и вытащить сына! Но машины шли густо, перекрестки были далеко. Герка то появлялся, то исчезал. Ему даже не приходило в голову остановиться, переждать опасность!..
Никогда в жизни Богуш не знал такого ужаса, чтобы тело отказалось слушаться, мозги – работать, и осталось только зрение.
И тут он увидел на проезжей части еще одного человека. Человек в длинной, выпущенной поверх широких черных штанов желтой футболке бежал рядом с машиной во втором ряду, приотстал, проскочил за ее капотом перед самой мордой грузовика и оказался возле Герки.
Богуш видел, как этот неожиданный человек взял его сына за руку и повел, и повел по прерывистой белой черте, разделявшей полосы движения, и в нужный миг потащил за собой, и успел поставить сына уже на следующую прерывистую черту, а потом в последнем рывке доставил его и на тротуар.
– Ой… – прошептала следившая за этими маневрами тетка. – Дай Боже тебе здоровья, сынок!..
Спаситель покосился на нее и ничего не ответил. Здоровья ему как раз и недоставало – он был мал, худ, белобрыс, с вдавленным профилем, с курносым носом, торчащим из какой-то удивительной и не соответствующей строению человеческого черепа глубины. Подбежав и схватив обеими руками Герку за плечи, Богуш едва не столкнул белобрысого на проезжую часть.
– Это ты? – спросил Герка. – Послушай, дай десять рублей. Я девчонке мороженое обещал.
О том, что у него отцовское портмоне с деньгами и карточками, сын забыл окончательно и бесповоротно. И в какой грязи он извозился, прежде чем выйти на проспект, – тоже явно не знал. Вонь была такая, будто парень годами бомжевал и гадил там, где спит.
– Вы его лучше домой отведите, – посоветовал белобрысый. – Он совсем никакой.
– Вижу, – согласился Богуш и вдруг понял, что вообще-то за спасение сына нужно хоть спасибо сказать.
– Больше его к Шаману не пускайте. С него одного раза хватит.
Белобрысый не уговаривал и не советовал – он приказывал. Правда, глядел при этом вправо и вниз, все-таки ему было неловко вправлять мозги старому дураку.
– А ты откуда знаешь, что он был у Шамана?
– Там познакомились.
– Послушай… Пойдем с нами! – неожиданно позвал Богуш. – Ты даже не представляешь…
– Да представляю, – белобрысый отступил назад. – Забирайте его скорее.
Сейчас Богуш увидел, что это уже не мальчик. Спасителю было больше двадцати, у него и борода вовсю росла – только была светлой, золотистой и издали не видной. Сантиметровая щетинка торчала из подбородка и шеи, на щеках ее почему-то не было.
– Пойдем с нами, – повторил Богуш, не находя от волнения других слов.
– Да некогда мне. Вы его больше не отпускайте.
Белобрысый побежал к троллейбусной остановке и успел вскочить в заднюю дверь.
– А где Цуца? – спросил Герка.
– Кто?
– Цуца. Этот…
– Ты его знаешь?
– Знаю. Классный мужик. Он вчера анекдоты рассказывал.
– Пошли к матери, будут там тебе анекдоты… – проворчал Богуш.
Он допускал, что низкорослого мальчишку могут дразнить Цуциком. Однако наступает время менять клички. Самого Богуша вон Бобиком дразнили, но после школы – как отрезало. Этот был уже не мальчик – значит, и не Цуцик. Надо же – Цуца…
По дороге сын делался все более словоохотлив, размахивал руками и странно дергал локтями – словно подталкивал в бок кого-то высокого и незримого. А если бы Богуш посмотрел сбоку, как идет Герка, то глазам бы не поверил – ноги настолько опережали туловище, что по всем законам физики сын давно должен был сесть на асфальт.
Богуш притащил Герку в гостиницу, привел его в номер по служебной лестнице и обнаружил там Надю, собирающую дорожные сумки. Оказалось, она разговорилась с горничной и сняла буквально за гроши двухкомнатную квартирку.
Это имело смысл – без посторонних глаз было легче наладить присмотр за сыном. Богуш не стал рассказывать жене, как непонятный Цуца спас Герку из-под колес, а принял активное участие в переезде. Потом он сидел с Геркой, пока Надя бегала по окрестным магазинам и закупала необходимое для житья. Герка снял все, даже трусы, и завернулся в покрывало с тахты. Его одежда непереносимо воняла, словно парень искупался в канализации. Надя утверждала, будто это вообще не его джинсы и майка – она приобретала вещи хотя дешевые, но совершенно новые, а эти прямо на глазах расползались. Герка ничего объяснить не мог.
Квартирка оказалась на втором этаже блочного дома, классическая хрущоба, в которой крупному Богушу было не повернуться. Двери между прихожей и кухней, а также между прихожей и первой комнатой не имелось. Но окна выходили во двор, двор оказался зеленый, вся торговля – рядом, даже рынок, и в довершение радости, в том же квартале имелась и школа. Появляясь с новыми приобретениями, Надя докладывала об очередном открытии.
Герка понемногу вспоминал о своем побеге. У него образовался провал в памяти – он сбежал потому, что испугался каких-то людей, и решительно не помнил, как переходил безымянный проспект. Какие люди примерещились сыну – Богуш не докапывался. Он уже и тем был доволен, что нашлись кредитные карточки. Потом Герка, обуянный неожиданным весельем и оптимизмом, заговорил о Цуце и компьютерах. Это было совсем отрадно – оказалось, они познакомились в компании, где рассуждали о программах, и что-то засело у Герки в памяти. Но как он в ту компанию попал, как оттуда уходил – уже было совершенно непонятно.
Отец с сыном договорились до того, что Герка завяжет и с алкоголем, и с дурью, пойдет в школу с математическим уклоном, а к моменту окончания папа найдет для сына солидную компьютерную фирму, где можно заниматься серьезными делами, а не инсталлировать с утра до вечера Windows в свежесобранных уродцев. Надя приготовила первый на новом месте обед, семья впервые за много дней собралась за кухонным столом, пусть временно – но своим, семья ела суп из пакетиков, сосиски, вареные макароны с кетчупом и целых полчаса была счастлива.