Других душманов скорее всего в доме не было. То, что спали двое, означало, что и на посту – двое. Вряд ли они следовали армейской схеме, так что я взяла всех. Я тихо обошла комнаты, но везде было тихо и пусто, и только одну красивую деревянную дверь я оставила «на сладкое» – здесь должен находиться Хафиз.
Я потянула дверь на себя, и она открылась – тихо, послушно и безо всякого скрипа. Но тьма внутри была абсолютной, что называется, кромешной. Я пошла вдоль стены, ощупывая все ее шероховатости, пока не наткнулась на стандартную плетеную занавесь. Вдохнула – и нырнула внутрь комнаты.
В слабом лунном свете виднелись бесчисленные ковры, подушки, маленький круглый столик и больше – ничего! Я вышла из комнаты и последовала вдоль стены дальше, но уже через метр уткнулась в угол, затем – в другой. Теперь стена вела меня к выходу. Еще через метр я нащупала… железную дверь. Это было все. Хафиз имел в своем личном распоряжении только две, правда очень большие, комнаты, и одна из них была закрыта весьма надежно.
«Если он спит за этой железной дверью, мне остается или ждать утра, или попробовать прорваться через окно», – решила я и пошла к выходу. Я попробовала понять, куда должны выходить окна комнаты за железной дверью, и через две минуты убедилась: в ней не было окон. Комната граничила с такой же комнатой охраны с одной стороны и толстенной стеной, отделяющей мужскую половину дома от женской – с другой. Третья стена выходила в коридор, а четвертая – во двор. Но и эта, четвертая, стена никаких окон не имела.
«Ну и забаррикадировался мужик! – покачала я головой. – Если Хафиз спит за этой дверью, мне его не взять до самого утра!» – решила я и пошла вытаскивать из ямы своего «соплеменника» Фаруха.
В ямах уже слышалось шевеление: мои «военнопленные» определенно очухались и пытались сообразить, что теперь делать.
– Спать! – шепотом приказала я и быстро открыла решетку ямы с Фарухом.
– Эй! – позвала я. – Ты еще живой?
Снизу донесся шорох.
– Черт! – ругнулась я. – Как тебя достать?
Фарух молчал.
Я огляделась по сторонам. Где-то неподалеку должна быть лестница или что-то в этом роде… Но ничего похожего я не видела. Я тщательно обошла двор и наконец в самом углу нашла то, что искала, – длинную, метров шести, лестницу.
Я проволокла ее до самой ямы и, кряхтя от напряжения, спустила вниз.
– Ой! – услышала я оттуда.
– Что – зацепила?
– Блин, по голове! – вскрикнул Фарух.
– Надо же! – удивилась я. – Ты еще и разговаривать можешь! Давай вылезай!
Фарух засопел, закряхтел и, наконец, заскрипел лестницей. Я терпеливо ждала.
Он вылез, и я совершенно растерялась. В свете луны передо мной стоял на четвереньках совершенный, законченный душман – вплоть до поясного платка поверх халата.
– Домой хочешь? – сразу перешла я к делу.
– Н-не знаю, – растерялся Фарух.
– Ты хоть откуда?
– Из Тамбова.
– А как звать-то тебя – на самом деле?
– Фарух, – твердо произнес он, и я удивилась. Это был первый вопрос, на который он ответил определенно.
– Раньше как звали? – поправилась я.
– Саша, – неохотно признался Фарух.
Я цокнула языком – два года под мудрым руководством Хафиза даром ему не прошли.
– Ладно, хрен с тобой, Фарух так Фарух. Где Хафиз спит?
– У себя, – растерялся Фарух. – В спальне.
– Это там, где ковры?
– Ну-у…
– А за железной дверью – что?
– Не знаю. Он туда никого не пускает.
– Но он там не спит?
– Нет, – решительно замотал головой Фарух. – Он туда вообще редко заходит.
Я задумалась. Было два варианта: Хафиз либо заметил мои боевые действия и скрылся за железной дверью, либо его в доме нет. В первое я не верила. Если бы он меня увидел, то скорее всего попытался бы остановить, может, пристрелить… Тем более что ребят его я «брала по частям».
– Хафиз мог уехать?
– А сегодня какой день? – спросил Фарух.
Я попыталась сообразить.
– Уже пятница. Эта ночь – с четверга на пятницу.
– Тогда он у муллы. Он всегда в четверг на ночь выезжает, а в субботу утром приезжает.
– Всегда?
– Всегда! – уверенно произнес Фарух.
Ситуация складывалась неопределенная. Я, конечно же, хотела бежать – и немедленно. Но нельзя, чтобы мне кто-то помешал.
– Здесь есть комнаты без окон и с дверями – настоящими, деревянными?
– Нет. Здесь почти все – без окон, но чтобы и с дверями… Комната охраны, ну и у Хафиза…
– Блин! – вспомнила я. – Тут ведь сарай есть!
Через пять минут я внимательно оценивала пригодность уже знакомого мне сарая к использованию в качестве тюрьмы. Он был совершенно пустой.
– А где лошади? – спросила я шепотом у Фаруха.
– Он на них уезжает. Одна – для себя, и одна – для поклажи.
Я вдруг подумала, что, по большому счету, этот «приют разбойника» пришел в запустение: шесть прекрасных, крытых решетками ям для рабов, а использовалась при мне только одна – для Фаруха; огромная конюшня, а стоит пустой!
Фарух показал мне, где лежит бревно для подпирания двери, и я пришла к выводу, что это то, что надо.
– Сиди здесь! – приказала я Фаруху. – Дернешься – пристрелю!
Он вжал голову в плечи, и сразу стало понятно: этот «человек разумный» – битый, и хорошо битый! Я уже пожалела, что вытащила его.
Когда я прошла на женскую половину, старуха уже поднялась и, стоя в дверях, внимательно осматривала двор.
– Поднимай девчонок и всех сюда! – приказала я, указав рукой прямо перед собой, и передернула затвор.
Женщина оцепенела. Русского языка она не знала, но металлический звук затвора подействовал лучше любого переводчика. Она сразу поняла, что попала в беду.
– Быстро! – с угрозой повторила я.
Из-за циновки выглянула самая младшая, но бабка запихнула ее рукой обратно.
– Не дури! – с угрозой предупредила я.
Мы стояли напротив друг друга, глаза в глаза. Бабка не сдавалась.
Сзади нее в комнате раздалось шевеление, и вскоре во двор выглянула еще одна девушка. Старуха попыталась запихнуть обратно и ее, но я подошла и сорвала циновку.
– Выходи! – крикнула я и еще раз передернула затвор.
Патрон выскочил из автомата впустую, но я знала, что психологическое воздействие от этого не уменьшилось, а стрелять я все равно не собиралась.
Услышав знакомый звук, девчонки одна за другой выскочили во двор, сбились в кучу и заскулили.
– Спокойно! Вперед! – Я указала стволом на дверь, и старуха, первой сообразив, что произошла очередная таджикская революция, засеменила туда, куда указывал некогда порабощенный, а теперь победивший «класс».