Милославская редко проводила бесплатные сеансы, хотя в некоторых случаях происходило именно так. Гадание на картах отнимало у Яны слишком много сил, выкачивало жизненную энергию. В день больше двух карт из колоды экстрасенс использовать не могла, а потом и вовсе чувствовала себя, как выжатый лимон. По этой причине совмещение какой-то работы с гаданием оказалось невозможным. Расследования остались единственным средством существования женщины.
– Тебе что-то нужно? – ласково обратилась к Милославской Марина, ожидая, что расследование начнется прямо сейчас и что она в данный момент чем-то способна помочь ему.
– Да, – улыбнувшись, ответила та.
Федотова с готовностью слушать захлопала глазами.
– Мне нужно отдохнуть, как следует выспаться, – задумчиво проговорила Яна, – иначе из всех моих попыток ничего не выйдет. Я сейчас не в том состоянии, чтобы…
– Да-да, конечно, – залепетала Федотова. – Мы тоже сейчас ляжем, – она вопросительно посмотрела на мужа. – Я приготовлю тебе комнату, – добавила она, снова глядя на Яну, и ушла.
– Не думал, – хрипло протянул Саша, откинув голову на спинку кресла, – что когда-нибудь придется к тебе обратиться не по-дружески, а вот так, по-деловому. Честно, говоря, я и не очень-то верил во все твои гадания. А теперь, признаюсь, верить хочется.
– Верь, – позевывая, произнесла Милославская.
– Яна-а, – донесся сверху Маринин голос, – поднимайся, я постелила.
Милославская привязала собаку, рыскающую около крыльца, на террасе и неспешно стала подниматься на второй этаж.
Хозяйка отвела ей небольшую уютную комнатку, где не было ничего, кроме просторной деревянной кровати и невысокой прикроватной тумбы. Стены обтягивала бежевая ткань, окно загораживали белые вертикальные жалюзи. Ничто не отягощало взгляд.
– Вот, – почему-то виновато произнесла Марина, увидев на пороге Милославскую.
– Прекрасно, спасибо, – сказала та, потягиваясь.
– Ну ладно, пойду, – почему-то прошептала Федотова, – а то Саша тоже с ног валится, постелю ему.
Гадалка кивнула. Как только дверь за ее подругой затворилась, она небрежно стянула с себя одежду, побросала ее на тумбу и забралась в постель, натянув на себя тонкую льняную простыню. Яна, чувствуя блаженство расслабления, закрыла глаза и с наслаждением стала ожидать, когда сон овладеет ею…
Однако не спалось. Мысли лезли в голову, и не находилось способа от них избавиться. Гадалка много раз пыталась начать думать о чем-то, не связанном со смертью Евдокии Федоровны, но сознание настойчиво возвращало ее к событиям последнего дня, рисуя в ее воображении отвратительные картины преступления.
Мысленно Милославская сразу, еще в доме покойной, заключила, что взять там нечего, так что вряд ли туда пришли, чтобы грабить. К тому же, судя по реакции Витьки, там ничего и не пропало. Теперь Яна раздумывала о том, какой же все-таки мотив для убийства мог быть у преступника.
Она почему-то то сразу стала думать о разных материальных версиях. Ведь какой вред мог быть кому-то от беспомощной семидесятилетней старухи? Но материальные версии тоже не очень-то клеились. «Наследство?» – спросила себя гадалка, построив до этого еще кое-какие предположения, и тут же рассмеялась над собой. Вряд ли бедная сельская пенсионерка могла оставить после себя что-то существенное.
– Хотя… – вслух проговорила гадалка, открыв глаза. – Насколько я понимаю, вся родня Евдокии Федоровны, за исключением Федотовых, сосредоточилась в Багаевке… И богатых среди них нет… Поэтому какой-никакой домишко и самые скромные сбережения на сберкнижке могли бы стать мотивом… Живет и не помирает старуха, а кто-то этого, может быть, очень ждал… Да, да, – согласилась с собой Яна, – надо рассмотреть версию о наследстве.
Милославская перевернулась на другой бок, снова закрыла глаза. Пролежала так еще около пятнадцати минут. Нет, сон решительно не хотел поймать ее в свои сети. Теперь уже и кровать казалась ей неудобной и подушка слишком большой… Она села, подняла подушку повыше и облокотилась на нее, приняв полулежачее положение. На тумбе, под вещами, лежала ее дамская сумочка. Яна потянулась и взяла ее. Расстегнула молнию, заглянула внутрь. На дне, среди косметики и прочего, спряталась колода карт, с которыми гадалка практически никогда не расставалась.
Милославская подцепила рукой колоду и положила ее перед собой. Потом развернула карты веером, подумала и выбрала «Взгляд в прошлое», потому что больше всего ее интересовало, какие события предшествовали смерти Ермаковой.
Символы, изображенные на этой карте, были необычны, как и на всех остальных. Лестница, подобная серпантину, уходила далеко ввысь, откуда сурово взирал человеческий глаз, поглощающий в своих таинственных глубинах эту самую лестницу.
Яна смешала остальные карты и пристально посмотрела на выбранную. Она вдруг почувствовала, что магические знаки, к которым она давно привыкла, так и влекут, так и зачаровывают. Гадалка поднесла к карте кисть правой руки, задержав ее на некоторое время в воздухе, на расстоянии около десяти сантиметров от «Взгляда в прошлое». От карты исходило необъяснимое магнитное притяжение, и рука сама собой незаметно вплотную приблизилась к картонке.
Секунду-другую не происходило ничего необычного, и Милославская даже успела испугаться того, что карта не пойдет на контакт – такое бывало. Однако вскоре в кончиках пальцев стало чувствоваться знакомое покалывание, свидетельствующее о том, что «Взгляд в прошлое» все же «ответил согласием».
Постепенно всю кисть, а несколько позже всю руку и всю гадалку окутало приятное тепло. Яна в ясном сознании успела произнести: «Не зря я ее выбрала», а дальше все закружилось, смешалось. Мощный вихрь завертел сознание Милославской в сумасшедшем танце.
Танец этот был гадалке приятен, но он довольно скоро закончился. Ее окружила темнота. «Внутренняя» Яна насторожилась. Вдруг неожиданно послышался какой-то металлический звон. «Ключи?» – мысленно спросила женщина. Однако тут же она заключила, что это несколько иной звук. «Кощей над златом чахнет», – пронеслось у нее в голове, и в следующий миг видение представило ей то, чего она совершенно не ожидала…
Милославская увидела перед собой старинный кувшин, полный золотых монет. Монеты лежали в нем, насыпанные горкой, но почему-то позвякивали. Эта картина еще несколько секунд продержалась в поле зрения гадалки, и все померкло. Яна вернулась к реальности. Она чувствовала себя полностью истощенной и лежала, не открывая глаз. «Ну и ерунда, – первое, что возникло у нее в голове, – чушь, чушь собачья…»
Женщина почти отчаялась, однако тут же поймала себя на мысли, что видения, дарованные ей картами, вообще весьма редко бывали прозрачными по смыслу и порой оборачивались событиями, которых она никак не ожидала и только после соображала, что именно к этому и обращала ее карта. Остановившись на этом, Милославская все еще раз взвесила и пришла к выводу, что картина из видения может быть знаком того, что старуху действительно убили из-за денежного, материального интереса.
– Непременно займусь версией о наследстве, – еле слышно прошептала она и практически мгновенно заснула.
ГЛАВА 6
– О!Да она спит-то как! Почти сидя! – смутно услышала Милославская сквозь сон.
Яна приоткрыла один глаз и увидела в дверях Марину.
– Доброе утро, – почему-то сразу зашептала Федотова, – вернее, добрый день. Обед готов…
– А? – переспросила механически гадалка, хотя и так все слышала.
– Пойдем обедать.
– А-а… – понимающе протянула Яна. – Да не хочется еще чего-то. Я полежу?
– Лежи, – Марина пожала плечами и острожно прикрыла дверь, выйдя в коридор.
Милославская потянулась.
– Итак, – сказала она самой себе, – что мы имеем?
Яна стала прокручивать в голове минувшее видение, потом картину, которую она увидела в доме покойной Ермаковой.
– Нет, лежать некогда, – заключила гадалка и попыталась подняться.
Сон вернул ей потерянные во время гадания силы, но все же когда Яна встала на ноги, голова у нее закружилась. Она закрыла глаза, снова села на постель. Где-то в коридоре послышался Сашин кашель. Милославская не спеша поднялась и неторопливо стала натягивать на себя одежду. Взлохмаченная, она воровски выглянула в коридор и, пока никто ее в таком виде не заметил, проскользнула в ванную, где скоро привела себя в божеский вид.
Джемма поприветствовала спускающуюся по лестнице хозяйку радостным лаем.
– Ну-ну, – успокоила ее гадалка, потрепав по холке.
– Присоединяйся, – сказал Саша, подув на ложку горячего супа, которую он держал перед собой.
На поверхности его тарелки симпатично плавали румяные фрикадельки. Яна втянула ноздрями распространившийся от блюда аромат и, закатив глаза, произнесла:
– Чудо!
– Садись, садись, – поторопила гадалку Марина, опустив половник в высокую фарфоровую супницу, – аппетит во время еды придет.
– Кажется, он уже пришел, – ответила Милославская и присела за стол.
– Мы похозяйничали немного, – виновато произнесла Марина.
Яна взглянула на нее непонимающе.
– Покормили Джемму, – пояснила та. – Она на сумку твою спортивную лает и лает. Мы испугались даже, думаем, что там такое. Но будить тебя не стали, решили, уж извини, проверить. А там сверху пачка ее корма. Вот и…
Собака словно поняла, о чем говорили, и виновато заскулила.
– Вот я тебе! – пригрозила ей Милославская.
– Да ладно! – успокоил Яну Федотов. – Она не хотела, чтоб тебя разбудили, просто. Тем более мы ее не чем-то там кормили, а ее собственным кормом.
Гадалка промолчала и стала, обжигаясь, осторожно хлебать суп.
– Расскажите мне о семье Ермаковых, – сказала она несколько позже, отодвигая от себя пустую тарелку и придвигая кофе, решив, что нет смысла тянуть и надо взяться за дело.
– Ну-у… – многозначительно протянул Саша. – У Евдокии Федоровны два сына. С первым ты уже знакома, – Федотов замолчал, наливая в свою чашку сливки.
«Ага, – заметила про себя гадалка. – Но Витька совершить преступления просто не мог. Ведь смерть матери вызвала у него шок, истерику».
– Есть еще один сын, Леня, – Саша тяжело вздохнул. – Но тот просто подарок!.. – выразительно добавил он, покачивая головой.
«За него мне и надо взяться, раз так» – подумала Милославская.
Федотов хотел сказать еще что-то, но гадалка его перебила.
– Могу я попасть в дом? Мне надо осмотреть его более тщательно, – пояснила она.
– Нет вопросов, – Саша пожал плечами, – сейчас отвезу.
Приятели молчаливо закончили трапезу. Потом Федотов с Милославской, прихватившей и Джемму, пошли к стоянке за машиной, а Марину оставили в доме, так как она неважно себя чувствовала, да и в доме нужно было навести порядок.
Яна с Сашей в ногу шагали по наезженной дороге, и он рассказывал ей про счастливую молодость Евдокии Федоровны, а Милославская тем временем невольно вспоминала неприглядный облик женщины, вынутой из петли, и с грустью думала о смысле человеческой жизни.
– Тут подожди, – сказал Федотов, скрываясь за железными воротами стоянки.
Вскоре он появился перед гадалкой на сверкающем чистотой автомобиле, который по его просьбе тщательно вымыли.
– После езды по багаевским путям вряд ли он останется таким же свеженьким, – пробормотала Яна.
Саша притормозил, и Милославская, потянув за собой собаку, уселась на заднее сиденье. Федотов резко тронулся с места, и машина рванула вперед, оставляя позади себя высокие клубы пыли. Приятелям пришлось наглухо закрыть окна и включить в машине кондиционер: был самый типичный жаркий летний полдень.
Оба они молчали, потому что настроение совсем не располагало к дружеским разговорам. Только когда невдалеке появились очертания домов, Яна спросила:
– Кажется, приехали?
– Угу, – промычал Саша.
Видно было, что чем ближе они подъезжали, тем больше он волновался. Милославская тоже испытывала какие-то неприятные чувства, но она пыталась подавить их в себе, зная, что по долгу службы просто не имеет права потакать им.
Федотов подогнал автомобиль прямо к воротам. Приятели не спеша вышли на улицу. За калиткой слышалось шарканье метлы. Саша удивленно пожал плечами и, приподняв щеколду, открыл дверь.
Посреди двора стоял Витька и размахивал пышной чилигой из стороны в сторону. Увидев перед собой вошедших, он остановился и исподлобья посмотрел на них. Саша протянул ему руку. Тот крепко пожал ее.
– Ты чего это? – спросил Федотов, окидывая взглядом двор.
– Да порядок навожу, а то люди придут… Скажут…
Милославская подошла к крыльцу, которое Витька или его жена уже успели начисто вымыть, поднялась по ступенькам и стала осматривать дверь, пытаясь определить, не был ли взломан замок. Практически сразу она поняла, что с ним все в порядке.
Федотов тем временем отозвал Ермакова немного в сторону и что-то тихо стал говорить ему. Он указывал на гадалку, поэтому о содержании их разговора ей нетрудно было догадаться. Витька терпеливо, или Милославской только так показалось, выслушал своего родственника, а потом довольно громко и немногозначно дал ему понять, что в доме матери, дабы не осквернять ее память, никаких гадалок видеть он не хочет.
Федотов неловко покосился на Яну и оттянул Ермакова еще немного в сторону. Снова стал тихо, но теперь уже нервно, что-то объяснять ему. Гадалка сделала вид, что не обращает на них абсолютно никакого внимания, но краем глаза она невольно следила за ходом разговора. Витька опять возразил, и тогда Федотов, не выдержав, обрушился на него с трехэтажным матом, нисколько не заботясь о том, что теперь их слышит не только Милославская, но и те, кто, возможно, проходит в этот момент мимо дома. Ермаков в ответ злобно махнул рукой, бросил метлу и вышел со двора.
Саша подошел к гадалке, встал на цыпочки и стал шарить рукой где-то над дверью. Вскоре он извлек из нехитрого укрытия ключ и протянул его Яне.
– Заходи, – сказал он, – пойду догоню его, успокою.
Федотов бегом направился на улицу, и вскоре Яна уже не слышала его шагов.
Милославская привязала Джемму у крыльца, вставила ключ в замочную скважину, сделала им несколько оборотов и толкнула дверь, которая послушно перед ней раскрылась. Изнутри на нее пахнуло прохладой. Ожидаемого Яной неприятного запаха не было.
Гадалка осторожно переступила порог и оказалась в небольших сенцах, где на самодельных деревянных полках валялась какая-то старая обувь. Яна старательно оглядела тут все и ничего для себя примечательного не нашла.
Милославская двинулась далее, с силой толкнув тяжелую толстую деревянную дверь, ведущую в небольшой квадратный коридорчик, служащий в зимнее время и раздевалкой, и кухней одновременно. Тут и развернуться-то было негде, но женщина жила одна, а потому приспособилась как-то вести хозяйство и в таких условиях.
Яна наклонилась к выкрашенному белой краской низенькому столу, накрытому прорезанной местами клеенкой, и, повернув защелку, распахнула его дверцы. Ее обдало странным запахом, составленным из ароматов специй, духа перележавших круп и той неприятной для обоняния ноты, которая всегда исходит от старой мебели. Милославская пошарила немного внутри, обнаружив около десятка тканевых небольших мешков с остатками пшена, гороха, перловки и прочего и стеклянные незакрытые банки с лаврушкой, гвоздикой и еще какой-то молотой специей. В углу, в старой металлической банке из-под дешевого молотого кофе стояла наполовину сгоревшая толстая свечка. Рядом с ней лежал помятый спичечный коробок.