Гадалка закрыла дверцы, окинула взглядом два невысоких табурета, на верхнюю часть которых были натянуты сшитые из шелковой цветастой ткани пестрые сидушки со вставленным в них поролоном. Нет, ничего тут не предвещало присутствия преступника.
На прибитой высоко кованой вешалке скучали старое потертое пальто, болоньевая длинная куртка, выцветшая телогрейка, а на верхней полке небрежно лежал старый теплый платок и кроличья серая ушанка, давно отжившая свое. Стены были, как показалось Яне, не так давно выбелены известью с добавлением синьки. Пол застилал круглый половик, сплетенный из маленьких кусочков разных материй. От всего этого веяло каким-то умиротворением. Тихонько тикал на узком маленьком подоконнике старенький будильник. Вряд ли злодею тут что-то могло понадобиться. Впрочем, Милославская еще утром, когда выходила отсюда с мыслью не о самоубийстве, а об убийстве, заметила про себя, что в этой комнате чужой человек едва ли к чему-то прикасался.
Набравшись мужества, гадалка шагнула в главную часть дома, где еще совсем недавно лежала покойница. Тут кое-что изменилось: Витька успел аккуратно заправить постель, расправил узкие длинные дорожки, до того сбитые в кучу. В остальном все было как прежде: скромно и чисто.
Яна случайно посмотрела на икону и невольно задержала на ней свой взгляд. Неожиданно в окно громко постучали. Милославская вздрогнула. Она сделала несколько осторожных шагов, чтобы увидеть, кто пожаловал – за окном рука об руку стояли Федотов и Ермаков. Ее приятель успокоившийся, а Витька, как показалось, немного виноватый. Гадалка отодвинула занавеску и вопросительно кивнула, глядя на Сашу.
– Мы до города доедем. Кое-что решить надо. Тут будешь? – крикнул он.
Но кричать и не надо было. Милославская и так все отлично слышала сквозь приоткрытую форточку.
– Тут, – ответила она, обрадовавшись, что сможет спокойно «поработать».
Витька с Сашей сели в машину и скоро скрылись из виду. Яна знала, что может прийти и еще кто-то из родственников, поэтому, чтобы обезопасить себя от неожиданного визита, она изнутри закрылась на ключ и, вытащив его из скважины, вернулась в комнату. Было немного жутковато, но гадалка и не в таких ситуациях бывала.
Она присела на табурет, закурила, задумалась. «Как же преступник мог проникнуть сюда?» – вертелось у нее в голове. Поначалу Яне подумалось, что Евдокия Федоровна наверняка знала его и открыла дверь ему сама. Потом она заметила, что одно окно, выходящее во двор, полностью выставлено и заменено тонкой деревянной рамой, обтянутой мелкой сеткой. Так в деревне спасаются от жары. Бояться тут, как, наверное, казалось Ермаковой, некого. А Милославской теперь представлялось, что убийца вполне мог проникнуть в дом и этим путем, довольно быстро и практически без шума, скрипа дверей, лишних объяснений насчет позднего визита и прочего.
Гадалка подошла к окну и осмотрела раму. Она довольно легко, одним только нажатием вынималась и так же легко, даже с улицы, вставлялась обратно. То есть злодей мог проникнуть в дом, сделать свое дело и вернуться назад, практически ничем не выдав своего присутствия, надеясь, что увиденное сочтут за самоубийство и разбираться ни в чем не станут, так как женщина старая, свое уже все равно отжила.
Милославская еще раз вспомнила увиденную утром картину. Да, только скомканные половики говорили о происходившей тут суете. Но смешать их мог и перепуганный Витька и, вероятнее всего, он это и сделал, так как убийца, даже если что-то и нарушил, непременно привел все в прежнее состояние, боясь выдать себя.
Подумав поначалу, что раз сын покойницы ничего странного в доме не увидел, то ей тем более этого не заметить, гадалка все же решила все хорошенько осмотреть, поскольку какая-нибудь мелочь, что нередко бывало, могла вывести на след. Она стала рыться во всем, что только попадалось ей на глаза. Переворошила весь шкаф, нашла альбом с фотографиями, пересмотрела их все, заглянула под матрас, где ничего кроме скомканных чулок не нашла, пересмотрела оторванные листы перекидного календаря, заботливо сложенные на столе стопкой, изучила содержимое тумбы под телевизором, покопалась в ящиках трюмо, полных всяких ненужных мелочей. В общем, ко всему в этой комнате Яна приложила свою руку. Уставшая, разочарованная, она присела на край сундука и снова стала курить.
– А! – вдруг вскрикнула она. – Сундук! Сундук! Как же я про него… Он скатертью накрыт, и не заметишь…
Милославская затушила сигарету, присела, осмотрела тяжелую крышку сундука. Ее надежно держал средних размеров навесной замок.
– Спилить? – спросила она себя.
Но тут же обругала свою голову за глупые мысли. Секундой позже вспомнила, что на одной из полок шкафа, под нижним бельем, обнаружила какой-то ключ.
– Ерунду в такие места не прячут, – пробормотала она и подошла к шкафу, чтобы достать его.
Заполучив ключ в руки, гадалка чмокнула его, едва касаясь губами, хотя и не знала заранее, то ли это, что ей нужно. Она встала на колени, чтобы возиться с замком было удобнее, и попыталась вставить ключ в скважину. Он довольно легко вошел в нее.
– У-умница! – протянула Милославская.
Она повернула ключ вправо, но тот не поддавался, стоял на месте. Попробовала влево – то же.
– Черт побери! – захныкала Яна.
Со злости она стала тормошить ключ в замке туда-сюда, и… он неожиданно повернулся. Ржавая дужка тут же выпала из круглого отверстия.
– Ах, вот как все про-осто, – расплываясь в широкой улыбке, протянула гадалка.
Она осторожно вытащила замок из петли и положила его рядышком с собой на пол. Прихватила с боков крышку сундука и потянула ее вверх.
– Эге! – кряхтя, воскликнула Яна. Крышка оказалась непредсказуемо тяжелой.
Тем не менее Милославская с ней справилась, открыв ее до конца и привалив к стенке. Содержимое сундука, занимающее его меньше, чем наполовину, сверху было накрыто желтой льняной скатертью. Не церемонясь, Яна отодвинула ее в сторону и обнаружила бумаги разного рода.
В правой стороне аккуратной стопкой лежали поздравительные открытки и письма. Милославская стала их просматривать. В основном это была корреспонденция, писанная давным-давно. Многие конверты совсем пожелтели. Заставив свою совесть замолчать, гадалка решила хотя бы бегло прочесть содержание каждой из этих вещей.
Она пробегала глазами строчки и узнавала, с кем Евдокия Федоровна имела очень теплые отношения, а с кем похолоднее. Некоторые письма дышали любовью и тоской, а некоторые были просто отпиской, содержащей пару заурядных фраз о здоровье, работе, семье и два-три вопроса к адресату на ту же тему. Открытки в основном несли штампованный текст: желаю счастья, успехов в работе и так далее. Две-три штуки, правда, были с изюминкой, и Яна даже решила запомнить их содержание, для себя, на всякий случай.
Спустя некоторое время гадалка уже имела определенное представление о знакомых, близких и родных Ермаковой, живущих вне Багаевки. Но, главное, она сделала для себя вывод о том, что никто из них не угрожал Евдокии Федоровне, не был ее лютым врагом.
Отдельно от открыток и писем зачем-то хранилась солидная стопка газет, в основном времен царя Гороха, а вернее – Советской власти. С серо-желтых страниц кричали авторитарного настроения заголовки. На всякий случай Яна пересмотрела их и не нашла ничего интересного в плане ведомого ею расследования.
Третью стопку составляли несколько целлофановых пакетов. В первом Милославская нашла паспорт телевизора, радио, инструкции к использованию миксера и скороварки и еще кое-какие бумажки того же направления. Во втором были газовая книжка, книжка по оплате электричества и ряд документов на дом. Они свидетельствовали о том, что Евдокия Федоровна являлась единоличной его владелицей и долгов по разным платежам не имела.
Третий пакет заполняли личные документы самой умершей: паспорт, военный билет (как оказалось, она была военнообязанной), пенсионное удостоверение, удостоверение ветерана труда, старый профсоюзный билет, с фотографии на котором смотрела совсем еще молодая симпатичная женщина, пара-тройка грамот за особо добросовестный сельский труд и еще несколько бумаг, не имеющих особого значения. Милославская все тщательно просмотрела и отложила в сторону.
В самом низу под этими пакетами она нашла нечто замотанное в белую хлопковую тряпицу и стала торопливо разворачивать ткань. Под тканью оказалась красная картонная папка. Женщина с трепетом раскрыла ее. Найденное Яну более чем порадовало.
– Не зря я столько сил тут положила! – воскликнула она.
Внутри папки гадалка нашла документ, свидетельствующий о том, что дом завещан Витьке и только ему. «А как же второй сын, тот, который „подарок“? – пронеслось у нее в голове. – Неувязочка получается…»
Неожиданные подозрения вдруг закрались в сознание Милославской.
– Неужели Витька? – прошептала она. – Он и меня сюда пускать не хотел… Хотя нет… Ведь он так убивается! Хотя… Дурак что ли он, чтоб не убиваться, заподозрят же! Ведь от версии убийства вон как отмахивался, хотя факт налицо. Похоронить ему скорей и все… Нет, тут дело, кажется, нечисто.
Залаяла Джемма. Лязгнула щеколда. Яна быстро поднялась на ноги и глянула в окно, выходящее во двор. В калитку заходили Ермаков и Федотов. В руках они несли какую-то картонную коробку.
Милославская быстро вложила документ назад в папку, сунула ее в сундук, с силой потянула его крышку, отчего та, упав на место, неожиданно громко хлопнула. Дрожащими руками она быстро расправила вязаную скатерть на поверхности сундука, всунула замок в петлю и попыталась его закрыть. Однако ключ никак не хотел поворачиваться.
Гадалка еще раз выглянула в окно. Первую коробку мужчины поставили на крыльцо, а теперь несли туда же вторую. Решив не рисковать, Яна оставила замок висящим в петле, но незакрытым и натянула пониже скатерть, чтобы замка не было видно. Ключ же сунула назад в шкаф. Сама тут же кинулась к входной двери, чтобы отпереть ее. Саша и Витька как раз скрылись за калиткой, выйдя, наверное, за очередной коробкой. Какие-то секунды, и гадалка снова была в передней комнате. В сенях через несколько мгновений послышались голоса. Милославская села на табурет и приняла непринужденный вид.
Мужчины вошли оба мрачные, уставшие.
– Ну? – спросил ее Федотов.
– Что ну? – ответила она. – Я еще раз убедилась, что тут совершено преступление.
Саша посмотрел на Ермакова. Тот скривил рот в какую-то болезненную улыбку. «Ага! – подумала гадалка. – Вот оно нехорошее наружу-то и вылазит!»
– Да у нас на деревне, – заговорил вдруг Витька, – самое большое преступление за последнее десятилетие – это кража телки у Ивановны.
Он махнул рукой и отвернулся. Мужчины прошли в комнату и сели к столу. Стали разговаривать между собой о приобретенных покупках. Яна же пристально наблюдала за Витькой. Взгляд его был тосклив, речь тиха и спокойна. Федотов вдруг глянул внимательно на рубашку Ермакова и сказал:
– Это ж мать тебе лет пять назад покупала, да?
Тот в ответ только кивнул головой, потом вдруг сморщился, упал на руки, лежащие на столе, и беззвучно затрясся. Саша молча похлопал его по плечу. Милославская в этот момент засомневалась в своих первоначальных подозрениях насчет Витьки.
– Ну ладно, Витек, хватит, – сказал, поднимаясь со стула Федотов. Он перевел взгляд на гадалку и спросил: – Едем?
Яна кивнула.
– Пора нам, Вить, – тихо произнес Саша. – Да и ты домой иди. Завтра день тяжелый.
Ермаков отрицательно затряс головой.
– Ты порядок тут навел, – стал уговаривать Федотов, – продукты мы основные купили, завтра остальное привезу. Кстати, идем-ка их в подпол опустим.
Саша двинулся к выходу. Витька поднялся и пошел за ним. В кухне Ермаков наклонился и откинул половик, под которым оказалась деревянная квадратная крышка погреба с тонким металлическим кольцом. Витька дернул за кольцо и поднял крышку. Потянуло сыростью. Федотов нажал на одну из кнопок выключателя, и в подполе загорелся свет.
– Неси, – сказал родственнику Ермаков, спускаясь вниз по железной ржавой лестнице.
Саша пошел на крыльцо за коробками, а Яна решила воспользоваться моментом и поинтересоваться содержимым подземного помещения, которое сегодня она упустила из виду. Она присела на корточки на самом краю подвала и заглянула внутрь. Ермаков уже стоял на бетонированном полу. Он явно чувствовал, что гадалка смотрит сверху, но, казалось, был полностью к ней безразличен или намеренно пытался не замечать ее присутствия. Витька просто опустил глаза в пол, руки упер в бока и ждал Федотова. Тот не заставил себя ждать и появился на пороге кухни весь красный и с трудом удерживающий тяжелую, видимо, коробку. Не увидев в погребе ничего, кроме десятка банок с вареньями и соленьями, гадалка решила удалиться, чтобы не мешаться под ногами.
Спустившись с крыльца, она отвязала собаку, а выйдя за ворота, облокотилась на капот Сашиной машины и закурила. Яна решила ничего пока не говорить Федотову о результатах своих поисков и первых подозрениях. Он вряд ли бы в них поддержал ее. Судя по всему, их с Ермаковым связывали самые теплые отношения. К тому же в практике гадалки нередко бывало, что излишняя осведомленность клиентов о ходе расследования только мешала этому ходу.
«Зачем он позвал Федотовых, если виновен? – спрашивала она себя. – Хотел создать себе дополнительное алиби? Хотел, чтоб было больше свидетелей его душевных терзаний? Или же… Помощь богатых родственников в похоронах ему была нужна так и так, и он в любом случае рано или поздно обратился бы к ним», – заключила гадалка в итоге.
Через несколько минут во дворе послышались голоса. Витька и Саша спускались с крыльца. Ермаков, хмурясь, отряхивал с себя пыль. Они, переговариваясь, приблизились к калитке и вскоре уже стояли за воротами напротив Милославской.
– Едем? – спросил ее Федотов.
– Мугу, – промычала в ответ гадалка.
– Ну давай, Витек, – произнес Саша, хлопнув родственника по плечу. – Ты все же иди, отдыхай, – посоветовал он на прощанье и открыл дверцу машины.
Яна позвала Джемму и тоже поспешила разместиться в автомобиле.
Когда тронулись с места, гадалка обратилась к Саше:
– А ты до города меня не подбросишь?
– Что? Как? – удивился тот. – Ты отказываешься от дела?
– Ну что ты! Вовсе нет. Просто дом там у меня без присмотра. Я и не думала, что тут задержусь. Проведать хочу, да и… обмундирование сменить, – Яна с каким-то отвращением подумала о своем внешнем облике.
– А-а-а, – понимающе протянул Саша. – Тогда, конечно, довезу.
Федотов ускорил ход своего автомобиля, и всю оставшуюся дорогу приятели провели молча. Разворачиваясь у ворот Яниного дома, Саша, высунув голову в окно, крикнул ей, открывающей калитку:
– Не пропадай!
– Ты плохо обо мне думаешь, – ответила Милославская, немного улыбнувшись, и скрылась во дворе.
ГЛАВА 7
– Ну что, дорогая моя, снова в дорогу? – обратилась гадалка к Джемме, гладя ее по холке. Яна немного помолчала и, поднимаясь с корточек, добавила: – Только позавтракаю.
Собака растянулась во весь рост на коврике, понимая, наверное, что данная процедура не бывает скоротечной. Милославская перелила кофе из серебряной джезвы в чашку, поставила ее на стол, прикурила и, поджав под себя ноги, уселась за стол. Она делала маленькие глотки, чередуя их с затяжками дыма, и строила планы на грядущий день. Самыми актуальными ей казались сейчас поиски Витькиного дома и «оценка» его быта. Если, как думала Яна, она увидит жизнь, протекающую в особой нужде, то подозрения ее обретут более твердую почву под ногами. Ну, а если вдруг состояние ермаковского жилья удовлетворительное, гадалке пришлось бы, увы, сматывать удочки.