– Баран, – ответил первый, – в изолятор временного содержания.
– Далеко?
– Рядом, в Химках, – бодро ответил третий, успевший отдохнуть от изнурительного избиения чеченского «врага».
– Давай вставай! – Это уже было обращено к Аслану.
Но Аслан не мог держаться на ногах. Его челюсть была выбита. Он не мог вздохнуть – так резко болели грудь, спина, почки, бока.
Дежурные в ИВС отказались принимать его в таком виде.
Тогда у них возникла новая идея:
– Отвезем его на Восьмого Марта…
– Он же все слышит! – Второй заметил, что Аслан шевельнулся.
– Сейчас забудет, – ответил первый.
После чего его снова «погрузили» в тьму беспамятства. Аслан пришел в себя все в том же «газике». Он уже не понимал, утро сейчас или вечер, в глазах было темно, он думал только об одном: «Быстрей бы убили…»
Но, судя по всему, это в намерения палачей не входило. Везли его долго, часа два, по крайней мере, так казалось Аслану. Наконец «газик» остановился у больших железных ворот. Это оказалась больница.
Его бросили в коридоре, а сами палачи пошли в кабинет, из которого врач так и не вышел, чтобы взглянуть на больного.
– Господи, – склонилась над Асланом проходящая мимо санитарка-старушка, – кто же это тебя так?
Аслан не смог ответить. Открылась дверь кабинета, палачи вышли со справкой, очевидно, той, которая была им нужна.
– Может, помочь чем, сынок? – Старушка пыталась вытереть кровь на лице лежащего на полу Аслана.
– Иди, мамаша, по своим делам! – грубо скомандовал один из палачей и оттолкнул старушку. – Нечего наркоманов жалеть!
Старушка с жалостью посмотрела вслед утаскиваемому палачами Аслану, покачала говолой:
– Господи, когда же все это кончится!..
– Гляди не болтай у меня, – оглянулся один из палачей, – а то для тебя прямо сейчас все и кончится…
Второй засмеялся. Очевидно, это была шутка.
– Куда теперь? – спросил первый, когда они вышли во двор больницы.
– Петрович сказал, челюсть надо ему вправить, – другой показал в неведомом Аслану направлении – туда.
«Заботятся, гады», – мелькнуло в сознании Аслана.
Тащили его недолго. Новое помещение находилось неподалеку от больницы. Аслан увидел только белый халат, белую маску на лице костоправа, который собирался вправить ему челюсть, и потерял сознание от острой боли, пронизавшей все его тело…
Пришел в себя он на бетонном полу. Боли он уже не чувствовал. И не думал о том, что с ним вообще будет дальше. Но почему-то беспокоил вопрос: «Неужели это Елена сообщила им, что я был у нее? Ведь они взяли меня буквально через десять минут после того, как я вошел в ее квартиру. И это не проверка паспортного режима. И не облава на террористов. Омоновцы действовали целенаправленно…»
Аслан гнал от себя подобные мысли, но его сознание снова и снова возвращалось к этому: «У нее своя семья, другая жизнь, я для нее – препятствие, возможно, даже напоминание о сделанной ошибке… Может, это и к лучшему, что у сына другой отец и что в его документах не будет написано: „Чеченец“… Хотя он, как она однажды сказала, моя копия. Бедный мальчик, только бы ему не пришлось пережить всех страданий, которые выпали на мою долю только потому, что я чеченец…»
Он вспомнил о том, с какой гордостью отец говорил ему о его происхождении. Древний княжеский род Магомадовых был известен не только в Грозном. Аслан всегда гордился своими предками. Даже тогда, когда в армии впервые в жизни услышал от «дедов» презрительное, обращенное к нему:
– Чечня!
Аслан ответил с гордостью:
– Да, я чеченец и горжусь этим.
«Деды» растерялись, они ожидали чего угодно: ответных оскорблений, драки, обид, но только не такого спокойного, гордого ответа.
С этого момента все вокруг словно забыли о его происхождении, и ни разу до конца службы никто не осмелился напомнить ему об этом.
Аслан рассказал своей матери о том, что в Москве у него есть сын, рассказал и об отношениях с родителями Елены. Мама Аслана рассудила, как всегда, мудро:
– Без родительского благословения, сынок, счастья не будет… Но если ты любишь и если она тоже тебя любит, то быть вам вместе вопреки всем обстоятельствам, козням всех врагов, которые только укрепят ваши чувства…
– Я очень скучаю по сыну, – говорил матери Аслан, – хочу его видеть, но боюсь мешать ее жизни, да и Сереже сейчас лучше не знать о своем отце…
– Если это твоя кровь, – так же спокойно и степенно отвечала мать, – то он тоже скучает и рано или поздно потянется к родному отцу, но не торопи события…
И Аслан ждал.
Голова раскалывалась, думать больше не было сил. Аслан провалился в глубокие расщелины памяти, ему почудился знакомый запах старых вещей, почти забытые голоса…
Аслан встал и пошел, открыл дверь в другую комнату и… очутился в темной комнатке с низким потолком – в крестьянской избе в три маленьких окошка, расположенных низко над полом, через них сильно бил свет луны с улицы. Комната слева была во тьме, но угадывался стол со стульями, и вроде там кто-то сидел. Из окна виделись сугробы снега, аккуратно отметенные к концам протоптанной дорожки, – так было принято у них чистить улицы. Что-то очень знакомое…
Аслан узнал эту избушку с островерхой крышей, как монашеский куколь укрывшейся между трех кирпичных двухэтажек – эдакая присевшая бабушка. В этой избушке жила его бабушка до конца своих дней, как ни звали ее сыновья переселиться в новый, только что выстроенный кирпичный дом – та ни в какую.
И тут услышал Аслан голос бабушки, она позвала его ласково:
– Асланушка, иди ко мне… Сядь со мною…
– Бабушка…
Аслан прижался к ее лицу щекой. Она погладила его по голове своей сильной шершавой рукой:
– Узнал меня, внучек?
– Да, бабушка, но ты же умерла?
– Умерла, умерла, но вот решила с тобой повидаться. Здесь можно…
– Да ведь твою избушку снесли двадцать лет назад!
– Ничего, что нету, мне разрешили побыть здесь недолго.
– Так это что, теперь комната свиданий, что ли?
– Свиданий, внучек… Как ты, родной?
Аслану захотелось поцеловать ее, но что-то не пускало, она почему-то отстранилась в глубь комнаты, лицо ее уплыло куда-то, но рука так же сильно продолжала гладить Аслана по голове.
– Плохо, бабушка, помираю, видно…
Бабушка начала всхлипывать, плакать, утирая глаза краем ладони, Аслан вспомнил: она всегда так делала. Аслан взял ее руку в свою, а руки уже не видно, и лицо ее растаяло на глазах, остался только последний шепот:
– Иди туда, там тебя любят…
– Куда – туда, бабушка?
Все, и нет ее. Растаяла бабушка Аслана вместе со своей ветхой избушкой.
«На тот свет зовет, что ли?» – думал Аслан, приходя в себя, со стоном поворачиваясь на другой бок.
7
Уже с первой ее фразы в голосе слышалась такая беззащитность и в то же время такая надежда на то, будто я именно тот человек, который способен ей помочь, что сомнений у меня не оставалось: я возьмусь за это дело. Просто не смогу ей отказать. И вовсе не потому, что я такой уж слабохарактерный.
Однако сантименты сантиментами, а служба службой. Святым духом сыт не будешь.
– Хорошо, – сказал я, когда Елена немножко успокоилась после своего рассказа, впрочем, она взяла себя в руки довольно быстро. – Я согласен вести это дело. Но проблема в том, что бесплатно я не работаю. – Я предпочитаю говорить о деньгах безо всяких там намеков, чтобы всем сразу было все ясно. Иначе потом окажется, что кто-то что-то не так понял… – У вас есть деньги?
– Да-да, конечно. – Она стала поспешно рыться в сумочке. – Я не знаю, сколько вы попросите, но это не самое важное. Деньги у меня есть.
Я назвал сумму, обычную для таких дел. Конечно, всегда есть некий соблазн завысить цену, услышав, что клиент может заплатить больше, но и тут необходимо знать меру.
– Разумеется, это в том случае, если все пройдет без всяких осложнений и закончится благополучно. Так что деньги лишь по окончании дела, – добавил я, видя, что она все так же продолжает рыться в сумочке. – Хотя, конечно, мне будет нужен некоторый аванс. Но совсем необязательно давать его сию секунду…
– Да нет, я же точно брала с собой кошелек. Помню, как собиралась к вам, отсчитала деньги, положила кошелек в сумочку. Еще книжку какую-то выложила… О господи, неужели, еще и кошелек украли. – И слезы вновь покатились из ее глаз, она разрыдалась. – Ну почему, почему все так сразу? Одно за другим, одно за другим, – всхлипывала Елена, утирая глаза платком.
Вот против чего я так до сих пор не нашел стопроцентно работающего средства, – так это против женских слез.
Особенно когда ты почти не знаешь самой женщины.
Когда и сам понимаешь, что какие-то причины для этих слез несомненно есть.
И когда видишь, что женщина перед тобой не истеричка какая-нибудь, а весьма сдержанная особа, которая вряд ли себе часто позволяет подобное на людях.
Это был как раз такой, особенный случай.
Впрочем, один способ успокоить женские рыдания я все же знаю. Способ этот заключается в одном коротком глаголе – «отвлечь». Я налил из графина, без которого просто невозможно обойтись на рабочем месте в такую жару, воды в стакан и протянул Елене. И словно невзначай спросил:
– А кем работает ваш муж?
– Он крупный чин в МВД… – ответила женщина после пары больших глотков. Впрочем, и после воды ей пришлось поделить название этой должности на три неравных части, чтобы успеть пару раз всхлипнуть. – Извините, что я так…
– А точнее?
– Генерал… Он курирует в министерстве места заключения…
Ой неплохо! Перед таким чиновником все начальники тюрем в струнку вытягиваются.
– А вы не предполагаете, что он тоже может быть замешан в этом деле? – продолжал спрашивать я. Это был вопрос наугад, взятый с потолка, имевший целью, как я уже говорил, единственно отвлекающий маневр. И он сработал!
– Вы знаете… – Елена не то задумалась, не то замешкалась. – Вы знаете, мне тоже приходила в голову эта мысль. Иначе кому все это было бы нужно. И вся эта милиция опять же. И откуда они знали, что он у меня окажется?.. Они, конечно, могли просто следить за ним, но мало ли ходит по Москве кавказцев. А арестовали почему-то Аслана.
Да, Гордеев, славно сработано – все-таки иногда полезно доверять первой же мысли, которая возникает у тебя в голове. Какая-никакая, а все же ниточка! Не факт, что правильная и ведущая в нужном направлении, но ведь и отрицательный результат – тоже результат, как считают люди поумнее нашего. Пока исходных данных настолько мало, что версий может быть бесконечное количество – от каких-нибудь мстящих чеченцев до масонской ложи или, например, неземной цивилизации, которой бедный Аслан Магомадов помешал в исполнении ее высших планов, а потому среди них найти хотя бы одну правдоподобную и небредовую нить – первый, необходимый и важный шаг.
– Значит, вы допускаете, что этот арест был совершен по указке вашего мужа из-за ревности?
– Я, конечно, не вполне уверена в этом. Но это могло произойти.
Мог, мог. Конечно, мог… Для чиновника такого уровня устроить арест неугодного бывшего любовника жены – раз плюнуть… Конечно, это пока только мои предположения, но уж больно они похожи на правду.
– Хорошо, а ваш муж знал о том, что к вам собирается Аслан?
– Вообще-то я ничего такого ему не говорила – зачем?
– Ну а кто такой Аслан, он хотя бы знает?
– Да, кое-что он знает. Я рассказывала о нем, когда мы только познакомились, говорила, что собираюсь за него замуж. Но я не ожидала от него такого. Не думала, что он на это способен…
– А вы, – спросил я осторожно, – как к нему относитесь? Извините, конечно, что я лезу в ваши личные дела, но это мне тоже важно знать для расследования.
– Да-да, конечно, я понимаю, – сказала она, проведя ладонью по лбу. – Нет, я его не люблю. Хотя я уважала его до сих пор. Это был фиктивный брак – ему нужна была жена, с которой можно было бы выйти в общество, этакий непременный атрибут, я бы сказала. Я… наверное, я совершила ошибку. Но я так устала ждать Аслана, и у меня уже не осталось надежды на то, что он когда-нибудь вернется. А жизнь как-то нужно было устраивать… А теперь приходится об этом горько сожалеть.
«Гораздо горше сейчас приходится сожалеть Аслану», – подумал я, но, разумеется, ничего не сказал. По-своему Елену я тоже понимал.
– Что ж, – сказал я вместо этого, – все мы совершаем ошибки, о которых впоследствии приходится горько сожалеть. Никто от этого не застрахован. Ладно, пока у меня к вам больше нет вопросов. Надо, видимо, ехать в прокуратуру, со следователем беседовать. Вы знаете, кто расследует это дело?
– Сейчас, – она снова полезла в сумочку и извлекла оттуда аккуратную записную книжку. – Вот нашла. Ковалев, Александр Васильевич, Дорогомиловская прокуратура. Бережковская набережная, 14. И телефон есть. Нужен?
– Да нет, все равно туда ехать придется. А впрочем, давайте, чтобы потом в справочнике не рыться.
Она продиктовала телефон. Я записал.
– Свои координаты мне заодно тоже оставьте, пожалуйста.
– Да, конечно, я совсем забыла, извините мою рассеянность.
Я кивнул слегка. Она продиктовала свой адрес и телефон.
– Хорошо, я позвоню вам, Елена Николаевна.
– Можно просто Елена, – произнесла она. – До свидания.
– И последний вопрос, – вдруг вспомнил я, когда она уже была у двери моего кабинета. Елена обернулась. – А почему вы пришли именно ко мне?
– Сама не знаю… Хотелось не слишком постороннего человека, моя подруга вас посоветовала. Она с вашей помощью развод оформляла когда-то. И дала о вас самые лестные отзывы. На вас можно положиться.
– Надеюсь, я оправдаю ваши ожидания, – сказал я несколько смущенно и попрощался.
Вот и будь недовольным, ворчи после этого на «бесплатные» дела – те, что сваливаются на нашу юрконсультацию по назначению суда, а потом с помощью Розанова расходятся по адвокатам, работающим здесь. Клиентура все-таки вещь полезная. И мне очень повезло, что у меня есть талант производить на женщин приятное впечатление…
Однако же хватит думать о пустяках, пора и делом заняться. Но вместо этого я уставился в одну точку и замер.
В голове было, что называется, шаром покати – пусто. Казалось, я даже не способен был ни о чем думать. Но я не прогонял это ощущение – по своему опыту знаю, что раз на меня такое накатывает, это неспроста. Для меня это своего рода непроизвольная медитация. Мозг что-то себе соображает и не успевает формулировать словами. Анализирует информацию, раскладывает по полочкам. Видимо, из этого-то процесса и возникает то, что я склонен называть интуицией – ответы на вопросы впоследствии могут прийти будто бы сами собой, на самом деле являясь результатом такого вот мыслительного процесса. Единственная проблема вот в чем: я понятия не имею, какую именно информацию анализирует в данный момент мое неугомонное серое вещество – может, это история, рассказанная только что Еленой, а может, например, и какой-нибудь ничего не значащий случай, как, например, сбитая сегодня моей машиной Юлия. Или вовсе случайно услышанный разговор в той же булочной. Поэтому я и не даю себе расслабиться подобным образом очень уж надолго – жаль времени на то, что может и не пригодиться. Хотя, не спорю, вполне возможно, что разговор в булочной тоже может вдруг оказаться полезным для дела. Неисповедимы пути господни… Все это может пригодиться и не прямо сейчас, а лет так через десять, допустим.
Однако же действительно хватит сиднем сидеть. И, словно услышав мои мысли, раздался телефонный звонок.
– Гордеев, – машинально ответил я, хотя звонок был местный, не городской.
– Тебя там случайно бандиты не убили? – раздался в трубке вкрадчивый голос Розанова. – Или ты от жары приклеился к кожаному креслу?..
Как я мог забыть?! Я же должен был быть у Розанова уже час, нет, даже два часа назад.
– Извини, – ответил я. – Тут возникло одно неотложное дело. Ко мне посетитель приходил.
– Ну тогда ладно. Но ты все же зайди, если не очень торопишься.
– О‘кей, – ответил я и положил трубку. Потом снова поднял ее и позвонил в прокуратуру, надеясь договориться о встрече с этим самым Ковалевым. Но линия была занята. Ну что ж, пойду к Розанову.