И все же в нашу ядерную эпоху судьбы мира могут зависеть от того, придут ли Россия и Запад к лучшему взаимопониманию. В этом отношении принципиальное значение приобретают различия между национальными устремлениями русских как народа и целями коммунизма как интернациональной идеологии, привнесенной в Россию с Запада. Действительно, если считать, что агрессивные действия коммунистов в последние сорок лет являются естественным проявлением национальных качеств, присущих русским как нации (а именно это утверждает человек, написавший Закон 86–90), то идея расчленения России, даже с риском вызвать всемирный ядерный холокост, может показаться не такой уж безумной. Однако если угроза миру кроется в коммунистической идеологии, то положение не безнадежно, так как влияние идеологий и их содержания со временем изменяется. Я утверждаю, что верно второе.
Я вырос в русской военной семье, близкой к верхушке общества, и сам служил в российской армии – и я знаю, что все популярные сегодня утверждения о том, что русские всегда стремились к мировому господству, полная чепуха. Кроме того, я увидел в СССР признаки изменения коммунистической идеологии и вообще перемен к лучшему. Если не мешать, этот процесс неизбежно продолжится, а угрозы из-за рубежа могут только существенно замедлить его.
Проблема эта настолько сложна, что даже изложить ее на нескольких страницах невозможно. Именно поэтому я принял решение написать эту книгу, о которой думал много лет.
Теперь, когда я пишу эти строки, я уже приближаюсь к возрасту, когда можно будет прекратить преподавание и уйти в отставку. Однако при нынешнем уровне академических пенсий я, пока будут здоровье и силы, не смогу отказаться от инженерного консультирования. Поэтому я отказался от первоначального намерения уйти в отставку и засесть за мемуары, а вместо этого решил написать воспоминания прямо сейчас и расширить рамки книги, включив туда мои недавние впечатления от посещения Советского Союза.
Я постараюсь сосредоточиться на человеческой стороне событий, которым я был свидетелем за «полвека с хвостиком» своей сознательной жизни. Основой, естественно, послужат мои личные впечатления, а особое внимание я постараюсь уделить первым и последним десятилетиям.
Книга разделена на три части. Первая охватывает период до начала Гражданской войны, то есть до ноября 1917 г. Вторая посвящена непосредственно Гражданской войне. Третья часть состоит из двух глав: в первой кратко изложены события моей жизни, а в последней главе – описаны мои впечатления от поездки в Советский Союз (1959 г.).
К счастью, мне удалось сохранить кое-какие документы, помогающие освежить память. Это, например, послужной список моего отца; дневник, или скорее журнал, моей мамы за период с 14 июня 1915 г. по 1 января 1918 г.; несколько личных писем ко мне от бывшего донского атамана генерала Петра Краснова, написанные за границей с 1922 по 1941 г., и другие материалы. Я также старался сверить свои воспоминания с опубликованными данными – это, например, официальные документы, собранные белградской Донской исторической комиссией; мемуары французского маршала Жоффра, германского генерала Людендорфа, американского и британского военных атташе и др. Полезным также оказался просмотр в Нью-Йоркской публичной библиотеке микрофильмов петербургских газет за 1913–1914 гг., которые мы получали дома и которые помогли мне документально подтвердить многие факты.
Я сомневаюсь, что этот мой труд будет встречен аплодисментами. Естественно ожидать враждебной реакции со стороны сильно умножившегося за последнее время класса профессиональных ненавистников России, но и многим другим отдельные части книги могут не понравиться. Например, кое-кто из моих немецких друзей, возможно, будет недоволен напоминанием о том, что в Германии агрессивные намерения расчленения России и ее тевтонской колонизации возникли задолго до Гитлера. При кайзере Вильгельме они вновь оживились и началось организованное их планирование, а Первая мировая война вспыхнула в тот момент, когда Германия была готова к ней в военном и промышленном отношении гораздо лучше, чем Россия. Католикам может не понравиться напоминание о прошлых вторжениях в Россию, за которые ратовали воинственные экстремисты от церкви. Однако все это факты, которые общественное мнение на Западе должно знать и помнить; нынешнего примирения тевтонцев и галлов под крылом Рима (которое я приветствую) может оказаться недостаточно для сохранения мира и выживания человечества. Важно, чтобы за ним последовало примирение тевтонцев и славян, христиан и евреев, а также Римско-католической и Русской православной церквей.
Красным в России часть моего повествования, возможно, тоже придется не по вкусу. Речь в данном случае о тех эпизодах Гражданской войны, мой рассказ о которых противоречит их официально утвержденной и опубликованной версии. С другой стороны, часть белых эмигрантов до сих пор слепо придерживается догмата «непримиримости» – хотя, надо сказать, не без внешнего поощрения и давления со стороны иностранных пропагандистов, у которых больше рвения, чем дальновидности. Эти люди и их друзья, вероятно, обидятся на меня за благоприятные впечатления, привезенные в 1959 г. из поездки в Советский Союз, – некоторым из них неприятна была сама мысль о такой поездке, даже в составе официальной американской делегации.
Я не виню тех людей с обеих сторон, чье суждение в этом вопросе омрачают глубоко эмоциональные воспоминания о родных и близких, трагически сгинувших в жестоких бурях, которые пронеслись над многострадальной землей нашей родины. Я считаю, что мне очень повезло – мои родители умерли естественной смертью, имеющей лишь косвенное отношение к революции, – от тифа. Никто из моих родственников не погиб иначе чем в открытом бою, – а я всегда был уверен, что наношу противнику не менее тяжелые удары, чем те, что он наносит мне и моим близким. Более того, я вышел целым и невредимым из нескольких сложных ситуаций – причем в некоторых случаях благодаря тому, что люди редко забывают добро и часто платят за него той же монетой. Наконец, я уверен, что те люди, которые действительно погибли мученической смертью в то «смутное время», превыше всего любили Россию и не хотели бы, чтобы их именами и памятью за границей возбуждали ненависть к ней и готовили новые несчастья не только ее народам, но и всему миру.
Я не могу согласиться с теми, кто считает, что мы, эмигранты из России, будучи гостями Америки, не должны критиковать действия ее правительства и конгресса в отношении России. Я в большом долгу перед многими американцами за то, что в трудный момент они оказали мне неоценимую помощь. Вероятно, самый большой дар, полученный мною от Америки, – моя милая жена, урожденная Флоренс Дороти Билл. Имея англосаксонских и ирландско-шотландских предков, живущих на этом континенте уже около трехсот лет, она помогла мне понять многие стороны американской жизни, чуждые и непонятные тем, кто не родился и не вырос здесь. Без ее помощи и любящей заботы я вряд ли смог бы успешно вынести то психологическое давление, которое человек русского происхождения часто испытывает за границей, если пытается полноценно включиться в интеллектуальную жизнь. Вот почему я посвятил эту книгу именно ей.
Я считаю, что прямой долг американских граждан русского происхождения – не молчать, когда они видят систематический и намеренный обман американского общественного мнения в вопросах, связанных с Россией. Обман этот может повредить миру, а эти люди принадлежат к тем немногим, кому известны подлинные факты.
Некоторые украинские сепаратисты гневно писали мне: «Вы американский гражданин, но ваше сердце по-прежнему в Москве!» Отчасти это действительно так, часть моего сердца безусловно остается в России, но другая его часть – здесь, в Америке. В результате мое желание способствовать взаимопониманию и улучшению отношений между двумя странами не может нанести вред ни одной из них – ведь конфликт между ними может привести только к «взаимному уничтожению», как метко заметил сенатор Фулбрайт.
В этой книге я буду говорить преимущественно о том, что является неверным в представлениях Запада о России. Это не потому, что я считаю Россию всегда правой, просто в последнее время на Западе появились сотни публикаций, где смакуются и преувеличиваются недостатки России – прошлые и настоящие, реальные и выдуманные. Поэтому я считаю, что главное для меня – показать американской публике, какой несостоятельной кажется вся эта пропаганда ненависти и страха человеку, выросшему в России.
Вначале я попытаюсь показать, насколько ошибочны многие представления о Российской империи, популярные здесь в настоящее время. Дело не в том, что мне нравится монархия (на мой взгляд, эта политическая система мертва); просто без знания о прошлом невозможно понять настоящее.
Я уверен, что многие американцы верно оценят такой подход. Я буду считать, что мои усилия не пропали даром, если эта книга заставит хотя бы некоторых людей повнимательнее вглядеться в исторические реалии и задуматься о своем отношении к русскому народу и к России!
О произношении и терминологии[1]
В процессе изложения я, вероятно, буду время от времени использовать оригинальные русские слова (в дополнение к их английскому переводу) – в тех случаях, когда это поможет донести точные эмоциональные или смысловые оттенки их значения до тех читателей, которые хотя бы немного понимают по-русски. Эти русские слова будут написаны латинским алфавитом, обычно с использованием системы транслитерации Нью-Йоркской публичной библиотеки. Однако существует и несколько других систем транслитерации. В этой связи полезно сделать несколько пояснений.
Русский алфавит происходит от древнегреческого. То же можно сказать об алфавитах других славянских народов – сербов и болгар, – к которым христианство пришло из Византии. Таков и современный украинский алфавит[2]. С другой стороны, славянские народы, к которым христианство пришло из Рима, – поляки, чехи, словаки, хорваты и словенцы – пользуются латинским алфавитом.
Примерно две трети букв русского алфавита непосредственно соответствуют греческим; одни из них имеют аналоги в латинском алфавите, другие нет. Буквы оставшейся трети – специфически русские. Звуки, которые отображают эти буквы, в латинском алфавите можно передать только при помощи сочетания букв, причем сочетания эти в разных языках разные.
Я проиллюстрирую это утверждение на примере собственного полного имени.
На русском оно выглядит так:
Григорий Порфирьевич Чеботарев
В соответствии с системой Нью-Йоркской публичной библиотеки его следует записать так:
Grigoriy Porphyrievich Chebotariov
Первым здесь стоит имя, данное мне при крещении (Григорий, что соответствует английскому Грегори). Вторым стоит имя по отцу, отчество; поскольку моего отца звали Порфирий, то отчество мое будет Порфирьевич, что означает «сын Порфирия».
Большинство людей, имеющих некоторое представление об элементах алгебры и математических символах, без труда узнает в первой букве моего отчества греческую букву π, то есть «пи». Вторая буква, о, означает то же самое, что и в латинском алфавите. Третья буква выглядит как латинская р («пэ»), но на самом деле происходит от греческой буквы ρ («ро») и произносится соответственно. Четвертая буква тоже происходит от греческой φ («фи») и тоже произносится соответственно.
Последняя буква моего отчества и первая буква фамилии – ч — напоминает цифру 4. Это чисто русская буква. Обозначаемый ей звук в латинском алфавите можно отобразить несколькими способами, в зависимости от того, какой язык при этом используется. Так, в итальянском достаточно будет буквы с; в английском придется использовать сочетание ch; во французском – tch; в немецком – tsch; в польском – С£ и т. д.
Первым важным документом, написанным латиницей, для меня стал берлинский инженерный диплом 1925 г. На нем моя фамилия была фонетически записана по правилам немецкого языка и начиналась с сочетания Tsch. Через двенадцать лет я переехал в Америку; в феврале 1941 г., оформляя американское гражданство, я легко мог поменять фамилию или хотя бы ее написание. К тому времени, однако, я успел уже опубликовать несколько технических работ под фамилией, которая, как и в дипломе, начиналась с Tsch. При этом я понимал, что такое написание создает в повседневной жизни немало неудобств – многие американцы, видя мою фамилию впервые, не могут двинуться дальше придушенного «Т-с-с-с-ч-ч…» и далеко не сразу понимают, что Ts произносить не следует.
Однако я предпочел и дальше мириться с подобными неприятностями, но не создавать путаницы с авторством моих предыдущих работ – а она была бы неизбежна, если бы я избавился от первых двух букв фамилии. Ведь в этом случае мои первые работы во всевозможных списках и каталогах размещались бы на букву Т, а более поздние – на букву С.
Произношение последнего слога моей фамилии также представляет некоторые проблемы, хотя и гораздо менее серьезные. Окончание «ев», характерное для многих русских фамилий, произносится «iov» или «ioff». Не задумываясь о том, что буква е в окончаниях, написанных латиницей, будет читаться иначе, многие русские эмигранты, впервые столкнувшись за границей с необходимостью написать свою фамилию латиницей, писали ev или eff. Я выбрал второй вариант. Однако в 1941 г. при оформлении гражданства я поменял окончание фамилии на ioff как более фонетически правильное. Моя и без того длинная фамилия стала еще на одну букву длиннее. Поэтому судья поначалу был сильно удивлен моим желанием – пока я не объяснил: я не хочу, чтобы произношение моей фамилии сильно отличалось от того, как она произносилась во время двух войн, в которых я участвовал. В результате мое американское имя выглядит так:
Gregory Р. Tschebotarioff
В тексте этой книги, говоря о себе самом до отъезда из России и о своих покойных родителях, я буду использовать фонетически правильное написание Chebotariov, а не нынешнее официальное написание фамилии – по-английски оно гораздо хуже читается.
В России нет вторых имен. При крещении Русская православная церковь дает только одно имя. Понимая, что большинству американцев больше чем достаточно моей труднопроизносимой фамилии, я решил сократить отчество до второго инициала «П.», который и вошел в официальный вариант моего полного американского имени. Однако и красные, и белые русские обращаются ко мне «Григорий Порфирьевич», так как никакие юридические формальности и чужие обычаи не могут изменить имени отца, а в России вежливым всегда считалось, и до сих пор считается, обращение по имени и отчеству. Такая форма обращения в книге будет часто использоваться, и я приведу еще несколько примеров.
Моего деда со стороны отца звали так же, как меня, Григорием, поэтому к моему отцу следовало обращаться «Порфирий Григорьевич». Моего деда со стороны матери звали Иван Степанович Дубягский; в русском языке окончания отчества в мужском и женском варианте образуются по-разному, поэтому моего дядю по матери звали Николай Иванович Дубягский, а маму – Валентина Ивановна Дубягская до замужества и Чеботарева после.