По-русски к человеку никогда не обращаются просто по имени, что обычно для Америки. Зато родные, приятели-одноклассники и другие очень близкие друзья часто пользуются той или иной уменьшительной формой его или ее имени. Так, дядю по отцу Ивана Григорьевича я называл дядей Ваней, а дядю по матери Николая Ивановича дядей Котей (хотя обычная уменьшительная форма этого имени «Коля»); меня называли Гришей, маму Валей, а мою сестру, которую в крещении тоже звали Валентиной, – Алей, чтобы дома можно было понять, к которой из двух Валентин обращаются.
Если люди были достаточно близки, чтобы обращаться друг к другу уменьшительными именами, они также говорили друг другу «ты» вместо формального «вы». Это была как бы промежуточная степень фамильярности. Так, например, все офицеры части говорили друг другу «ты», но старшие обращались к младшим просто по имени, а младшие к старшим – по имени и отчеству, хотя и на «ты». И в армии, и в гражданских кругах младший мог поступать так только после того, как старший по возрасту или по званию человек первым предлагал ему выпить «на ты» – совершенно так же, как немцы пьют на брудершафт, прежде чем начать говорить друг другу «Du» вместо «Sie».
Многие русские имена, которые я буду дальше называть, имеют западноевропейское происхождение. Некоторые из них я прежде видел написанными только по-русски, так что мне придется транслитерировать их самому; возможно, сами их владельцы использовали бы другое написание.
Хотелось бы упомянуть еще один очень важный пункт, порождающий на Западе большую путаницу понятий. На Западе одним словом – Russian – обозначают и русского по национальности, и гражданина страны. В русском же языке эти понятия легко различимы: слово «русский» использовалось и используется до сих пор для обозначения человека русского по национальности, а слово «российский» применялось для обозначения гражданина многонациональной Российской империи, или России, как ее называли для краткости. Примерно так же сейчас говорят о гражданине СССР как о «советском» гражданине.
Правда, следует признать, что границу между понятиями «русский» и «российский» не всегда легко определить. Например, можно говорить и о «русских войсках», и о «российских войсках», а вот сказать «Русская империя» нельзя.
Во всяком случае, русский язык позволяет различить при необходимости эти два понятия, что невозможно на английском и других европейских языках. Поэтому иногда я буду использовать термин «российский», чтобы подчеркнуть, что речь идет о совокупности всех народов, образующих Российское государство, а не только о русском народе.
Правда о России
Мемуары профессора Принстонского университета, в прошлом казачьего офицера
1917–1959
Часть первая
Императорская Россия и Февральская революция 1917 г
Глава 1
Жизнь нашей семьи до Первой мировой войны
История нашей семьи
Я родился 15/28[3] февраля 1899 г. в Павловске, небольшом гарнизонном городке в нескольких милях к югу от императорской резиденции Царское Село и в 17 милях к югу от Санкт-Петербурга (в настоящее время Ленинград[4]), который в то время был столицей Российской империи.
Мои дедушки и бабушки происходили из разных частей страны, поэтому я наполовину донской казак, на четверть великоросс и на четверть украинец. Моя фамилия происходит от украинского слова «чеботарь», что означает «сапожник». Это слово используется на всем юге России, не только на Украине, но и восточнее, в тех областях, где проживают говорящие по-русски донские казаки. Поэтому есть Чеботаревы-казаки, а есть и множество других Чеботаревых, не имеющих к казакам никакого отношения. Эта фамилия вообще часто встречается в России.
Мои дедушка и бабушка по отцовской линии происходили из донских казаков, а отец мой, Порфирий Григорьевич Чеботарев, был офицером Донской казачьей гвардейской батареи, расквартированной в Павловске. На момент моего рождения он был капитаном.
Имея в виду вопросы, на которые мне часто приходится отвечать за границей, следует, вероятно, пояснить с самого начала, что донские казаки – это не род конной полиции, что они не обязательно поют в мужском хоре и что фонетическое сходство названия «Дон» с именами Дон-Кихот и Дон-Жуан совершенно случайно.
Казаки – это сложное, чисто русское явление, не имеющее в западном мире параллелей и соответствий. По сути дела, казаки – потомки прежних жителей приграничья, которым в свое время вменялось в обязанность охранять рубежи России. Они сохранили древние привилегии свободных людей и права на большие земельные наделы, а также обязанность держать в своем доме собственных лошадей, седла и оружие в постоянной готовности к немедленному выступлению и действиям против иностранных захватчиков.
Казаков обычно называли по названиям рек, вдоль которых они селились. Самой древней и большой группой было казачество Дона, за ним шли казаки Кубани, Терека и Урала. Все они поселились вдоль соответствующих рек в те времена, когда реки эти были немирными границами. Именно поэтому казачьи районы назывались «войсками». Все казаки говорили только на великорусском языке; исключение составляли кубанские казаки, 60 % которых говорили по-украински и были потомками запорожцев – еще одного, отдельного типа казаков.
К концу XIX в. границы России сдвинулись к югу и востоку, далеко за пределы основных казачьих поселений к западу от Уральских гор. Хотя казачьи земли больше ста лет административно входили в состав Российской империи, казачество в значительной степени сохранило прежний традиционный уклад жизни. Их земли по-прежнему назывались «войсками», хотя казаки составляли в них уже не большинство, а лишь около 47 % населения. Развитие угледобычи, промышленности и торговли привело к значительному притоку «иногородних» с севера и запада. По сравнению с новоприбывшими большинство казаков были зажиточными – а следовательно, консервативными фермерами. Перед революцией казаки составляли в своих областях меньшинство, но все же только в Области войска Донского проживало около трех с половиной миллионов казаков.
В обмен на подтверждение древних привилегий и прав на исключительное владение землей в своей области донские казаки давали правительству Российской империи пятьдесят один армейский и два гвардейских полка первоклассной кавалерии и вспомогательной конной артиллерии. В донских степях разводилась и значительная часть лошадей для регулярной русской кавалерии.
Я не слишком много знаю об истории своей семьи. Однако даже то, что мне известно, может представлять общий интерес – это один из множества примеров того, что высшее общество Российской империи вовсе не было таким закрытым, как часто изображают.
Мой прадед по отцу Яков Чеботарев хозяйствовал на земле. Родился он в казачьей станице Казанской в северной части Области войска Донского, служил в донском казачьем кавалерийском полку и в 1831 г. отличился в войне с поляками. Его части приказано было спешиться и атаковать укрепленные польские позиции в пешем строю. В то время форма казачьих офицеров, как и всех офицеров русской армии до Первой мировой войны, была серой и отчетливо выделялась на фоне коричневой формы нижних чинов. Поэтому польские стрелки без особого труда прицельным огнем убивали русских офицеров одного за другим. Без командиров казачья атака захлебнулась. Прадед Яков был тогда всего лишь капралом, но он принял на себя командование всей частью, собрал людей, атаковал и после рукопашной схватки захватил польское укрепление. По-моему, в детстве я слышал, что речь шла об укрепленном редуте в Праге (восточном предместье Варшавы на правом берегу Вислы), но я не уверен, что все правильно запомнил.
За тот бой прадед был произведен в офицеры и награжден крестом Св. Георгия – высшей боевой наградой императорской России. Им, как крестом Виктории в Англии или медалью Конгресса в США, награждали только за личный героизм, проявленный на поле боя.
После войны прадедушка вернулся домой, завел семью и вырастил много детей. Как кавалер ордена Св. Георгия, он пользовался немалыми привилегиями. В частности, он мог себе позволить отправить старшего сына служить в Новочеркасск, столицу донского казачества. Парень сумел проявить себя, стал правительственным чиновником, а позже написал отцу, что хочет в благодарность помочь одному из своих младших братьев получить образование. Семейный совет выбрал на эту роль второго по старшинству сына. Однако во время жатвы с ним произошел несчастный случай – парень наткнулся на вилы и потерял глаз. Семья решила, что это станет для него серьезной помехой в учебе, и отправила вместо него в Новочеркасск следующего брата, Григория, – моего деда и тезку. Времени приготовить для него городскую одежду уже не оставалось, и дедушка отправился пешком в Новочеркасск – за 170 миль – в костюме своего старшего брата, который был меньше его ростом. Позже я встречался на Дону со стариком – моим двоюродным дедом, – и он не без юмора рассказывал мне об этой истории и о том, какое зрелище представлял собой дедушка Григорий, когда явился в Новочеркасск в тесной одежде, из которой далеко торчали руки и ноги.
Это не помешало деду успешно завершить среднее образование и даже получить стипендию на обучение в Санкт-Петербурге, в Технологическом институте. С отличием закончив его, инженером он вернулся на Дон. Дед принимал участие в строительстве Юго-Восточных железных дорог от порта на Азовском море – Ростова-на-Дону – через Новочеркасск на Воронеж – город за северной границей Области войска Донского (см. карту Д). Все это происходило, вероятно, в конце 1860-х гг.
После открытия Юго-Восточной дороги дедушка получил звание капитана армии и участок земли возле города Харцизска на границе с Украиной. Позже этот район стал частью Донецкого угольного бассейна, но первое время дедушка сдавал свою землю в аренду под выпас скота. Как рассказывал мне позже дедушкин брат, однажды в Новочеркасск к дедушке пешком пришел пастух и спросил, что дедушка даст ему, если он, пастух, привезет ему угля с его земель – за сто с лишним миль. Дедушка пообещал ему сто рублей (около пятидесяти долларов золотом). Пастух ушел и через некоторое время вернулся с телегой превосходного антрацита. Как выяснилось, однажды пастух заметил, что из норы на склоне холма выскочил суслик с почерневшим мехом; он стал копать и через несколько футов наткнулся на пласт антрацита.
Дедушка дал ему сто рублей, как обещал. Кроме того, в благодарность за находку он назначил этого пастуха управляющим небольшим рудником, который тут же и основал.
Вскоре после этого дедушка Григорий умер от пневмонии. Его вдова, моя бабушка Прасковья Ивановна, тоже казачка (Хераскова) по рождению, вскоре вновь вышла замуж за отставного казачьего генерала Петра Рыковского. Его попечением ее угольные копи превратились в крупное и прибыльное предприятие. Они стали известны как Рыковские копи и сохранили это название даже после того, как в начале 1900-х были проданы за несколько миллионов рублей некоему французскому концерну.
Брат моего деда рассказал мне один эпизод, имевший место в конце 1870-х или в начале 1890-х гг., задолго до продажи рудников. Механик-шотландец по имени Хьюз основал неподалеку от Рыковских копей, но уже на украинской земле, механическую мастерскую. Его дела тоже пошли в гору, и мастерская превратилась в крупное металлургическое предприятие, поселок при котором до самой революции носил русифицированную версию фамилии основателя – Юзовка; во время правления грузинского диктатора он был переименован в Сталино.
Между Рыковскими и Хьюзами поначалу сложились дружеские добрососедские отношения. Затем однажды Хьюз решил продемонстрировать друзьям свору чистокровных гончих, только что привезенных из Англии. Он совсем забыл про ручного медведя, прикованного к столбу у ворот бабушкиного имения. Гончие набросились на медведя, который в то время был уже взрослым, и он их всех убил или покалечил. Взаимные обвинения и споры о том, кто виноват в этом инциденте, положили конец дружбе между семьями.
Я читал, что советский премьер Никита Хрущев работал когда-то в тех местах шахтером на французском руднике – вполне возможно, на одном из тех, что прежде принадлежали моей бабушке. Во всяком случае, насколько мне известно, условия работы на шахтах в тех местах были достаточно тяжелыми. Высококачественный антрацит залегал там сравнительно тонкими пластами, фута по три толщиной, и прокладывать высокие штреки, где человек мог бы встать во весь рост, было экономически невыгодно. Шахтерам в забоях приходилось передвигаться чуть ли не ползком. Поэтому меня не слишком удивляет, что очень многие из них во время и после революции стали ярыми большевиками.
После второго замужества бабушки отец мой, второй и младший из ее сыновей, был отправлен в Новочеркасск в пансион только что созданного Донского кадетского корпуса и после этого оказался в значительной степени предоставлен сам себе. Его выпуск был в корпусе первым, а сам отец был лучшим в классе. По традиции, которая соблюдалась в то время в русских учебных заведениях всех уровней, его имя, как лучшего ученика в классе, было выгравировано золотыми буквами на белой мраморной доске, укрепленной на стене главного зала.
После Новочеркасского кадетского корпуса отец поступил в Михайловское артиллерийское училище в Санкт-Петербурге и стал юнкером. Здесь следует пояснить, что кадетский корпус – а их было в России немало – представлял собой милитаризованную школу с пансионом. Там мальчики получали общее среднее образование – на уровне американской школы второй ступени. Их готовили к профессиональным военным училищам, аналогичным по уровню американской академии в Вест-Пойнте. Учащиеся военных училищ назывались юнкерами, в то время как слово «кадет», в отличие от американского варианта, обозначало лишь подготовительный уровень. Кроме того, в России было не одно училище на всю армию, а отдельные училища для артиллеристов и инженеров (где учились три года) и несколько училищ для кавалерии и пехоты (где учились два года). Выпускники получали звание второго по старшинству лейтенанта, причем в разных родах войск это звание называлось по-разному: в регулярной кавалерии – корнет, в казачьих войсках – хорунжий, в пехоте и регулярной артиллерии – подпоручик.
В отличие от Соединенных Штатов в России название «Академия» применялось только для научных и образовательных учреждений высшего уровня. Существовало всего три учебные академии – Академия Генерального штаба, Михайловская артиллерийская академия и Военно-инженерная академия. В эти учебные заведения направляли лучших – но только после нескольких лет службы офицерами в войсках.
Отец окончил Михайловское артиллерийское училище в 1893 г. вторым по списку; лучшим стал еще один донской казак, друг отца Александр Васильевич Черячукин, и именно его фамилия была выгравирована в том году на мраморной почетной доске училища. После этого отец до 1910 г. служил в Донской казачьей гвардейской артиллерийской батарее – сначала лейтенантом, а с 1906 г. командовал ею в чине полковника. В 1895 г. он был откомандирован в Михайловскую артиллерийскую академию, которую окончил двумя годами позже первым по списку – и вновь его имя попало на мраморную доску почета. Выпускники академии, по существу, являлись полноценными инженерами-технологами и могли выбирать – служить ли в этом качестве в одном из военных арсеналов или вернуться в часть. Отец выбрал второе.