– Пример Канаварри никого, как я вижу, ничему не научил.
Тамошний народный бунт для мятежного соратника Эска, его сторонников и всего народа кончился печально. Между двух огней – между Аластаром, радостно ухватившимся за возможность прикончить политического конкурента, и Херевардом, воодушевленным шансом оторвать от Файриста изрядный кусок, уцелеть было невозможно. Канаварри буквально выгорело, в некоторых местах до голых камней. И большинство графств усвоили горький урок. Кроме Янамари, как теперь выяснилось.
– Мы требуем справедливого отношения и вполне заслуженного уважения.
Ах, как бы хотелось Рамману Никэйну подняться на пару ступенек выше и воззвать к разуму людей, что собрались на площади. Объяснить им, что сейчас не самое лучшее время для столь явного недовольства. Что князь в Амалере не склонен к компромиссам с оппонентами, совсем не склонен. Напротив, скорее всего Аластар пришлет для усмирения несколько полков с недвусмысленным приказом: мятежников – на рудники, вожаков – на виселицу. Но толпа безумна, она абсолютно глуха к голосу рассудка. Не поможет ни пафос, ни стройность и логичность рассуждений. И наличествующий у каждого отдельно взятого обывателя здравый смысл попятится перед напором общего настроения.
– То, что происходит здесь и сейчас, – Рамман сделал плавный жест рукой, – именуется в депешах «злостным неповиновением властям», то бишь, господа хорошие, вы бунтуете против законных требований верховного властителя. Какой, вы думаете, на это будет ответ из Амалера? Эск извинится и скажет: «Эк, я запамятовал! В Янамари ведь живут самые лучшие мои подданные! Как же я мог их так обидеть? Конечно же, никакого рекрутского набора не будет»! Так?
Но явный сарказм его слов мало впечатлил ближайших собеседников, не говоря уж про дальних. Тем более что настроения в толпе преобладали воинственные и лозунги звучали совсем не миролюбивые.
– Доколе нам терпеть издевательства? Доколе биться без помощи и поддержки?! Одни брошены на погибель! – громогласно причитал кто-то за спинами потрясающих кулаками горожан. И если их голоса сливались в равномерный гул, напоминающий рокот морской, то этот резкий голос выделялся и ввинчивался в уши. – Без божьей помощи, без высшей защиты! Оттого и зимы суровы, и недород!
– У-у-у-у! Без богов никак нельзя!
Рамман насторожился, даже на цыпочки привстал, чтобы разглядеть звонкоголосого подстрекателя. Не любил он эти разговоры и прекрасно знал, откуда они берутся. Херевард Оро ведь тоже не сидит сложа руки.
– Да с чего вы взяли, что непременно будет недород? Снегу-то намело сколько, – возмутился он, глядя в упор на барона Шэби. Тот, сколько Рамман себя помнил, практиковал прогрессивные методики земледелия, выводил новые сорта, и, к слову, лучшее вино всегда было у него. Называлось «Шэби Зэрин» – «Золото Шэби».
– Нет больше с нами божественной силы, – вздохнул барон и глаза отвел.
«А вот мы и добрались до сути!»
– Хотите к тивам под крыло? – напрямик спросил Рамман. – Готовы платить душами за колдовство?
– Так вроде же наши души Предвечному не по вкусу? – хмыкнул Новир-старший, здоровенного роста мужик, переживший четырех последних императоров и помирать не торопившийся.
«Все-таки эсмонды…» – с какой-то тоскливой обреченностью подумалось сыну шуриа. Он до последнего надеялся, что недовольство возникло само по себе, игнорировал тяжелое пыхтение господина Эрлинга за плечом. Но – нет, все гораздо сложнее и безнадежнее. Самое время врезать себе кулаком по лбу и честно назваться слепым дурнем, прошляпившим эсмондских шпионов-подстрекателей.
– Пусть чистокровок жрет, нам-то чего беспокоиться, – продолжал фабрикант.
– А вы, господин Новир, собрались жить вечно?
– Отчего бы и нет, ваша светлость? Моя душа! Чего хочу с ней, то и делаю. Коль она бесприютна, а Предвечному и богиням-лунам без надобности, то я как-нибудь сам разберусь, что для нее хорошо, а что – нет. А вот без благоволения божественного худо нам всем.
– Без магии, из душ диллайнских переплавленной и купленной за денежки, – уточнил на всякий случай Рамман.
– А хоть бы и так! Мне какая разница, из чего что добывается…
«И всем безразлично. Лишь бы делалось по их воле, по их желанию. Изнасиловать землю, заставить дожди течь вопреки природным силам, исковеркать законы жизни – вот что такое магия Душежора-Предвечного». Шурианская кровь – материнский дар, незаметная ни в чертах лица, ни в характере, нет-нет, да и подавала знаки своего присутствия всплесками повышенной чувствительности к движениям Тонкого мира. Рамман не видел духов природных, но чуял верхним собачьим чутьем – что-то не так, плохо все, испоганено, изуродовано.
– А когда бы еще ваша маменька в Янамари носа не казала…
Новир окончательно зарвался и сам понял, что перешел границу дозволенного. Графу не понадобилось даже «по-волчьи» глядеть и скалиться в манере «тетушки» Грэйн.
– Не поймите превратно, ваша светлость…
– Уже понял. Должно быть, шуриа – самый великий народ из всех живших под тремя лунами, если одна маленькая беззащитная женщина способна вселить ужас в сотни сильных мужчин.
– Она – проклята. Была проклята, – фыркнул господин Рэспит. – И если Эск…
На этих глупых словах, высказанных человеком, которому пристало видеть чуть дальше собственного носа, терпение Раммана истощилось окончательно.
– Нет, не если, господа, а когда Эск введет войска и начнет вешать на фонарях, расскажите все то же самое офицерам. Если до сих пор Янамари благоденствовало… Да! Именно благоденствовало в сравнении с другими провинциями! И в том есть лично моя заслуга, как самого лояльного из пресловутого Совета Восьмерых. Двадцать лет я отстаивал интересы Янамари и сейчас не пойду против законного сюзерена. И вам не советую.
Джона рассказала про Аластара достаточно, чтобы граф проникся острыми впечатлениями.
– Так что скажите этим людям, что их сопротивление только усугубит положение, – устало молвил Рамман. – Не в моих силах изменить намерения князя, но в ваших – унять толпу и хотя бы попытаться…
Но закончить фразу ему не дали. Где-то на противоположном конце площади вдруг поднялся визг. От дикого крика «Северяне!» людская масса вдруг всколыхнулась и подалась вперед, прямо на стволы ружей охраны магистрата. Еще мгновение назад бывшие нормальными, человеческие лица превратились в оскаленные морды безумных животных.
– А-а-а! Северяне идут!
– Какие северяне? В Янамари? Чушь! – пытался сопротивляться Рамман. Но никто его не слышал и не слушал.
Толпа перла тараном. И стоит ли удивляться, что господин Эрлинг не сдержался и приказал стрелять?
Майрра Бино
На площадь Майрра пришла по своей воле и желанию, никто ее на веревке не тянул. Хоть мать отговаривала, мол, нечего бабе средь мужиков толкаться, неприлично это. Однако же усидеть дома, когда уже несколько дней весь город лихорадит, когда все разговоры только про политику, нет никакой возможности. А еще накануне Майрре приснился Арагир – весь израненный, на последнем издыхании… Таким, как женщина всегда представляла себе мужа, который помер и похоронен был вдали от родного дома, в последний его час.
– Лежит он, значица, на кровавой простыне, – рассказывала она соседке-землячке из сожженных дотла Синиц. – Уже в саване, и смотрит на меня, совсем как наш пес Рыжик, когда его синтафец пристрелил.
Бывшие синичане, кто уцелел, подались в Дэйнл и поселились в предместье рядышком. Так оно, плечом к плечу, средь знакомцев, легче начинать жизнь сызнова. Всегда можно поделиться наболевшим, без риска осмеяния. Слепую мать Майрра беспокоить не стала, а старинная подруга всегда готова и выслушать, и пожалеть, и вместе поплакать, ежли понадобится.
– Говорил-то он чего? – тут же заинтересовалась та.
– Ничего. Молчал. Только глядел с укором. Мол, за что со мной так? А потом… – Майрра отерла слезинку со щеки. – А потом протянул мне колечко, которое на свадьбу дарил. Серебряное…
И погладила средний палец на левой руке, где носила мужнин подарок, не снимая, пока не пришлось продавать все ценное, чтобы в Дэйнле купить хибарку на окраине.
– Значит, душа его неспокойна, – со знанием дела сказала соседка.
– Это я и так знаю. Полукровки, говорят, на скитания вечные обречены. Не знаю, как утешить его. Раньше бы заказала у тива поминовение и пожертвование, а теперь чего делать – не ведаю.
– К оракулу, что ль, идти?
То, что покойники являлись в сны живых не просто так, – это понятно. Их всегда принято было поминать на рассвете добрым словом. Но если у служителей Предвечного на сей счет существовало множество утешительных обрядов – от простых и бесплатных оглашений перед алтарем до сложных и дорогостоящих действ, то оракулы Меллинтан за поддержание контактов с потусторонним миром не отвечали. Вот и маялись простые обыватели сомнениями.
– Я пойду на площадь, – решительно сказала Майрра. – Терять мне больше нечего.
– А ну как затопчут?!
Женщина безразлично отмахнулась. Всю жизнь молчала, и когда Арагира забирали в армию, и когда сыновей – тоже. И как сказал давешний агитатор-подговорщик, которого, затаив дыхание, слушала, почитай, половина рынка: «Тот, кто безропотно везет, на того и потяжелее мешки кладут». А уж как они здесь, в Янамари, везут, так еще по всему Файристу поискать.
В молочном ряду, где Майрра Бино торговала козьим сыром, воодушевились не только торговцы, но и покупатели, и очень многие изъявили желание объяснить властям провинции, а еще лучше донести до самого графа Никэйна, что бесконечно выжимать соки из народа нельзя.
Строго-настрого запретив внучке – взрослой уже, но такой легкомысленной девице, открывать двери, а матери пытаться самой растопить печку, Майрра отправилась к магистрату. Она уже привыкла к суетной городской жизни и без всякого смущения влилась в толпу шагающих в том же направлении дэйнлцев. Женщины вооружились сковородками и скалками – для пущей громкости протестов, мужчины – кочергами и садовыми лопатами на всякий случай.
Бывшая селянка представляла городской бунт очень похожим на деревенскую драку, только масштабнее. А все оказалось спокойнее, организованнее и как-то даже страшнее. Гул сердитых голосов и звон колокола, угрюмые лица обывателей и возмущение в глазах полицейских стражей, ревущее пламя костров и черные хлопья копоти внушали женщине животный ужас.
– Эй, тетка! Ты – в красном платке!
Майрра испуганно вздрогнула, оглядываясь вокруг.
– Да! Ты! Не стой на дороге, иди сюда!
Паренек – ровесник ее младшего сына, заживо сгоревшего в Синицах, приветливо помахал рукой. У бедняжки аж сердце зашлось – до того похож. И даже веснушки на носу. Майрру ноги сами поднесли к пареньку и его сотоварищам. Юноша протянул руку для пожатия, царапнув ладонь застарелыми мозолями.
– Я тебя знаю. Ты вкуснющим сыром торгуешь на Речном рынке.
Женщина зарделась от смущения, словно девочка. Какое-никакое, а признание заслуг.
– Так я это… всегда такой… стараюсь…
– Я ж говорю – просто объедение твой сыр. А меня зовут Шамис, – сказал паренек и приподнял шляпу, а потом показал на своих друзей, таких же юношей в рабочей одежде, и по очереди их представил: – Мариар, Симман, Кэвилин. Мы – подмастерья с новирской фабрики.
«Коротышка, Увалень и Пройдоха», – мысленно обозвала Майрра новых знакомцев.
– А правду говорят, будто ваш хозяин и девушек на работу берет? – поинтересовалась она.
– Берет, только платит немного. Три лейда в день.
Но бывшую крестьянку расценки ничуть не смутили. Она давно хотела пристроить внучку к делу, чтобы и денег в дом приносила, и на людях была. Майрра осторожно бросила на смазливого Шамиса придирчивый взгляд, прикидывая в уме, как бы половчее выдать за него свою девку. Оно ведь особой учености не требуется, чтобы понимать – будущее за фабриками. Этим-то и хорош большой город, что здесь всякой работы полным-полно, были бы руки на месте и голова на плечах.
– Чем мы хуже конфедератских? Там революции в ночных сорочках делали, с голыми задницами, и всего, чего хотели, то получали, – вещал невзрачный мужчина в потертом рединготе. – Потому что не сидели молча, точно мыши под совком.
Грязный шелковый платок дергался на тощей, заросшей серой щетиной шее, когда он закашливался на морозе. На фабричного он не походил ни манерами, ни речью, хотя мужичонка изо всех сил старался выглядеть своим.
«Подговорщик», – сразу догадалась Майрра. Тот, вчерашний, с рынка такой же был, хоть лицом выглядел иначе.
– Так мы вроде бы и не революцию тут затеяли…
– Совершенно точно. Но именно с громогласного протеста и начинается переделка общества по справедливости.
– Смотри, чтоб нас самих в покойников не переделали, – нервно хихикнул щуплый Мариар, кивая в сторону стрелков на лестнице магистрата.
– Не посмеют, – убедительно заявил агитатор. – Стрелять в людей, которые завтра пойдут на войну, неразумно. Власти это понимают. Кому же потребны враги за спиной воюющей армии?
Умом Майрра понимала, что мужичонка-подговорщик прав, но что-то мешало верить каждому его слову. В голову пришло достойное сравнение: когда на погребении голосит вдова – убедительно, а когда наемные плакальщицы – горе родни выглядит ненастоящим.
Женщина отошла в сторонку, решив послушать, о чем говорят в соседней компании.
– И есть ли разница между Файристом и Синтафом? Вот задумайтесь, сограждане. Эсмонды сословия вообще отменили, так разве это плохо? У конфедератов так давно. И живут и не тужат, – рассуждал симпатичный молодой человек, одетый аккуратно, но недорого. – По сути, наш Эск делает то же самое, только иным способом. Ему отчего-то можно.
– А как же с Предвечным…э… с Живоглотом? – крикнул кто-то из слушателей.
– Прекрасный вопрос, – улыбнулся белокурый красавчик, он явно ждал подобный вопрос. – Эсмонды лучше прочих в курсе пристрастий своего бога, и что же? Они продолжают ему служить. А кто такие эсмонды? А они чистокровные диллайн, то бишь, те самые люди, чьи души пойдут на прокорм Предвечному. Вы хоть раз видели эсмонда-идиота? Я – нет. Значит, не все так просто. Благо… кхм… Херевард Оро не оставил свое служение и по сей день запросто творит чудеса. Я бы на вашем месте крепко задумался об этом странном факте, дамы и господа.
Майрра так и сделала – задумалась. Сказать по правде, делала она это редко и только по крайней необходимости, но даже небольшое усилие принесло неожиданные плоды. С одной стороны – Благословенный Святой Тив наверняка знает толк и в магии, и в богах, и в посмертии, а значит, его мнению простым людям следует доверять, а с другой стороны – себя могущественный эсмонд уж точно не обидит и всегда найдет лазейку. Для себя. На остальных ему плевать с высокой горы.
Женщина, вдохновленная подвигом на ниве свободомыслия, собралась с духом и высказала все это вслух. И что удивительно – получилось. Косноязычие куда-то делось, страх перед толпой сам собой исчез, язык вдруг проявил небывалую бойкость, а мысли – гибкость.
– Знают эсмонды какие тайны аль нет, нам до этого никакого дела нет. Как им до нас. Вот стреляйте меня, но ни за что не поверю, будто эсмонд станет голову себе ломать, как нас, полукровок, после смерти пристроить с толком. Да кто вообще знает, что с нами апосля станется. Уж не тив Херевард – точно.
– Но и князь Эск не слишком озабочен, как мы без магии с морозами и засухами справимся, – возразил миловидный подговорщик. – Его подати интересуют. И рекруты.
– А Хереварда что-то иное волнует? – искренне удивилась Майрра.