– Нельзя иметь такое странное название! Как можно быть улицей воров?! Вот увидишь, скоро опять переименуют! Там же искони жили царские повара. Моя усадьба такая премиленькая, кругом арочки светленькие. Дом на каменном фундаменте под нумером девять. Не была там?
– Нет…
– Конечно, в твое время туда так просто не попасть. Там посольство Кипра.
– А откуда вы знаете?
– Я же там живу. И иногда, когда путаюсь, попадаю в твое время. Так что знаю.
И тут мое любопытство взяло верх.
– Как же вы путаетесь?
– По собственной невнимательности. Когда выходишь из дома в своем времени, надо оставить какую-то вещь, с которой пришла. Я вот специально захватила с собой зонтик. Но года, голова дырявая… Собралась выходить и схватила его с собой.
– Но как вам удается ходить по времени?
– А я и сама не знаю! – Лукавые, хоть уже и выцветшие глаза старушки вспыхнули. – Видно, так Бог сулил. Вроде и жила-грешила, любовников привечала, богатство расточала, мужей схоронила, а вот чем-то приглянулась Господу. А может, этому городу. Стала вечной москвичкой. Впрочем, я думаю, что это от пророчества французской гадалки Ленорман. Но с другой стороны, не все вечные москвичи у нее побывали, а ведь тоже живут. Конечно, не все так беспечны, как я. С незнакомыми людьми не разговаривают. Обычно выдают себя то за артистов в костюмах, то за тех, кто бродит по вечерам-маскарадам. Ну а я вот такая беспечная. А может, как говаривал император Александр, бесстыдная.
Все рассказываю, не таясь. А чего таиться, я уже умерла давно! Хуже не будет. Вот этот дом, например, я построила как точную копию моего парижского особняка. Даже отделку приказала сделать точь-в-точь. Хочешь взглянуть?
Я шарахнулась от нее:
– Нет уж!
– Отчего же, девонька? Пойдем!
Старуха схватила меня за рукав.
Сердце у меня забилось так, словно хотело пробить грудную клетку. Стало совсем нечем дышать, воздух вокруг застывал, как на морозе.
– Не бойся, идем со мной!
Старуха потащила меня к двери в стене. Тощие пальцы, заострившиеся от старости, больно вцепились в руку. Я попыталась вырваться – не получалось! Но вдруг…
– Оставь ее, Варвара Петровна! – прогудел чей-то голос.
Старуха обернулась:
– Ты, что ли, Михалыч?
– Я. Оставь барышню. Она мне двенадцатый рубль дала. Сама знаешь, сейчас народ жадный, копейки не выпросишь. За двенадцатым рублем пришлось два дня к телеграфу захаживать. Да-с! Уж обратно отчаялся домой-то попасть. Тебе хорошо, шепнула заветное слово – и опять в своем времени. А мне дюжину рублей собирать приходится. Стою, аки голытьба на паперти… Конечно, у каждого свои приемы, но я барышне благодарен. Так что, сделай милость, не тронь ее!
Старуха вздохнула:
– Жаль… Редко ведь нового человечка в доме примешь. Старые-то надоели.
– Ничего, еще найдешь новенького, – прогудел Михалыч. – Ты же можешь выходить, когда сама захочешь. А у меня таких привилегий нету-с. Я не по своей воле в разных временах да местах оказываюсь. Меня сила затягивает.
Любопытство во мне снова пересилило страх.
– Но как это получается?
– Ничего сказать не могу-с, барышня. Сам не ведаю. Вот сей миг сидел я в лучшем тверском ресторане. Да-с! Только заказал раков. Но потянуло… И вот я тут.
– Не везет тебе, Иван Михалыч! – усмехнулась Крекшина. – От эдакого удовольствия оторвали.
У меня мороз по коже пошел: а если б этого тверского бродягу не выдернули некие потаенные силы, кто бы мне помог?! Бессмертная, как Кощей, старушенция точно затянула бы меня в свое время!
Но бродяга ничего этого, конечно, не понимал и злился:
– Опять мне рубли собирать! Надоело хуже горькой редьки. Пойду на телеграф. Холодно, а там у меня девица знакомая. Куртку теплую даст. Я ей все рассказал, она мне поверила и входит в мое грустное положение. Да-с! А впрочем, – бродяга хитро поглядел на меня, – вы, барышня, мне двенадцатый рубль дали, теперь окажите милость, дайте первый. Я ведь вам вроде как помог. Вы же не хотели идти с Варварой Петровной?
Крекшина хихикнула:
– Не хотела! Да обычно мало кто хочет. Но приходится. Очень уж я новеньких гостей обожаю.
«Так вот куда деваются люди, уходящие по делам и не возвращающиеся домой! – ахнула про себя я. – Небось такая вечно живая Крекшина не одна в городе!»
А старушка между тем вздохнула грустненько и процедила недовольно:
– Ну ладно, прощай, девонька. Отдай Иван Михалычу его рубль!
И, открыв дверь своего дома, неугомонная старушенция шагнула обратно.
Я полезла в кошелек.
– Давайте скорее! – торопил Михалыч. – Холодно сильно!
И, выхватив у меня бумажку, ринулся в темноту – понесся к телеграфу, где знакомая из ХХ века держит для него куртку.
Я обернулась на дверь, куда ускользнула Крекшина. Но стена была гладкой. Видно, из моего времени двери в прошлое не предусматривалось.
Пулей и я метнулась по Тверскому. Пусть бульвар и место силы. Только для меня она оказалась чересчур мистической. Аж жуть берет! Получается, если б утром я не дала странному встречному рубль, вечером старуха Крекшина затащила бы меня в свое время. И что бы я там стала делать?! Это же было еще время крепостных…
Вылетев на улицу Горького (когда еще она снова станет Тверской!), я посмотрела на часы. Мама дорогая! Мне казалось, я проговорила со старухой Варварой полчасика, а вышло больше двух часов. Сейчас было без четверти двенадцать. На встречу в театре Оперетты я давно опоздала, не опоздать бы на последний поезд метро!
Некто в ночном переулке
Брюсов переулок
В час луны и в час заката…
Мирра Лохвицкая.
Забытое заклятье
Домой я добралась без приключений. Однако после горячего чая заснуть не удалось. Я кинулась к книжным полкам. Старуха Варвара упоминала Пушкина – и я стала разыскивать ее по книгам, посвященным поэту. Выяснилось невероятное!
Варвара Петровна Пуколова-Крекшина действительно жила в Москве и прославилась как невероятная чудачка и богачка. Видно, в молодости была она действительно прелестна – и муж Крекшин (между прочим, обер-прокурор Синода), и любовник Аракчеев души в ней не чаяли. Она пережила их всех и умерла то ли на восемьдесят четвертом году жизни, то ли еще позже. Точной даты неизвестно – может, в 70-х, а может, и 80-х годах XIX века.
Еще молодой дамой посетила Варвара Париж. И там началась невероятная история.
«Однажды к знаменитой парижской гадалке мадемуазель Ленорман явилась богатая москвичка В.П. Пуколова-Крекшина, – прочла я. – Денег у москвички, прибывшей в Париж, как говаривали тогда, развеяться, было несчитано, и потому она скучала, не зная, чем заняться в жизни.
Ленорман взглянула на ладонь богачки и посоветовала «найти себе дело». Гадалка ведь была превосходным психологом. Но Крекшина только фыркнула: «Чем же прикажете мне заниматься? Я не для того воспитана и ничего не умею!» – «Но есть же у вас склонность к чему-то!» – проговорила Ленорман. «Только любопытство! – захихикала москвичка. – От любопытства и к вам пришла. Скажите же, какова будет моя жизнь и какой окажется смерть?»
Ленорман не любила пустых разговоров, ведь ее ждали люди с реальными несчастьями. Может, потому она ответила: «Вы умрете ночью в постели!» Был ли это формальный ответ, чтобы отвязаться, или Ленорман действительно предрекла судьбу? Но результат оказался таков: Крекшина вернулась в Москву и перестала спать ночами. Спала днем, а с наступлением темноты устраивала приемы в своих московских домах, играла в преферанс, который обожала чуть не с детства.
На удивление и осуждение окружающих Крекшина не обращала никакого внимания. Она вообще была нрава веселого, задорного и даже хулиганского».
В другой книге я прочла: «Варвара Петровна обожала гостей. Ее дом на Поварской, а позже и на Тверском бульваре был открытым. Но только по ночам. Всю ночь она играла в преферанс с друзьями и прихлебателями. Один из них – Бочечкаров – обязан был в зимнее время исполнять роль грелки для постели Крекшиной и спал на ней поверх одеяла, пока не наступало утро, и барыня не сгоняла его с постели, чтобы лечь спать».
Ничего себе барынька! Озорна, азартна, независима. На общественное мнение вообще привыкла плевать. Да еще и ночная жительница! Интересно, а тот тверской путешественник тоже разгуливал по своей Твери ночами? Ночь – проводник потаенного времени. Не видно, куда идешь. Не потому ли можно выйти совсем неожиданно в иное время?..
Обо всем этом я начала на другой день рассказывать подруге с курса. Мы возвращались из ГИТИСа опять в наступающей темноте, но на этот раз вдвоем. Впрочем, пойти по Тверскому бульвару я не отважилась. И мы шли по улице Неждановой. Отвлекшись от старухи Крекшиной, я рассказала подруге, что первый дом по нечетной стороне еще в самом начале ХХ века выстроил один из моих дальних предков – купец Михаил Иванович Коровин. У него было понастроено в Первопрестольной множество домов – одни он сдавал внаем, другие под магазины, рестораны, учреждения. Он был другом Чехова, а художнику Константину Коровину приходился двоюродным братом. Впрочем, особо полагаться на покойного родственничка не следовало бы, ведь и на Тверском бульваре он имел пару домов. А там меня напугала старуха Крекшина!
От волнения размахивая руками, я рассказала подруге о вчерашних встречах с жителем Твери и старухой, потом о том, что прочла про Крекшину. Мы обе так увлеклись, что не заметили, как из темноты сзади появился какой-то человек, догнал нас и вдруг сказал, обращаясь ко мне:
– Вот этим вам и надо заниматься! Только этим!
– Чем? – ахнула я.
Ответить незнакомец не успел. Подруга, видно испугавшись, подхватила меня под руку и поволокла за собой. Бегом мы пролетели улочку. При свете огромных фонарей улицы Горького остановились тяжело дыша. Я подумала: «Если немного постоим, человек нас нагонит. Тогда я и услышу ответ: чем же мне надо заниматься!»
Но хоть мы и стояли довольно долго, никто к нам не вышел.
Уже потом, дома, отец рассказал мне, что улица Неждановой раньше называлась Брюсовым переулком (между прочим, сейчас его название вернулось). Еще с петровских времен там раскинулась большая усадьба во главе с огромным каменным домом семейства Брюсов. Построил его тот самый легендарный Яков Виллимович Брюс, колдун-алхимик, а на самом деле образованнейший ученый времен Петра I. Однако жить там не стал, поскольку обожал свой небольшой дом на Сухаревке с легендарной башней, в подвалах которой организовал лабораторию, а на крыше – обсерваторию. Ну а усадьбу Брюс передал своему племяннику, тот завещал потом ее своим детям. Словом, Брюсы владели ею почти сотню лет. Неудивительно, что за этим местом осталось название «Брюсово». В конце XVIII века усадьбу снесли, построили новые дома, но название «Брюсов переулок» осталось, пока в ХХ веке его не переименовали в честь Анастасии Неждановой. Эта великая русская певица жила в доме № 7, называемом «домом ГАБТа», ведь там жили артисты Большого театра. Рядом, в доме № 17, жили корифеи прославленного МХАТа, в том числе Москвин и Качалов. Представляете, сколько разных артистических тайн, сценических загадок и сплетен-скандалов осело в стенах этих артистических домов!
А в 12-м доме жил Всеволод Эмильевич Мейерхольд со своей женой, актрисой Зинаидой Райх. Теперь там их музей, хотя в трагической судьбе великого режиссера так и осталось множество белых пятен. Известно, что его объявили врагом народа и расстреляли 2 февраля 1940 года. Но где? Как? Даже могилы своей у него нет. Великий режиссер, создатель всемирно известной системы актерского искусства, похоронен в общей могиле на Донском кладбище.
И тут кругом тайны. Московское колдовство… Одно слово – Брюсов переулок. И никакое переименование не спасет – переулок тайн, трагедий и мистики.
И кто из мистических прохожих дал мне напутствие? Из всех я бы выбрала все-таки Якова Брюса. Пусть и колдун-алхимик, но все же не связанный с разгулом сталинского времени. А может, это мой дальний предок-купец шагал за нами и замолвил свое слово?
Правда, в чем суть того напутствия, я поняла много позже, когда вместо театра увлеклась загадочными историческими событиями, необъяснимыми явлениями и магией чисел – то есть мистическим отсветом, проходящим по всей цивилизации человечества. Странно, да? Я шла по театральной улице, а вышла на свет таинственных событий. Так началось мистическое путешествие в книгах и статьях – сквозь века и страны. А отсчет пошел от Москвы…
ПОЛУНОЧНЫЕ БЛУЖДАНИЯ ПО УЛИЦАМ МОСКВЫ
Ну а теперь придется оправдываться. Не одна я такая идиотка, шастающая по ночам и встречающая бог весть кого. Между прочим, и до меня москвичи и гости столицы эдаким занимались и кое-кого встречали. Но знаете, что поразительно? Встречи эти с потусторонними жителями, а вернее, с москвичами, оставшимися в городе навсегда (ну, не хочется говорить с москвичами, ставшими призраками!), начавшись обычно с отрицательных эмоций (недоумение, страх, а то и внутренняя паника), оборачивались вполне положительной стороной. Творческие люди начинали творить с усиленной энергией, а обычные пересматривали свои жизненные взгляды в лучшую сторону. Вот уж точно, призраки-привидения – посланники мира тьмы, а зачастую приносят благо в мир света.
Ну а сколько великих произведений возникло от легенд и преданий нашей Москвы, от встречи с ее призрачными жителями, и сказать трудно. Но некоторые стоит вспомнить. Тем более что, вспоминая, мы можем и сами пройти небольшим, но весьма емким с эзотерической точки зрения маршрутом – от Красной площади через площадку перед Историческим музеем и станцией метро «Площадь Революции» к Театральной площади, а от нее по Кузнецкому Мосту к улице Мясницкой. Простой маршрут в центре, абсолютно знакомый. Но вот некоторые люди увидели его совершенно особенным.
Почитайте, а потом попробуйте, вдруг и вам удастся попасть в Москву мистическую?..
«Куда ни пойду, все к кремлевским стенам выйду»
Красная площадь
Мелькающих стрел звон
И вещих ворон крик…
Я вижу дурной сон,
За мигом летит миг.
Осип Мандельштам.
Сборник «Камни»
«Начинается земля, как известно, от Кремля». Думаете, это советская выдумка или современный слоган? Ничуть не бывало. О древнейшей мистике Красной площади и Кремля разговор еще впереди. А вот о невероятной истории, что произошла с великим нашим живописцем Василием Ивановичем Суриковым, вспомнить стоит сейчас. Ему тоже в Москве много чего тайного увиделось…
Известно, что Суриков – сибиряк, потомок свободолюбивых казаков из города Красноярска. Интерес к истории у него с детства. Недаром потом он скажет: «Ничего нет интереснее истории. Только читая про время историческое, понимаешь настоящее». И еще: «В Сибири, скажу я вам, народ другой, чем в России: вольный, смелый. Про нас говорят: красноярцы – сердцем яры». Не это ли ярое сердце, то есть сердце бога Ярилы – солнечное и бесстрашное, – помогло художнику воспринимать чужую давнюю историческую боль как свою – сегодняшнюю?
Переезд в Москву в 1877 году сыграл в творчестве Сурикова решающую роль. Он и раньше бывал в Первопрестольной и, видя древние улочки, думал о том, что вполне сможет изобразить старинную жизнь как современно-живую, динамичную и даже трагическую. Вспоминались рассказы о том, что в числе его предков имелись и стрельцы петровской поры. «Вот стрелец с черной бородой, – вспомнит он, – Степан Федорович Торгошин, брат моей матери. А бабы – это, знаете ли, и у меня в родне такие старушки были, сарафанницы, хоть и казачки. А старик – это ссыльный один лет семидесяти…» Словом, Суриков уже с самого начала своей творческой деятельности грезил об образах старины. Только для него эта старина была живой.