Первый раз я по-настоящему влюбилась в семнадцать лет. Влюбилась безответно, страдала, плакала, только что головой об стенку не билась, а в один прекрасный день вдруг увидела своего героя в обнимку с парнем. И так обалдела, что всю любовь как ветром сдуло. Как говорится, обжегшись на молоке, я стала дуть на воду. Чуть ли не каждого молодого человека подозревала в гомосексуализме. А потом в меня влюбился один художник, ученик деда, сманил меня из дому и увез в Париж. В девятнадцать лет я все бросила – дом, институт, родных. Еще бы, такая романтика! К тому же Аркадий был моим первым мужчиной, и я готова была мчаться за ним хоть на край света, а не только в Париж. Дед был крайне возмущен поступком ученика, написал ему резкое письмо… но мы только смеялись…
– Можно подумать, Андрей Антонович праведник! Ха! Бабник, каких свет не видывал… И потом, я же не монстр какой-то и увез тебя не в Тмутаракань… И ты ведь любишь меня, моя Полетта?
Поскольку я бросила не какой-нибудь институт, а Суриковский, то в Париже первые месяцы только и делала, что пропадала в музеях, на выставках, в бесчисленных галереях и вдруг осознала, что вполне бездарна. Но это осознание меня даже не слишком огорчило. Наоборот, я вдруг ощутила себя свободной в своем выборе жизненного пути, стала искать, думать и однажды познакомилась с удивительной женщиной, Мари-Франс. Я, видно, чем-то ей приглянулась, и она познакомила меня со своим отцом, он был из русских эмигрантов, много лет прожил в Японии и достиг невероятного мастерства в аранжировке цветов. Он открыл свою школу в Париже, где я училась и стала одной из его любимых учениц. Мсье Антуан частенько приглашал меня куда-нибудь, то в театр, то в кафе, то в музей. Ему доставляло удовольствие говорить по-русски, безумно нравилось, что я называю его Антоном Аристарховичем. А он называл меня Полюшка-Поля. И частенько при виде меня насвистывал знаменитую мелодию Книппера. Это вовсе не было романом, боже упаси. Это была такая форма ностальгии, объясняла я Аркадию, когда ему вдруг взбредало в голову приревновать меня к старику. Мне Антон Аристархович казался стариком, хотя ему было неполных шестьдесят.
– Полюшка-Поля, у тебя талант! – внушал он мне. – Ты так тонко чувствуешь природу нашего искусства, ту неуловимую грань, за которой уже возникает пошлость. И при этом ты еще и умна. Поняла, что живопись не твоя стихия, и не спилась, не озлобилась. Умница. И я убежден, у тебя большое будущее. Тем более с дипломом моей школы.
– Антон Аристархович, а вы давно не были в России? – как-то спросила я.
– Вообще никогда не был.
– Как? – ахнула я. – У вас такой удивительный русский язык!
– А я, голубушка, вырос в семье эмигрантов первой волны. Они еще сохраняли язык. К тому же я безумно люблю русскую литературу, русскую музыку… А балет!
– Но почему же вы не съездите в Россию?
– Боюсь!
– Чего? КГБ, что ли? – крайне удивилась я.
– Да нет. Дуреха ты, Полюшка-Поля. Понимаешь, меня растили в представлениях о совсем другой России, еще дореволюционной, которая в рассказах родственников постепенно утрачивала реальные черты, становясь поистине сказочной страной, которая оказалась во власти советского Змея-Горыныча…
– Но его уже нет! – наивно воскликнула я.
– Ну и что? Я предпочитаю носить в своем сердце ту, сказочную Россию… А реальная, боюсь, разочарует меня. Я вообще не люблю реальность. Потому и занялся цветами.
Когда я передала наш разговор Аркадию, тот как-то нехорошо ухмыльнулся и сказал:
– Да он просто романтический дурак, вот и все. Талантливый романтический дурак. Впрочем, романтизм и глупость, как партия и Ленин, близнецы-братья…
– Выходит, я тоже полная дура? – взвилась я.
– Почему?
– Потому что я помчалась за тобой сюда, все бросив…
– Э нет, тут другое дело, моя маленькая. Ты втюрилась во взрослого мужика, и в твоем возрасте доля романтики придает девушке массу очарования, как и некоторая наивность. А когда человеку под шестьдесят… Извини, не хотел обидеть твоего кумира.
Но я обиделась за своего учителя. А в один отнюдь не прекрасный день я обнаружила, что у Аркадия есть другая. И в силу юной наивности и романтизма не пожелала этого стерпеть. Сбежала от него, устроилась официанткой в кафе, сняла крохотную каморку практически без удобств и продолжала учиться у Антона Аристарховича. За эти полгода я хлебнула парижской романтики в полном объеме! И, едва получив диплом, поспешила вернуться домой, к маме. В Москву, которую люблю всем сердцем.
В аэропорту меня встречали дед и Настя. У мамы был грипп.
– Ох, Полька, я только собралась к тебе в Париж, а ты тут как тут! Неужели насовсем в Москву приехала? После Парижа! Ты ненормальная! – тараторила Настя.
А дед помалкивал, только смотрел на меня с усмешкой. «Вернулась, блудная внучка! Я так и знал!» – было написано у него на лице.
Мы завезли Настю, и дед заявил:
– Пока поживешь у меня. А там будет видно.
– Почему? Из-за гриппа?
– Да нет. Там очередная большая любовь у твоей мамаши. Все не угомонится, дурища. А ты, видать, вся в нее. Бросила институт из-за парня… Может, всю жизнь свою сломала. Или думаешь, я буду из-за тебя в ножки ректору кланяться, чтобы принял назад? Не надейся. Это не мой стиль.
– Да что ты, дед! Я как художник совершенно бездарна.
– Я бы так не сказал…
– Просто ты любишь свою единственную внучку. А я в Париже отчетливо это поняла. Тогда зачем? Я нашла себе дело по душе, и, говорят, у меня есть к этому способности…
– Это еще видно будет. Цветочки, василечки… Очень по-дамски. А впрочем, в наше время это наверняка кормит лучше, чем живопись. Ну, а сердце разбитое привезла или как?
– Да нет, целое, так, малюсенький скол…
– А на примете кто-то есть? В двадцать три года нужна любовь.
– Да где ж ее взять, дед? На дороге не валяется.
– Главное, чтобы в канаве не валялась… – усмехнулся дед. – А то большая любовь твоей мамаши периодически валяется по канавам.
– О господи, опять! – ужаснулась я. Маме катастрофически везло на алкашей.
– Ты не права, – словно прочитал мои мысли дед. – Дело не в том, что она выбирает алкашей, просто, на мой взгляд, от нее любой мужик сопьется.
– Да почему?
– Слезлива, обидчива, с чувством юмора неважно обстоит, но красива и сексуальна. Они сперва на это клюют, а потом, когда первая страсть проходит, начинают пить…
– Да ну тебя, дед, разве можно так говорить о родной дочери?
– Можно. И нужно. Особенно с тобой, чтобы делала выводы. Впрочем, ты не в нее, к счастью. Но на всякий случай…
Я, конечно, покривила душой, сказав деду, что сердце мое почти цело, так, маленький скол. Нет, там была глубокая рана. Но об этом никто не догадывался. Просто мне не хотелось смотреть на мужчин. Я их практически не видела. То есть вокруг меня их было полно, но ни на ком мой взгляд даже не задерживался. Я с головой ушла в поиски работы, что было не так-то просто. Но тут собралась замуж мамина подруга детства, знаменитая актриса, и я предложила ей оформить ресторан, где намечалось празднование. Причем денег за работу я не брала. Материал, разумеется, оплатил жених, известный бизнесмен. И он рад был сэкономить на услугах флориста. А уж я постаралась! Показала все, на что способна. И мои старания не пропали втуне. Каждый, кто входил в зал, ахал, открывал рот и закатывал глаза. Даже дед.
– Ну, Полька, не ожидал! Это и впрямь чудо! Горжусь тобой! Но до чего причудливо, экзотично…
– Дед, невеста выходит замуж в четвертый раз. Тут и нужна экзотика. Юной девице я бы так свадьбу не оформила.
– А юной девице все беленькое сделала бы? – довольно ехидно осведомился дед.
– Нет, конечно. Но по-другому…
– А знаешь, в юности я был в Вильнюсе, и ходил к Острабрамской Богоматери. Там ее икона, вся в серебре, а вокруг только белые цветы… Необыкновенно красиво и трогательно. А потом я попал в Вильнюс лет через двадцать пять и снова туда пошел… Уже совсем не то… цветы были всякие… В чем, интересно, дело?
– Понятия не имею. Что это тебя на воспоминания потянуло?
– Сам не знаю. Видно, расчувствовался от внучкиного таланта…
После этой свадьбы на меня посыпались заказы. Там было много знаменитостей и состоятельных людей. Но заказчики народ капризный, и иной раз случались недоразумения. Кто-то доверял полностью моему вкусу, а кто-то хотел, чтобы я сделала все в соответствии с их представлениями, но «художественно». Из этого ничего хорошего не получалось. Но если мне такое не нравилось, то клиенты, как правило, бывали довольны. Случалось, платили очень щедро, а иной раз и вовсе не платили, что называется, кидали. Один юбиляр, вроде бы почтенный дядечка, заказал все по высшему классу, но сказал, что заплатит сразу за все – и за материал и за работу. Так уже бывало, и я согласилась. А он после юбилея просто слинял за границу, как говорят, с концами. И я не только ничего не заработала, но еще и осталась должна крупную сумму. Фирма, в которой я заказывала материал, ничего знать не желала, я влезла в долги, чтобы расплатиться с ними, около полутора лет выплачивала эти долги, но больше с этой фирмой дел не имела. Они могли сделать мне хотя бы рассрочку, как постоянному клиенту. Зато после того, как я оформила свадьбу знаменитой телеведущей и олигарха, о которой писали буквально все газеты и журналы, отмечая среди прочего изумительное оформление, ко мне явился представитель той фирмы и высказал свое недоумение. Почему, мол, я прекратила иметь с ними дело? Я сказала ему все, что думала по этому поводу, и при этом испытала огромное удовольствие. А они прислали мне к Новому году сказочную корзину цветов, очень красивый кулон от Лалик, громадную коробку конфет и, разумеется, письмо с извинениями и просьбами впредь пользоваться услугами их фирмы. К письму прилагалась карточка на двадцатипроцентные скидки для меня. Великое дело конкуренция!
А год назад я встретила Вадима.
В первый момент он мне совершенно не понравился. Показался слишком лощеным, слишком самоуверенным. Но он так красиво, так настойчиво и трогательно за мной ухаживал, что в какой-то момент мне показалось – это тот человек, который мне нужен. К тому же все вокруг тоже дули мне в уши – не упусти свое счастье, вы идеальная пара, тебе давно пора замуж, лучше ты вряд ли найдешь, не сходи с ума, не будь дурой и все в таком роде. Поэтому, когда он сделал мне предложение без малейшей инициативы с моей стороны (я слишком гордая, чтобы проявлять такого рода инициативу), я сразу согласилась. А что, может, он и вправду мой суженый, которого конем не объедешь?
Ну вот, теперь я замужняя дама. И в этом качестве вполне неплохо себя чувствую. Веду дом, забочусь о муже, подумываю о ребенке… И не задаю лишних вопросов. В том числе и о ребенке. Муж пока молчит.
Третьего сентября у моей двоюродной бабки Ариадны Антоновны день рождения. Я не видела ее со дня своей свадьбы. И с утра позвонила ей.
– Адочка, родная, поздравляю!
– Ох, с чем поздравлять-то? Семьдесят лет! Уму непостижимо! Имей в виду, я ничего не отмечаю.
– Почему? – удивилась я. Она всегда любила дни своего рождения.
– Понимаешь, все стали какие-то старые, кто-то с кем-то перестал сочетаться… Бэла мне заявила, что если будет Фира, то она не придет. А Татьяна сказала: не зови Юльку со Светкой, о чем с ними разговаривать? Как тебе это нравится? И я решила – ну их всех к черту, никого звать вообще не буду. Да и корячиться на кухне неохота.
– Послушай, а давай я тебя приглашу пообедать в ресторан? Подарок для тебя у меня есть. Выпьем чуть-чуть за твое здоровье, поболтаем, а?
– Может, лучше вечерком?
– Вечерком не получится.
– Хорошо. Согласна! Только я тебя приглашаю. Это мой юбилей!
– Да брось! Это приглашение – часть моего подарка. Ты, в конце концов, пенсионерка!
– Я работающая пенсионерка!
– Да ладно, тебе деньги на что-то другое пригодятся. И в конце концов это я первая тебя пригласила.
– Ну что с тобой делать, я согласна!
Я очень обрадовалась возможности побыть с Адой с глазу на глаз. Я ее обожаю! В ранней юности она была моей главной советчицей и наперсницей. Маме было не очень до меня. К тому же мама была полна каких-то прописных истин, а Ада никогда не читала мне нотаций, просто любила меня и давала советы, но не навязчиво, не свысока… Словом, была моей старшей подружкой. И дед тоже поощрял нашу дружбу.
– Адка, она плохому не научит и тоски зеленой не разведет, как твоя мамаша. И в кого Ленка такая уродилась? Не в нашу породу!
Я заехала за Адой на такси, моя машина была на сервисе. Она выглядела потрясающе.
– Адочка, да ты просто врушка! Какие семьдесят? Бред! Да еще с этой новой стрижкой…
– Тебе правда нравится? – кокетливо осведомилась она.
– Не то слово!
Изящная, на высоченных каблуках, невероятно! Мне бы в ее возрасте так выглядеть.
После первого тоста за здоровье новорожденной она вдруг решительно поставила бокал.
– Рассказывай!
– Что рассказывать? – не поняла я.
– Как тебе живется замужем?
– Хорошо живется, – не покривив душой, ответила я.
– А мне почему-то не верится…
– Ну и зря.
– Послушай, я все хотела спросить. Помнишь, на твоей свадьбе появился какой-то тип… вроде начальник твоего мужа, что ли…
– Бекетов?
– Может, и Бекетов…
– А что?
– Он бывает у вас в доме?
– Нет, что ты! Он такой большой босс. Вадькины родители чуть с ума не спятили от почтения. А почему ты спрашиваешь?
– Я его знала когда-то.
– И, как я понимаю, не с самой лучшей стороны?
– Да уж!
– Расскажи.
– Может, не стоит?
Но я видела, что ее так и подмывает поделиться со мной этой историей.
– Ну, Адочка, миленькая, пожалуйста, расскажи.
– Ладно, но обещай не рассказывать Вадиму.
– Обещаю.
– Ну слушай. История и впрямь интересная. Это было еще в пору жесточайшего дефицита, когда купить какую-то модную вещь было колоссальной проблемой. Мне позарез нужна была дубленка. Конечно, можно было обойтись и чем-то другим, но в молодости, а я была еще относительно молода, такие страстные желания подавлять вредно. И вот мне одна знакомая говорит:
«Адочка, у меня есть чудесный парнишка, он может достать все, что угодно. Мне он достал ондатровую шубку, Косте пыжиковую шапку, моим знакомым финский гарнитур. Так что, думаю, дубленка для него не проблема. Конечно, придется переплатить за услуги, но он берет умеренно. Так я ему звоню?»
«Конечно, звони!» – обрадовалась я.
Она позвонила, по телефону объяснять ничего не стала. Он вскоре приехал, выслушал, улыбнулся обаятельной улыбкой, записал мой телефон и пообещал:
«Не беспокойся, красава, будет тебе дубленка».
И правда через несколько дней звонит и сообщает:
«Привет, красава! Есть для тебя дубленка! Классная вещь, Канада! Темно-вишневая, пойдет?»
Я возликовала. Темно-вишневая канадская дубленка – это же просто мечта! Все подружки помрут от зависти.
«Только, красава, сама понимаешь, это будет на стольник дороже стоить. Потянешь?»
«Потяну», – согласилась я, хотя сто рублей в то время немалые деньги были, но я заняла эту недостающую сотню и отправилась навстречу своей мечте. Все чин чином, мы встретились с парнем, сели в такси и поехали куда-то то ли на Полянку, то ли на Ордынку, словом в те края. Подъехали к большому дому, он и говорит:
«Давай, красава, деньги, это дипломат один привез, он не хочет, чтобы в подъезде видали, что от него люди с пакетами выходят. Сама понимаешь! А я у него часто бываю, примелькался уже. Через десять минут буду».
– И он что, смылся с твоими деньгами? – догадалась я.
– Именно! Я ждала его минут сорок. А потом таксист и говорит: «Девушка, кажись, кинул вас этот тип, в этих подъездах черный ход есть…» Так я ему сперва не поверила. Еще полчаса ждала…
– А ты позвонила той, которая тебя с ним свела?
– Еще бы! Она, как теперь говорят, была в шоке. Звонила ему, а ей сказали, что он из Москвы уехал.
– А в милицию ты не заявила?
– А что я могла сказать в милиции? Что обратилась к спекулянту? Да кто бы у меня заявление такое принял? Только лишние неприятности себе бы нажила. И вдруг вижу на твоей свадьбе этого господина…