Рубин отложил ложку, которой хлебал щи, и стал вытирать полотенцем рот. Вид у него был угрюмый. Жена прижалась спиной к стене и затравленно переводила взгляд с мужа на полицейских и обратно, чувствуя недоброе.
– Поговорить бы надо, Рубин, – предложил Рассказов и по-хозяйски прошелся по кухне, попутно выглянув зачем-то в окно.
– Спрашивайте, – кивнул Сашка и полез через стол за сигаретами к подоконнику.
– Не здесь. Лучше сразу у нас в отделе. Там и показания с вас снимем, и другие действия произведем.
– У нас и бланков с собой нет, – поддакнул второй, который все время молчал у двери. – Мы попутно к вам зашли, а надо, чтобы все было официально.
Вялая попытка угостить полицейских ужином или хотя бы напоить чаем у Аллы провалилась. Разумеется, не удалось дать поужинать и мужу. Сашка сурово глянул на жену, намекая, что лезет не в свое дело, и пошел одеваться. Потом Алла смотрела в окно, как муж с двумя полицейскими постояли у подъезда, что-то обсуждая, и Сашка уверенно направился к своей «Ниве», стоявшей возле гаража. На этой машине они и уехали. Какая-то странная тревога душила женщину, к горлу подступала тошнота страха и неизбежной беды. Она пыталась убеждать себя, что с мужем ничего случиться не может, что он ни в чем не виноват, что все ее страхи из-за Сашкиного дружка, их соседа. Чем кончится для Коли Милютина травма черепа, еще неизвестно, может, и не выживет даже.
Рубин не очень волновался, когда вез на своей же машине себя в полицию. Скорее он был раздражен, что никого из отморозков так и не поймали. Они с Колькой даже навешать никому из них хорошенько не успели. Может, эти двое, что пришли за ним и теперь ехали рядом в машине, хотят показать в отделе фотороботы или фотографии подозреваемых? Наверняка у них есть сведения об этих мерзавцах. Или других таких же, что шатаются вечерами по улицам и ищут приключений.
Примерно с такими мыслями Рубин вошел в кабинет, на котором успел заметить табличку с надписью «Отделение уголовного розыска» и перечень фамилий под словами «оперуполномоченные». Рассказов предложил садиться на стул сбоку от стола, уселся сам и протянул руку.
– Дайте ваш телефон.
Рубин машинально достал его из кармана брюк и протянул инспектору. Тот взял аппарат и небрежно бросил в выдвижной ящик стола. Второй полицейский навис рядом, облокотившись на спинку стула, и молча сопел в ухо. Что-то было не совсем так, как это представлял себе Рубин.
– Так почему тебе, Рубин, попало меньше, чем Милютину, а? – задал странный вопрос Рассказов и вперился своим темным недобрым взглядом в глаза задержанного. – Вместе вмешались, вместе сцепились с пацанами, его ухайдакали бутылкой по голове, а ты как огурец!
– Не понял, – опешил Рубин. – В каком смысле? Он первым кинулся, а я за ним. Почему его ударили? А хрен его знает, могли и меня огреть первого. Просто так получилось…
– Не п… – вдруг заорал в ухо второй, обрызгав Рубина слюной. – Ты с ними в сговоре был! Ты их знаешь! Ну кто они?
– Ты че, охренел? – отстранился Рубин, насколько позволяла спинка стула. – Ты че мелешь? Моего дружка…
Договорить свою полную возмущения реплику он так и не смог. Резкий удар раскрытой ладонью в затылок заставил чуть ли не удариться лбом о крышку стола. Это был не столько болезненный удар, сколько унизительный. Но забыть об унижении заставил второй удар – в солнечное сплетение.
Рубин задохнулся от неожиданности, потому что не успел напрячь мышцы брюшины и ослабить удар. Цепкие сильные пальцы вдруг схватили его за кисти рук и вывернули их назад. Проделано все было мастерски, так что, хотя Сашка Рубин был мужиком не слабым, он ничего не смог сделать. Холодный металл наручников обхватил кисти рук, а потом вместе со скрежещущим звуком пришла острая боль – наручники сжали его руки до отказа.
– Че делаете, гады… – заорал Рубин, но тут рука оперативника сжала его горло, а головы коснулось что-то шелестящее.
Большой магазинный пакет, накинутый на голову Рубину, оперативник стянул на шее. Рассказов зло скалил зубы и держал колени задержанного, чтобы тот не начал драться ногами. Всего несколько вздохов, и пакет плотно облепил лицо жертвы – дышать ему было там внутри уже нечем.
– Давай, падла, колись! – орал в ухо второй опер, державший пакет. – С кем был в сговоре? Кто Милютина по голове ударил? Зачем ты все организовал?
Дикими были обвинения, диким был способ допроса, дикой была сама ситуация. Все было дико, нелепо, как в ином измерении, куда Рубин вдруг неожиданно попал. Куда-нибудь в гестапо, в подвалы НКВД, в камбоджийские застенки Пол Пота. И ощущение нереальности происходящего мешало сопротивляться, подавляло волю, не давало сосредоточиться, собраться с мыслями.
Дальнейшее Александр Рубин помнил, как в тумане. На него орали, требовали признаний, ему угрожали такими нелепыми пытками, что даже не верилось. А потом пришли еще двое. Один, как он понял, был начальником уголовного розыска. И он тоже стал орать и оскорблять, говорить про какую-то бутылку. А потом Рубина повалили грудью на стол и стали срывать с него брюки. Это было унизительно, жутко… Рубин бился с отчаянием обреченного человека, потому что слышал об этом раньше. Из фильмов, из разговоров, из книг он кое-что почерпнул, имел представление, что такое «опустить» мужика, как это делали в колониях. Причем не всегда естеством и не только естественным способом. Очень часто вот так же – черенком швабры, горлышком бутылки.
Рубин орал и бился из последних сил, он сходил с ума от боли в голове, когда его держали за волосы, от унизительного осознания и боли в анальном отверстии, где ерзало стеклянное горлышко… Сколько все это продолжалось?..
А жена дома не находила себе места. Сначала она просто волновалась, считая это состояние вполне естественным. Потом уложила трехлетнюю дочь спать, и ее одолела паника, стал вдруг бить странный нездоровый озноб, халат прилип к спине из-за ледяного вонючего пота. Страх, страх, страх…
Алла схватила телефон и дрожащими пальцами стала набирать номер мобильника мужа. Длинные гудки как будто просверливали ухо и впивались в мозг – Саша не отвечал. Она металась по пустой темной кухне и все время смотрела на часы. В десять часов вечера паника достигла предела. С трудом попадая пальцами в нужные кнопки, Алла смогла наконец отправить Саше эсэмэску, что она с дочерью идет к нему в отделение.
Маленькая Дашулька начала капризничать и никак не хотела вставать. Алла чуть не сорвалась в истерике на дочь, но вовремя взяла себя в руки и, глотая слезы, уговаривала дочь отправиться за папой. Даша расплакалась.
В половине одиннадцатого Алла была уже в дежурной части отдела «Северный». Она чуть не по плечи влезла в окошко дежурного, допытываясь о своем муже. Но дежурный капитан только орал на нее, утверждая, что задержанного по фамилии Рубин у него нет.
Потом откуда-то сверху спустился тот самый парень, который приходил вечером домой к Рубиным вместе с другим, представившимся старшим лейтенантом.
– Я Рубина! Вы приходили сегодня к нам домой с этим, с Рассказовым… – борясь с судорогой, сводившей скулы, выпалила Алла. – Где мой муж?
– Там, – угрюмо повел головой куда-то вверх и в сторону оперативник.
– Пустите нас к нему! – Алла попыталась схватить парня за руку, но он вовремя отшатнулся и открыл дверь на лестницу. – Или пусть он сюда выйдет, к нам!
– Он не выйдет, иди домой! – огрызнулся парень и захлопнул дверь перед носом ополоумевшей женщины.
Она стояла посреди комнаты дежурной части и покачивалась. Глаза застилал туман, голова кружилась, мысли ускользали. Что делать, что делать? Звонить? Куда? Кричать, взывать? Что делать? Дочь начала плакать, и от этого паника у Аллы только усилилась.
И тут в кармане куртки коротко и призывно пропиликал мобильный телефон. Эсэмэска! Алла, судорожно роясь в складках одежды, почти вырвала телефон из кармана и посмотрела на экран. От Саши!
«иди домой я здесь останусь все в порядке»
Без заглавной буквы, без знаков препинания! И почему написал, почему не звонком? Алла кинулась к стеклу, отгораживающему дежурного, и стала барабанить в прозрачную преграду. Какой-то сержант выскочил и стал оттаскивать женщину от стекла… Истерично закричала Дашулька… Алла вырвалась и бросилась к запертой двери, которая вела на лестницу. Она стучала ногами и кулаками в дверь и опять что-то кричала.
И тут сверху раздался, как будто в ответ ей, жуткий нечеловеческий крик. Крик боли, отчаяния, безысходности! Алла сразу узнала в этом нечеловеческом вопле голос мужа. Это было так жутко! Она схватила себя ладонями за голову, сжала уши и сползла по стене на каменный грязный пол.
Помощь, нужна помощь! Люди! Что же это такое делается! Не в книжках, не в фильмах, а сейчас, сегодня, вот прямо здесь… Ведь люди же вокруг, полон город людей, друзей, знакомых. Алла схватила на руки дочь, уговорила ее не плакать и вышла на улицу. Она набирала номер за номером, иногда даже не осознавая, чей это номер, а лишь потому, что он забит в «записной книжке» ее аппарата, и сбивчиво объясняла, что ее мужа ни за что увезли в полицию, что его пытают, мучают, что творится что-то страшное и нечеловеческое. А потом номера кончились, и звонить было уже некому. Алла снова взяла дочь на руки и вошла в здание полиции.
А потом дверь открылась. Какой-то парень вышел, не успев захлопнуть дверь, и Алла, юркнув в дверной проем, побежала по лестнице на второй этаж. Вот и крики! Мужские голоса, резкие, угрожающие. Алла, спотыкаясь, пробежала по коридору и рванула дверь кабинета. Как ей удалось сохранить самообладание и не упасть в обморок, она не знает до сих пор. Тот полицейский, который приходил за мужем и представился старшим лейтенантом Рассказовым, буквально опешил. Наверное, он никак не ожидал увидеть здесь жену задержанного и не сразу сообразил, как поступить.
Саша сидел на стуле как-то боком и смотрел в пол невидящими глазами. Только губы у него были безжизненно-белые и мокрые от слюны. Но не это было самое страшное в его облике. Даже не страшное, а жуткое, потому что неестественное, необъяснимое, неуместное. На воротнике рубашки, на плечах мужа клочками лежали его волосы. Да и одежда на нем была в таком состоянии, как будто ее на Сашу надевал кто-то другой и впопыхах.
– Саша! – тонким отчаянным фальцетом выпалила Алла. – Саша, что случилось?
– Ничего, – глухо и странно ответил муж, не поднимая глаз.
Возникало ощущение, что он совершил что-то постыдное, недостойное, из-за чего не может смотреть жене в глаза. Это было жутко!
– Саша, что с тобой, скажи мне! – почти завизжала Алла и бросилась к мужу, чтобы растрясти его, пощупать руками, убедиться, что это не кукла, не робот, а живой человек, ее муж Саша…
Она не успела сделать и двух шагов, как маленький кабинет вдруг взорвался шумом, криками нескольких раздраженных голосов, матерщиной.
– Б… кто ее сюда пустил! Уберите ее на х…!
Алла не старалась обернуться и посмотреть на тех, кто вошел в комнату, кто хватал ее за руки, ловил их, когда она вырывалась с неженской силой, кто орал на нее, обзывал. Она до последнего пыталась увидеть глаза мужа и докричаться до него. Это только потом она вспомнила, как грубо ее выталкивали, как били, а иногда и волочили по полу. Как с ноги у нее слетела босоножка, и ее вышвырнули за дверь вместе с хозяйкой.
Кто-то помог ей встать. Алла подняла лицо и увидела Галю – соседку из квартиры напротив, потом увидела знакомых с работы, из их дома, двоих ребят с работы мужа. В дежурной части скопилось человек десять, и все кричали, возмущались и чего-то требовали. Галя успокаивала и говорила, что Дашульку она отправила домой со своей старшей дочерью и что волноваться не надо. Но Алла, глотая слезы, кричала, что не может не волноваться, потому что это надо было слышать и видеть, что это гестапо, а не полиция. Она кричала, что это не полицейские, не сотрудники уголовного розыска, а какие-то гопники. Что их надо было видеть: какие-то все мелкие, прыщавые, с наглыми лицами, а одежда, как… как…
Из состояния истерики Аллу вывела новая ситуация. Оказывается, тот, кто командовал и больше всех орал там наверху, когда Аллу били и вытаскивали на лестницу, теперь командовал и здесь. Это потом она узнала, что его фамилия Василков, что он капитан и начальник уголовного розыска. А сейчас этот щуплый невысокий молодой человек кричал, махал руками и даже сам хватал людей и тащил к решетке, занимавшей в нише сбоку целую стену.
Восьмерых человек в дежурной части затолкали в «обезьянник», и этот капитан приказывал всех «пробить», кричал, что со всеми разберется. Аллу от всего этого накрыла какая-то холодная рассудительность. Ее еще потрясывало, но голова работала четко и даже как-то отстраненно от действительности. Вторая часть рассудка подвела Аллу к стенду на стене, где перечислялись какие-то органы, отделы и телефоны, по которым рекомендовалось звонить. И Алла нашла, а потом стала выписывать. Телефон доверия УВД, дежурный УВД по городу, Управление собственной безопасности. Она машинально и каким-то внутренним чутьем угадывала, какие телефоны надо выписывать.
А рядом все время была Галя. Это она настояла, чтобы позвонить в «Скорую помощь». Алла сразу согласилась, потому что вспомнила состояние мужа там, наверху. Она не слышала, как Галя дозвонилась и стала вызывать бригаду для самой Аллы. И только когда подъехала белая «Газель» с красными полосами и из нее стали выходить люди в синих медицинских костюмах, она почувствовала, как в самом деле у нее болят руки. В суставах, которые ей выкручивали, возле кистей, где ее хватали руки оперативников, в локте, которым она ударилась о стену и перила лестницы.
Галю все время отгоняли, потому что она пыталась помочь, когда Алле обрабатывали ссадины и синяки на руках.
– Девушка, не лезьте вы грязными руками, – сердился молодой врач «Скорой». – Сестра сама видит, где обрабатывать.
Алла понимала, почему врач сердится. Понимала и молчала, ждала, когда закончат с ней, чтобы сказать главное. Оттягивала этот момент, потому что боялась, нет, даже была уверена, что врач ее не послушает.
– Доктор, вы туда пройдите, там еще есть люди, которым нужна медицинская помощь, – торопливо говорила она, когда медсестра закрывала свой блестящий чемоданчик. – Там мой муж на втором этаже, ему плохо. А еще за решеткой люди, которым тоже нужно помочь.
– Что вы говорите! – хмурился доктор еще больше. – Кто меня туда пустит? Было бы нужно, нас бы вызвали. А так… вызова не было. И вообще, женщина, у нас серьезные вызовы, нас люди ждут…
Врач еще что-то говорил такое же нелепо-обидное, про настоящих больных и настоящих пострадавших. И Алла не обижалась на него. Она почему-то сразу поняла, что врач боится, что он ничем не может помочь и ничего не может предпринять, даже если бы и захотел. Ее мысли были заняты другим: она перебирала в памяти имена и фамилии тех, кому можно еще позвонить, у кого попросить помощи. Или вспомнить наименование организаций, которые могут вмешаться. Прокуратура, суд, администрация города и района? Господи, но сейчас же ночь, там же никого нет!
И Алла в который уже раз начинала снова и снова рассказывать такой же заплаканной Гале об увиденном в кабинете, о том, как ей было жутко. Жутко не столько от увиденного, сколько от осознания, что все это происходит в их стране, в их городе и в реальном настоящем времени. Такого просто не может быть, а оно вот – есть! И еще о том, как теперь жить и сознавать, что организацию, которая с самого детства воспринималась как защитница, как коллектив храбрых, умных и мужественных людей, которые борются с преступностью, оберегают своих граждан, надо бояться в первую очередь, потому что против них нет никакой управы. Грабителя, насильника, вора – этих всегда можно поймать за руку и привести в полицию. А куда привести саму полицию? Как ее схватить за руку? Как дальше жить и сознавать, что это беззаконие, этот беспредел ненаказуемы?