– Ну, все на чем-то прокалываются! – заявил шеф, а Михаил Аркадьевич повысил голос:
– Сева, человек, который приложил усилия, дабы подделать эту записку, должен был учесть и это! В первую очередь именно это! Можно выбрать не тот сорт бумаги, не те чернила. Но написать записку современным русским и выдавать ее за записку двухсотлетней давности – это же курам на смех. Если только…
Он замолчал и уставился на Анну. Та же, скрывая волнение, старалась не смотреть на Михаила Аркадьевича.
– Если только целью автора записки не было привлечь таким образом внимание! Потому что если бы обнаруженная нами записка была написана с учетом тогдашней орфографии, особого ажиотажа она бы не вызвала. Как ты сам и сказал, Сева: цидулька, нацарапанная ребенком. А так – это сенсация! Причем мировая! Если, конечно, выяснится, что бумага и чернила настоящие. Кстати, вы ведь, кажется, хотите что-то сказать, Анна Игоревна?
Сказать Анна ничего не хотела, наоборот, она желала ничего не говорить. Она снова перевела взгляд на экран с изображением текста записки.
Потому что она или сошла с ума, или видела кошмар. Или, не исключено, сошла с ума и видела кошмар, находясь при этим в состоянии комы где-нибудь в психиатрической лечебнице.
– Да… – произнесла она хрипло. Откашлявшись, она продолжила: – Я хотела ответить на ваш вопрос. Конечно же, я приму ваше предложение. И поеду в Чертяково. И сделаю все, что от меня зависит, дабы найти…
– Отлично! – прервал ее Михаил Аркадьевич. – Другого ответа от вас я, собственно, и не ожидал. Но вы ведь хотели сказать что-то по поводу записки. Или я ошибаюсь?
– Ошибаетесь, – подтвердила Анна, чувствуя, что сердце готово выпрыгнуть у нее из груди. Она могла сказать много, но тогда ей точно не покинуть подземного этажа. Потому что то, что она намеревалась сказать, было не просто сенсационно или невозможно. Оно было просто-напросто ирреально.
– Ну что же, такое тоже случается. Хотя и редко! – провозгласил Михаил Аркадьевич. – Илья, Сергей, немедленно приступайте к анализам. Результаты нам нужны в течение трех ближайших часов.
Шеф же заявил:
– А мы пройдем ко мне в кабинет и обсудим детали. К нам присоединится Олег Егорович… Так ведь, Аня?
Олегом Егоровичем звался начальник службы безопасности аукционного дома. И девушка обратила внимание на то, что шеф назвал ее Аней. Хотя всегда корректно обращался к ней на «вы» и по имени-отчеству.
Что же, Рубикон перейден, пакт с дьяволом она подписала, и для этого не потребовалось даже ставить инициалы собственной кровью. Да, она заключила договор с чертом – и намеревалась как можно быстрее отправиться в «Чертяково».
Они вышли из комнаты и двинулись к лифту. Мужчины шли впереди и о чем-то оживленно беседовали. Анна же задержалась на несколько мгновений на пороге комнаты и снова взглянула на записку, которая светилась на экране.
«Отойти влево, повернуться, шагнуть вправо и упасть».
Нет, в трепет ее ввергло вовсе не содержание записки. А тот непреложный факт, что… Анна никак не могла в это поверить, но с учетом того, чему она стала свидетельницей, приходилось поверить. Она все старалась ущипнуть себя, проверяя, не спит ли она. Нет, не спала. И не была пьяна, и не находилась под воздействием наркотических веществ.
И часы, идентичные вплоть до последнего атома, и записки, идентичные до последней завитушки, – все это были звенья одной и той же цепи. Только где она начиналась? И где завершалась? Во всяком случае, и в этом Аня уже не сомневалась, эта цепь, подобно тропической змее-хищнику, держала ее в своих удушающих объятиях. И вырваться из них она не могла. И, скорее всего, не хотела.
Нет, дело было не в одинаковых часах. И не в одинаковых записках. И не в странной орфографии этих записок.
Дело было в ином. Но об этом Анна никому ничего не сказала и не намеревалась говорить. А сами узнать это они тоже не могли.
Дело было в почерке. Почерке, которым были написаны все эти три записки. Анна узнала его тотчас, как только взглянула на экран. Речь шла не о том, что этот почерк похож на какой-то ей известный.
Это был именно тот самый почерк. Один в один. Сто процентов.
Ее собственный.
Анна вышла из автомобиля и захлопнула дверцу. Вот она и на месте, прибыла в «Чертяково». Она посмотрела на высоченные витые ворота музея-усадьбы. А затем, расплатившись с водителем, двинулась вперед по широкой аллее, которая вела ко дворцу.
С момента странных событий на подземном уровне аукционного дома миновало пять дней. Пять дней, в течение которых Аня практически не спала. А если и спала, то урывками. Стоило ей смежить веки, как возникала картинка – записка, написанная ее почерком. Ее собственным почерком.
Совладать с ситуацией ей помог крепкий черный кофе, который она попросила, оказавшись снова в кабинете шефа. Сидя в кресле и прихлебывая обжигающий напиток, Анна думала о том, что это невозможно. Что ей почудилось. Что она сама себе внушила какую-то ужасную, небывалую глупость.
А затем, не утерпев, она взяла украдкой бумажную салфетку и написала на ней эту самую фразу. «Отойти влево, повернуться, шагнуть вправо и упасть».
Да, сомнений быть не могло. Это был ее почерк. Только вот как…
В тот самый момент, когда в кабинет вошел Олег Егорович, подтянутый седовласый бывший чекист в сшитом в Лондоне костюме, салфетка соскользнула у нее с колен и приземлилась на пол.
И надо же такому случиться – она не успела поднять ее, потому что ее опередил Михаил Аркадьевич. Конечно же, не упустив при этом возможности взглянуть на то, что на салфетке было написано.
– А у вас отлично получилось, – произнес он, проницательно глядя на девушку. – Как я вижу, у вас не только удивительная зрительная память, но и редкостный талант копииста. Где вы этому научились?
Впрочем, выдумывать ответ не пришлось, потому что перед ней уже стоял Олег Егорович, протягивая Анне бледную крепкую ладонь.
Затем последовал разговор. Речь шла о том, как Анне следовало себя вести и на что в первую очередь обратить внимание. Олег Егорович, посвященный во все детали, заявил:
– Посылать кого-то из людей, которые работают в нашем аукционном доме, крайне опасно. Ведь всегда можно сделать тайный снимок при помощи мобильного, отправить куда надо, и все, отличная легенда пойдет насмарку. Одной сотрудницы аукционного дома уже хватит, двое – будет перебор. Вы не будете скрывать, где работаете, однако причина вашего визита – работа в архиве и сбор материала для диссертации.
– Кандидатской или докторской? – спросила Анна. – Это ведь тоже можно проверить!
– Пусть проверяют! – отрапортовал начальник службы безопасности. – У вас и визитки будут соответствующие. Ваше имя внесено в список аспирантов вуза, комар носа не подточит. А научный руководитель, у которого вы пишете работу, сейчас находится в зарубежной командировке и вернется только к осени. Но ваше появление ни у кого подозрения вызвать не должно. Сложнее с вашим ангелом-хранителем…
Анна, видимо, скривилась, потому что Олег Егорович заявил:
– Да-да, не морщите губки. Он вам понадобится. Вообще, не женское это дело…
– Анна Игоревна – тот человек, который нам нужен! – отрубил, сузив глаза, Михаил Аркадьевич. – И она уж точно не привлечет к себе внимания. Точнее, привлечет, ведь она молодая симпатичная дама, но не то внимание, которое привлек бы шатающийся по музею и выспрашивающий и вынюхивающий мужлан.
– Ну, у нас имеется и типаж хилого студентика, однако вы правы. Женщина – всегда лучшее прикрытие. Однако любой женщине требуется, как я уже сказал, ангел-хранитель. И вашего, Анна Игоревна, зовут Кирилл…
Анна слушала его вполуха, размышляя над тем, как в часах мог оказаться текст, написанный ее почерком. И пришла к выводу, что никогда раньше такого текста не писала.
«Отойти влево, развернуться, шагнуть вправо и упасть».
Так что было исключено, что кто-то похитил написанный ею некогда текст и использовал для того… Для того чтобы спрятать его в этих старинных часах? Причем в трех экземплярах?
Но разве имелось какое-то объяснение тому, что ей стало известно? Какое-то иное? Видимо, имелось, однако ей оно было неизвестно. И хотелось докопаться до истины – во что бы то ни стало! Поэтому она и дала согласие на поездку в «Чертяково»…
– Кирилл – профессионал, на него можно положиться, кроме того, он мой племянник, – гудел Олег Егорович, а Анна лениво подумала, что и тут рука руку моет: дядя пропихнул на синекуру своего родственничка. Но какое ей дело до этого Кирилла? Хотя есть кое-какое: он ведь ее ангел-хранитель, и от него будет в итоге зависеть ее жизнь. Этот Кирилл ей сразу же стал крайне неприятен.
Секретарша доложила, что к Михаилу Аркадьевичу пришел помощник, и того тотчас допустили в кабинет шефа. То ли Илья, то ли Сергей доложил:
– Экспресс-тесты показали: бумага настоящая, изготовлена не раньше 1795-го и не позднее 1812 года. Чернила, которыми сделаны все три надписи, аутентичны. Сейчас принимаемся за более серьезную проверку…
Он исчез, а Олег Егорович, которого быстро ввели в курс дела, задумался, а потом произнес:
– А как насчет такого варианта: и бумага, и чернила настоящие, старинные. Бумагу можно найти, скажем, в музеях, архивах, библиотеках или у антикваров. Там же можно обнаружить и старинные чернильницы, на дне которых сохранились засохшие остатки чернил. Разбавить их – и все, можно писать старинными чернилами на старинной бумаге! Но в наше время!
Михаил Аркадьевич усмехнулся:
– Хитро, и раньше бы такой трюк наверняка произвел фурор. Но не в наше время, Олег! Мои ребята же сказали: они начинают серьезную проверку. И они установят, чем были сделаны надписи на бумаге. Потому что на ней, даже по прошествии двухсот лет, остались микроскопические частицы пера, которым водили по листу. Подвергнув экспертизе эти частицы, они вынесут вердикт: старинное это перо или нет!
– Старинных перьев полно у любого старьевщика! – парировал начальник службы охраны. – Эка невидаль! Найти гусиное перо позапрошлого века, которым, может, какой дьяк доносы строчил, окуни его в разбавленные чернила, проведи по старинной, найденной в архиве бумаге – и все, идеальная подделка готова!
Он победоносно посмотрел на главного реставратора, а тот лишь горестно качнул головой.
– Да, еще лет пять назад, даже года три, это было бы проблемой. И любая экспертиза подтвердила бы – да, все настоящее, и бумага, и чернила, и перо, которым написали странное послание. Но наука же на месте не стоит. У моих ребят имеется возможность определить не только возраст бумаги, чернил и пера, но и время, когда было нанесена надпись. С точностью до десяти лет!
Олег Егорович присвистнул и спросил:
– И что, результаты этой экспертизы надежные?
– Практически стопроцентные! – заявил самодовольно Михаил Аркадьевич. – И тогда, с точностью до десятилетия, мы и будем знать, когда кто-то написал эти записки. Может быть, даже и кто – потому что мои ребята снимут, если на бумаге имеются, отпечатки пальцев и возьмут пробы органики, по которым, если что, можно будет провести генетическую экспертизу.
Говоря это, он смотрел на Анну, а та, сама не ведая отчего, вдруг похолодела. Но с чего ей бояться? Она ничего не подделывала, к этой афере, если вообще имела место афера, причастна не была. Но все равно испугалась!
Чтобы не выдать своего состояния, она собрала волю в кулак и подала голос:
– Но что даст генетический анализ? Ведь он важен только в случае сопоставительной экспертизы. А с чем можно будет сопоставить образцы ДНК, которые, предположим, ваши люди найдут на записках?
Олег Егорович хохотнул и подмигнул Анне, мол, хороший вопрос. Михаил Аркадьевич же пояснил:
– Сопоставлять пока действительно не с чем. Однако анализ ДНК позволит нам узнать, кем был автор записки. Скажем, мужчина это или женщина. Этническое происхождение. Даже примерный возраст…
Анна снова похолодела, а потом сказала:
– Но ведь может статься, это будут образцы ДНК кого-то другого. Например, служанки. Или мальчика-посыльного. Или вообще собаки, которая вертелась в момент написания записки рядом! Кроме того, мы ведь сами трогали все три записки. На ней имеются и наши отпечатки, и наши образцы ДНК!
– Каждый из нас сдаст свои образцы, чтобы мои ребята могли исключить их во время проведения анализа…
Тут настал черед Всеволода Романовича возмущаться:
– Миша, ты что тут развел анализы, как будто мы все поисками сбежавшего Чикатило заняты! Еще чего: сдавать образцы ДНК? Что, кровь сдавать или слюну? Не бывать такому!
Михаил Аркадьевич взял с лацкана шефа волос и заявил:
– Этого вполне достаточно.
Затем он повернулся к Анне и спросил:
– Вы позволите?
Он поднес руку к ее голове с явным намерением выдернуть волос, но его остановил голос Всеволода Романовича:
– Миша, прекрати! Хватит глупых шуточек!
– Это не шутка, Сева, а естественная необходимость. Надо исключить возможность занесения чужих образцов ДНК…
И он снова поднес руку к голове Анны. В этот момент раздалась приглушенная телефонная трель. Не извиняясь, Олег Егорович вынул свой мобильный. Всеволод Романович сделал страшные глаза, и Михаил Аркадьевич, так и не взяв на анализ волос Анны, опустился обратно в кресло.
– Так-так, ты уверен? Значит, даже так? Отлично! Спасибо за информацию! Ну, бывай!
Он завершил разговор, как-то недобро усмехнулся и заметил:
– Похоже, дележка клада в самом разгаре. Потому что полчаса назад был обнаружен труп одного из сотрудников музея-усадьбы «Чертяково». Он был зверски убит.
– Зверски – это, позвольте спросить, как? – осведомился Михаил Аркадьевич. – Ему что, кишки выпустили?
Начальник службы безопасности сверкнул глазами и пояснил:
– Если бы только это… Кто-то буквально превратил несчастного в фарш, не только выпотрошил внутренности, но откусил голову. Причем ее саму убийца на месте преступления не оставил, а прихватил с собой!
– Откусил? – сипло произнес шеф.
Анна вздрогнула, а Олег Егорович продолжил:
– Да, откусил. Наши славные правоохранительные органы говорят о нападении диких зверей. Но что за зверь это должен быть, чтобы так изуродовать человека?
– Или мы имеем дело с умалишенным? – предположил Всеволод Романович боязливо.
Начальник службы безопасности ответил:
– Одно из двух: или убийца в самом деле безумен, или очень хитер. Ведь это самое «Чертяково» – так называемая геопатогенная зона – весьма популярная среди туристов-любителей паранормального экстрима. Болота и лес, окружающие усадьбу, издавна пользуются дурной славой. Раньше речь вели о чертях, о лешем, о ведьмах… А потом появился монстр! Чертяковский монстр!
Шеф уже совсем дрожащим голосом спросил:
– Что это такое за зверь? Какой такой монстр?
Олег Егорович, которому, кажется, доставляло удовольствие нагонять страх на своего начальника, охотно пояснил:
– Как я уже сказал – Чертяковский. Якобы какое-то чудище, которое водится там, в лесах и болотах, и время от времени, с большими промежутками, пробуждается к жизни всего на несколько дней. И в течение этих дней оно жесточайшим образом убивает людей!
Всеволод Романович и Михаил Аркадьевич переглянулись, а начальник службы безопасности продолжил:
– Кто-то ведет речь о неведомом реликтовом звере наподобие динозавра, кто-то – о проделках инопланетян. Иные уверены, что за всеми этими убийствами, кстати, документально зафиксированными еще с восемнадцатого века, скрывается нечистая сила.
– И что это в действительности? – спросила Анна, а начальник службы безопасности развел руками: