– Если и убьют, – вполне резонно возразил я, – то только вместе со мной.
Однако с места все-таки двинулся. В одном Леонид Сергеевич был прав – если им представится возможность, то упускать ее они не будут.
3
Леонид Сергеевич разговорился. Последний хипеш, видимо, подействовал на его нежную душу примерно так же, как действует капля серной кислоты на кошачью задницу: ее начинает разъедать и появляется непреодолимое желание сказать что-нибудь, – хотя бы только «мяу!», но громко. И мой пассажир, подвывая и глотая пригоршнями слюни, иногда прямо с обрывками слов, принялся высказывать все, что раздирало ему глотку.
– Черт меня дерну-у-ул! – начал он, хоть и заунывно, но так издалека, что я даже сперва не понял, к чему он клонит. – Это в прошлом году было, когда Бебича пристрелили. Ну, когда стрельбу на Каховской устроили, помнишь? Вот тогда его и пристрелили. Уы-ы-ы! – Он завыл, потом принялся выстукивать зубами что-то похожее на азбуку Морзе, хоть и не так ритмично.
А я, натурально, помнил. Хипеш был знатный. Братва, собравшаяся в парке культуры и отдыха, принялась играться в войнушку, стрелять из автоматов и даже слегка из гранатометов, в общем, вести себя, как немцы в сорок втором под Сталинградом. Правда, вся их пальба ни к чему конкретному не привела. Они изнахратили пулями кучу деревьев, парочку разворотили гранатами, из гранатомета же попали в статую бабы с веслом, после чего баба осталась не только без весла, но и без головы. Менты, прибывшие на место народной гулянки минут через пятнадцать, нашли чертову уйму использованных автоматных гильз, но ни одного расстрелянного автомобиля и ни одного трупа, если не считать трупа того самого Бебича. Только о том, что этот труп принадлежит Бебичу, тогда еще никто не знал. Потому что сперва им пришлось изрядно поломать голову в попытках разобраться – что же с ним случилось? Впечатление было такое, что к телу в районе пуповины привязали атомную бомбу, а потом взорвали, так что кроме пуповины ни одной целой части практически не осталось. Опознали Бебича недели через две по золотому зубу, на коронке которого было вытравлено: «Потускнеет – похмелись», и по кисти правой руки, где по фалангам пальцев шла татуировка, несшая миру великую в своей простоте мысль: «Бабы суки». И, хотя Бебич от чистого криминала давно отошел – едва ли не раньше всех остальных городских авторитетов, – и в последнее время почти никому, кроме себя, не был интересен, эпическая кончина снова заставила говорить о нем каждого второго жителя города.
Но я, извиняюсь, в том хипеше не участвовал, хотя хотелось бы хоть одним глазком взглянуть – уж больно все весело было. Впрочем, у меня было оправдание: я тогда момент лежал в кровати и старался как можно быстрее срастить ногу, сломанную в неравной борьбе с открытым канализационным люком.
А Леонид Сергеевич тем временем продолжал, наполовину по-русски, наполовину морзянкой, рассказывать печальную историю своей жизни, добиваясь, чтобы я, расчувствовавшись, пустил по этому поводу солидную мужскую слезу. Но я, черствый, как силикатный кирпич, упорно не плакал.
– Меня Пипус нанял, – стенал Леонид Сергеевич. – Его менты начали прессовать. Говорили, что это он перестрелку организовал. И что это его люди Бебича кончили. В общем, стали вешать на него это дело. А ему это не понравилось. И он нанял меня. Мы с ним одноклассники. Даже дружили в свое время. Вот он ко мне и обратился. У меня ведь адвокатская контора.
Я с удивлением слушал его завывания, гадая, расскажет он мне всю историю своей жизни, начиная с того памятного вечера, когда родители зачали его при неверном свете керосиновой лампы, или ограничится периодом с первого класса, который он закончил с красным дипломом. Впрочем, с чего бы он ни начал, связать его биографию в стройное повествование я бы все равно не смог – он перескакивал с одного на другое и вообще был похож на воробья, накурившегося марихуаны.
– Я сдуру, по дружбе, и взялся его защищать. Если бы знал, что из этого получится, ни за что бы не согласился! – бился в истерике пассажир. – Мы только и успели, что договор с ним подписать – и его взяли под стражу. Я добился, чтобы Пипуса выпустили под подписку о невыезде, и принялся копать. Он заплатил мне хорошие деньги, и я обязан был их отработать. И я докопался! Я узнал, кто организовал убийство Бебича! Но когда я попытался назвать имя, за мной начали охотиться. Дважды избивали и забирали все документы, которые я носил с собой. Первый раз – их было двое – они напали на меня в подъезде моего дома, сломали ребро и наставили синяков. После этого Пипус приставил ко мне охрану, которая присматривала за мной по дороге из дома на работу и с работы домой. Но они заявились ко мне в контору, и их было уже четверо! Они пробили мне голову пресс-папье, сломали два пальца и перерыли все в кабинете. Но я не дурак – документы по делу Пипуса лежали в сейфе в квартире моей любовницы. Они ничего не нашли! Я, конечно, обратился в милицию по факту избиения, но ведь наша доблестная милиция такие дела если и раскрывает, то только нечаянно.
Я порадовался тому, что Леонид Сергеевич себя дураком не считает, хотя сам бы не торопился ставить диагноз – все-таки образование слегка не то, не профильное. А вот его оптимизма относительно родной милиции не разделял. Потому что доподлинно – на собственной шкуре – знал, что если ей, милиции, будет нужно, она мобилизуется полным составом и найдет иголку в стоге сена. Другое дело, что далеко не всегда ей это было нужно.
– Они раза три меня на опознание вызывали, но каждый раз подсовывали каких-то бомжей, – стенал между тем Леонид Сергеевич. – А я – человек занятой, у меня работа, мне некогда отвлекаться по пустякам. В конце концов эти безрезультатные походы меня разозлили, я им так прямо и сказал. Они пожали плечами и вообще перестали меня вызывать.
Адвокат задохнулся от возмущения и взял передышку, предоставив мне возможность переварить всю ту кашу, что он впрыснул в мои уши.
А переваривать, сказать – не соврать, было что. Для начала меня интересовал – грубо, до неприличия – такой вопрос: отчего же Леонид Сергеевич, коли к племени дураков себя не причисляет, попросту не отдал папку с документами, указывающими на реального убийцу Бебича, в милицию? Ведь, судя по всему, бояться было нечего – милиция к организации перестрелки, равно как и к заказу на убийство, никакого отношения не имела, все это было от начала до конца работой каких-то криминальных структур, которые решили одним выстрелом уложить двух зайцев – устранить одного конкурента посредством убиения, а второго – свалив на него вину за оное. Я был уверен в этом, поскольку крепыш, подсунувший мне эту милую работенку, не имел резона обманывать меня, говоря, что ни госбезопасность, ни милиция операции никоим боком не касаются. А посему, внося ясность в указанный вопрос, я поинтересовался:
– Слушай, Леонид Сергеевич. Ты вот человек жесткий, деловой, у тебя адвокатская контора и ты даже в туалет лишний раз стараешься не отлучаться – время экономишь. Со мной, с быдлом, иначе, как сквозь зубы не разговариваешь… Так можно мне задать тебе один вопрос, ты уж не обессудь и не бей меня сразу по темени: кто заказал Бебича? И каким боком этот Бебич вообще к Пипусу прислонен?
Взглянув в зеркало заднего вида, я увидел пару сверкающих глаз, с каким-то труднопередаваемым чувством уставившуюся мне в затылок. Так смотрит удав на ежика, гадая: сожрать? Не сожрать? Проглочу или он таки в горле застрянет?
Какие мыслительные процессы протекали в умной адвокатской голове – не знаю, а гадать не берусь. Но, очевидно, решив для себя что-то, Леонид Сергеевич все-таки разлепил губы и сказал:
– Не скажу. По крайней мере, пока.
– Ну и глупо, – сказал я. – Мы теперь с тобой в одной лодке, и когда стреляют в тебя, будь уверен, в меня тоже могут попасть. Так что будет куда умнее, если скажешь. Это хоть что-то дало бы мне в плане информации. А информация – ключ к победе. Кстати, не я придумал. Какой-то полководец. Умный мужик. Не чета некоторым. Так что советую к его мнению прислушаться.
– Какой смысл? – вздохнул адвокат. – Допустим, назову я тебе имя заказчика – что изменится? В этом деле замешаны такие авторитеты, что имена называть боязно. А я не уверен, что ты знаком хоть с одним из них, даже самым завалящим.
– На счет завалящих, – я кивнул, – спорить не стану. Наверное, не знаком. Я знаком с Пипусом. В свое время имел ни с чем не сравнимое удовольствие общаться накоротке, если тебе это о чем-нибудь говорит, с Каром, еще – с Эфиопом, еще – с Циркулем, Пистоном, Каменой. В конце концов, я не такой домосед, как кажется. Правда, вышеперечисленные товарищи давно безвременно ушли от нас, скатертью им дорога, но это не значит, что мое с ними общение было лишено приятного. Можешь поверить на слово. Если хочешь.
– А откуда ты знаешь Пипуса? – догадался поинтересоваться пассажир.
– Да вот, – неопределенно протянул я. – Жизнь иногда такие коленца выкидывает, что и не знаешь, с кем завтра познакомишься.
– А поконкретнее можно? – отражение Леонида Сергеевича в зеркале заднего вида капризно надуло губы. У-тю-тю, противное.
– Оно, конечно, можно и поконкретнее, – согласился я. – Только это слегка нечестно получается, не находишь? От тебя конкретики – как от эскимоса шерсти, а я все выкладывать должен. Еще бы дашь на дашь, и чтобы да, так ведь нет. Ты под хитрого работаешь, а с чего ты взял, что я под дурака должен?
Леонид Сергеевич крякнул от досады, и размашисто, как усталый боец – штык в землю, всадил указательный палец в свою правую ноздрю. Поковырявшись там, он весьма интеллигентно вытер перст о штанину и буркнул:
– Черт с тобой, уговорил. Расскажи, как ты познакомился с Пипусом, и я скажу, кто заказал Бебича.
– Это уже другой разговор, – согласился я. – Хотя тебе, через твою вредность и строптивость, полагалось бы первому рассказывать. Ну, да ладно. У меня душа добрая и отзывчивая, хоть и надоела она мне такая. Так что я расскажу, а ты послушай.
Вы, наверное, сейчас будете крутить пальцем у виска, топать ногами и кричать, что я свихнулся. Ничего подобного. Миша Мешковский, хоть и стукался головой о всякие твердые и острые предметы бессчетное количество раз, ясность ума сохранил кристальную и стройность мысли – просто изумительную. Такой в свое время даже Эйнштейн не мог похвастаться, хотя скрипач, помнится, был отменный.
В общем, рассказывать Леониду Сергеевичу правду я не стал. Не потому, что в ней было что-то настолько интимное, как раз нет. Об этой истории столько сокрушались газеты, включая телевидение и радио, – правда, меня при этом не упоминая, потому что я ловко, хоть и не без некоторого покровительства со стороны ментов, замаскировался под несчастный случай, – что все интимные места давным-давно были просвечены под рентгеном. Просто, слегка пораскинув своим блистательным мозгом, я решил, что пассажир мой все равно ни в одно слово не поверит, расскажи я ему правду, только правду и ничего, кроме правды. С другой стороны, имея столь нервозный характер, он легко мог впасть в состояние опасного для окружающих возбуждения, поскольку правда была, хоть и не ужасна, но все-таки довольно страшновата. И я, немного посомневавшись, решил взять грех на душу и слегка наврать Леониду Сергеевичу. Прости, Господи, мою бессмертную душу.
– В общем, если говорить откровенно, – начал я издалека, – то все довольно просто. Пить меньше надо. Мне или Пипусу – это уже на выбор. Скорее, обоим сразу. А то получилось, что мы с ним по пьяной лавочке столкнулись. В казино «Золотое Зеро». Там как раз один мой хороший друган день рождения отмечал. Ну и, само собой, всю нашу братву на чарку коньяку пригласил. Пригласил всех, а играть к рулетке я один пошел. Что-то не подумал, что она круглая, да и шарик без углов, так что всякое может случится. Короче говоря, проигрался я там в пух и прах. Пьяный был, дурной, все, помню, на «красное» ставил: по закону вероятности, думаю, должно же в конце концов повезти. А оно только два раза на «красное» и выпало. Отменили закон в тот вечер. В общем, спустил все, что с собой было, а было, как сейчас помню, немало – тысяч десять. Короче, я проигрался, а выиграла все мои денежки – да и не только мои – какая-то дамочка в синем платьице. С ней дядька был кривоногий, тоже примерно как я, пьяный. Только он как раз по этому случаю и не играл. В отличие от меня, получается. Так вот этот дядька мне, как самому проигравшему, средний палец показал. Понимаешь, что это значит? Америкосы так друг дружке о нетрадиционной сексуальной ориентации сообщают. На самом деле ничего подобного близко не было, поэтому я разозлился. К тому же после проигрыша в расстроенных чувствах был. Вытащил я дядьку на улицу, стукнул лбом в переносицу, сам рядом присел – отдохнуть, подумать, как дальше жить. А тут эта дамочка – то ли кавалера своего заждалась, то ли в казино ей надоело денежную пыль глотать, только выскочила она на свежий воздух. Выскочить-то выскочила, да по сторонам не огляделась. А тут два хуцпана к ней – шасть. Мол, давай, красотка, деньги, у тебя их все равно для одной много, не унесешь. Я это дело хорошо видел, а они меня – нет, мы с кривоногим под пожарную лестницу зашли, в тенек. Ну, дамочка, само собой, отбиться пыталась, что-то из сумочки хотела достать. Но те двое такие гады попались: грубые и невежливые. Один ей рот рукой зажал, второй за волосы схватил. Заломили руку за спину и потащили – аккурат в нашу сторону. Они ж не думали, что я там сижу и им хипеш готовлю. Поэтому, собственно, поделать ничего не успели – полегли, как революционеры у стен кладбища Пер-Лашез, гордо и безмолвно. Потом, когда кривоногий в себя пришел, он долго передо мной разлагался – мол, извини, что я тебя оскорбил и спасибо, что ты мою бабу выручил. Это, кстати, и был Пипус.
Я замолк и посмотрел в зеркало заднего вида. Судя по всему, рассказанного Леониду Сергеевичу вполне хватило. Не слишком кроваво и не очень растянуто. К тому же и не вранье – по большому счету. Просто один небольшой эпизод из нашей с Пипусом совместной деятельности, правда, слегка видоизмененный. Рассказывать, что было дальше, а именно – как Пипус, горячий и колючий, как Вилья-Сапата, открыл охоту на обидчиков своей дамочки, а те, в свою очередь, попытались отомстить мне, и, в общем, такая каша заварилась, что у меня еще две недели болела голова, я не стал. Этого нервный адвокат не вынес бы.
– А после этого ты с Пипусом отношения поддерживал? – спросил он, помолчав минуту.
– Само собой, – кивнул я. И, чтобы правдоподобней выглядело, изящно соврал: – Мы после этого семьями дружить стали. На природу часто вместе выезжали, шашлыки жрали.
– Кхе, – сказал Леонид Сергеевич. – Гм. Ну да. Понимаю. Что-то вроде фронтового братства.
– Вот именно, – сказал я. – В самую точку. Так что теперь, хочешь-не хочешь, твоя очередь колоться.
– Ну, ладно, – тяжело вздохнул он. – Уговор есть уговор. Ты свою часть выполнил, теперь моя очередь.
Натурально, я чуть не бросил баранку, чтобы разрыдаться у него на груди. Потрясающее благородство! Истинный пример человека чести, который предпочитает без наркоза сожрать пару килограммов красного немолотого перца, чем не сдержать данного прежде слова. Учись, молодежь! А то вымрут такие вот леониды сергеевичи, и с ними ахнется генофонд нации. Жалко будет до слез.
Однако ждать, пока он решится открыть свою страшную тайну, пришлось еще довольно долго. Минут пять пассажир делал умный вид, пережевывая что-то, скорее всего обыкновенный кислород, и только потом, когда ждать мне стало невмоготу и я вознамерился при помощи матерных слов и у него же позаимствованного визга поинтересоваться, когда же он, мать его жаба, прекратит издеваться надо всем рабочим классом в моем единственном лице, адвокат вздохнул: