Белорусские сказки
© 2012 г. Издательство «Седьмая книга». Перевод, составление, пересказ и редакция.
Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.
Из рога всего много
Жили себе дед и баба. Дружно жили, до старости дожили, а богатства так и не нажили. Пришла пора, когда и работать-то тяжко стало: хвори да немочи одолели. Что добрые люди подадут, тем и сыты были.
Говорит однажды баба деду:
– Посеял бы ты, дед, пшеничку или просо какое – все не так голодно было бы. Собрали бы урожай, так до весны хоть кашу варили бы. Хлеб-то сухой уже зуб не берет!
– А где ж зернышки взять, что сеять буду?
– Гляди, вот припасла с горсть. Прятала, зато теперь будет что посеять.
Обрадовался старик: земельку вспахал, каждое зернышко с приговором в землю сыпал: «Уродись, просо, сытное да сочное, доброе да жданное!»
Получилось все у деда просто замечательно: солнышко просо обогрело, дождик вовремя напоил. Взошло просо, в рост пошло да и заколосилось. Дед с бабой смотрят, любуются, нарадоваться не могут.
Только недолго радовались они. Увидел однажды дед, как по полю с просом, разбойно топча сочные колосья, журавль ходит.
Осерчал сильно, схватил длинную палицу и давай журавля гнать с поля:
– Ах, ты разбойник! Что ж ты сделал! Потоптал, поклевал! – сел дед на пригорок да заплакал с горя.
А журавль взмахнул крыльями – и улетел за ближний лесок.
Вытер слезы старик, поднялся да пошел домой, еле волоча ноги от горя. Пришел к бабе и рассказывает:
– Потоптал журавль наше поле, помял просо, поклевал. Не будет у нас с тобой теперь ни проса, ни каши из него.
– Не горюй, – отвечает ему баба, – возьми ружье. Ты же ловким охотником был когда-то! Застрели разбойника – будет у нас если не каша, то похлебка не пустая, а с мясцом.
Вспомнил дед, как в молодости охотился, нашел на чердаке старое ружье, почистил его да дробью зарядил.
С рассветом встал на другой день и снова на поле пошел. Глядь – а по просу снова журавль топчется, остатки зерен выклевывает.
– Ах, ты ж, негодник! Ну, погоди, получишь ты теперь просо! – вовсе рассердился дед. Потом поднял ружье и прицелился в журавля.
Но не выстрелил, потому что заговорил вдруг журавль человеческим голосом:
– Ты что задумал, старик? Разве я тебя обидел?
Растерялся дед, но спохватился:
– Ты мое просо истоптал! Что мы с бабой теперь целую зиму есть будем? С голоду ведь помрем, – и снова ружье поднял, прицелившись.
А журавль и отвечает:
– Не серчай, дедушка! Не думал, что поле твое, думал, что хозяина богатого. Думал, авось, не обеднеет. Ты прости, вину свою вижу. Погоди, подожди меня здесь, принесу тебе кое-что взамен за потраву.
Взмыл резко в небо и в сторону лесочка подался.
Уселся дед на краю своего истоптанного поля, ждет, а сам думает: «А вдруг посмеялся надо мной и бабой журавль? Вдруг напрасно жду? Что ж я бабе скажу, когда домой вернусь и без урожая, и без дичи?»
Не успел додумать думу свою горькую, как видит: летит его обидчик – журавль. А в клюве холщовый мешочек держит.
Подлетел поближе к деду, не боится. Протянул мешочек, похожий на суму нищенскую, деду и говорит:
– Вот тебе вещица, что не только просо заменит, а и другими лакомствами побалует.
«Вот еще! Тоже мне подарочек!» – подумал дед, а журавлю огорченно сказал:
– Такой сумой, дружок, ты меня не удивишь! Дома две такие же лежат. Нищие мы с бабой, вот ходим с такими сумами по людям, подаяние просим.
– Да не торопись отказываться, дедушка! – говорит журавль. – Эта сума – не простая, волшебная. Положишь ее перед собой да слова заветные скажешь: «Сума, сама раскройся да накорми вдоволь!» И все, чего душа пожелает, на скатерти белой появится. А потом прикажешь: «Сума, приберись!» – и все враз исчезнет.
Обрадовался дед, поблагодарил журавля, взял суму да домой пошел. Идет, а сомнения его мучить стали: а вдруг неправда все! И решил дед проверить, так ли все на самом деле. Уселся, положил суму перед собой и давай слова заветные вспоминать:
– Сума, сама раскройся да накорми вдоволь!
Ожила вдруг сума, раскаталась белой скатертью, а на ней… Чего там только не было! И пироги, и рыбка царская, и окорок, и вино душистое!
– Ну, дружок! Ну, журавлик! Не обманул, порадовал стариков!
Не смог удержаться дед, попробовал яства, приказал суме прибраться – и бегом домой, к бабе! Сил-то прибавилось неслыханных, будто еда была чудодейственной.
Вернулся к бабе счастливый, радостный, суму ей протягивает:
– Гляди, баба, какой подарочек нам журавлик сделал!
А та смотрит на деда, а у самой мысли горькие душу сушат: «Никак дед умом тронулся! Суму нищенскую вместо мяса принес, радуется чему-то!»
Дед не выдержал:
– Что не рада? Теперь сыты и здоровы будем всегда!
– Да за тебя тревожилась: не волки ли напали – так долго не было! А суму зачем принес? Две есть, и то не всегда полны были, а ты третью нашел где-то!
– Ладно, бабка, так и быть, расскажу. Садись за стол! – и дед положил на старый-престарый деревянный стол суму.
– Сума, сама раскройся да накорми вдоволь! – в мгновение ока появилась белая, расшитая золотом скатерть, а на ней – разносолы да пироги, да вина заморские, да медок пахучий…
Бабка просто обеспамятела: столько еды никогда не видала! Казалось, и стены их избенки засветились.
– Где же ты, старик, столько добра взял?
– А это журавлик за то, что обидел, потоптал наши посевы, нас одарил! А ты еще застрелить его приказала.
– Откуда же мне было знать, что не простая птица это!
Славно поужинали дед с бабой, решили собрать всех бедняков и накормить их досыта. Что ж, самим, что ли, всем добром пользоваться? Надо и людям помочь.
Созвали гостей, угостили. Слава добрая о стариках по людям пошла, стали каждый день дед с бабой бедных потчевать.
Так слава о нескончаемых припасах и волшебной суме до богатого пана дошла.
А пан завистливый был, злой. Решил сам проверит, правда ли, что у деда такая сума есть. А заодно и забрать волшебную вещь себе: не мытьем, так катаньем.
Приехал к деду на бричке, запряженной тройкой дорогих лошадей, и потребовал:
– А ну-ка, дед, покажи свою волшебную суму!
Деться некуда, достал дед суму, показал, что она может. Ох, напрасно верил дед всем людям.
Лицо пана побледнело от злости и зависти, когда он увидел яства. Таких блюд ему и французские повара не стряпали!
Приказал:
– Отдай! У меня гости поважнее твоих голодранцев будут: князья да царские помощники.
Дед осерчал:
– Не отдам! Что мы с бабой есть будем? Это подарок!
Решил пан тогда хитростью да обманом отобрать суму, так ему волшебная вещица понравилась.
– Слушай, дед, я тебе вместо сумы обычной еды пришлю. Много, на много лет хватит.
И не ушел до тех пор, пока с перепугу дед не отдал суму. Уж больно угрожать ему пан начал:
– Я солдат пришлю, закатают тебя на каторгу. Лучше отдай по-хорошему! – пристал пан, как банный лист.
Видит дед, что по глупости своей да доверчивости может потерять все, и отдал суму.
Месяц прошел, другой, а пан и не думает старикам взамен сумы еду присылать.
Обидно стало деду, да и баба попрекает:
– Отдал, а теперь что прикажешь делать? Иди к пану, кланяйся, проси вернуть суму. А не отдаст, то хоть взамен пусть что-нибудь даст. Помрем, ведь, с голоду!
Делать нечего, отправился дед на поклон к пану, а тот и видеть старика не желает, смеется. Потом увидел, что дед не уходит, вызвал стражу и приказал отхлестать плетьми просителя.
Вытолкали стражники старика за ворота, плетьми пригрозили. А когда пошел, глумливо улюлюкали вслед.
Горько было деду возвращаться домой не солоно хлебавши. Бабка встретила его и давай успокаивать да уговаривать:
– Ладно, дед, не горюй! Иди в поле, поищи того журавлика. Добрый он, может, снова чем поможет нашему горю.
И вправду! Только вышел старик к просяному полю, видит, летит знакомый журавль.
Рассказал дед о том, как пан хитростью отобрал у него с бабой волшебную суму. Теперь они снова бедствуют, да и людям ничем помочь не могут.
– Как мне в глаза смотреть бабе своей? Как нам прожить? Может, есть у тебя еще одна такая сума?
Журавль был мудрый: понял, что тут другая волшебная вещь нужна.
– Погоди, сейчас тебе другое принесу, потому что второй такой сумы у меня нет, – и улетел.
Вернулся, а в клюве у него серебряный рог торчит:
– Возьми этот рог и ступай снова к пану.
– А дальше что? – дед вертел в руках затейливо украшенную вещицу и думал, что ничего у него с этим паном не получится. Отберет он этот рог, а потом прикажет вытолкать взашей.
– Говорю тебе, иди с этим рогом к пану. Ты уже знаешь его характер. Потребует рог, а ты скажи: «Из рога всего много!» Потом увидишь, что получится. Нужно будет, скажешь: «Ох, всех в рог!» Все сразу станет на свои места.
Ничего не понял дед, взял рог, поблагодарил и пошел домой.
Идет, думает о странном роге, а навстречу ему приказчик:
– Что это у тебя в руках?
– Да вот, знакомый журавлик подарил, – и показывает приказчику серебряный рог.
А у того и глаза загорелись:
– Отдай!
– Не отдам! Меня пан и так уже обманул.
– А зачем тебе этот рог? Что ты с ним будешь делать? Может, из него золото сыпаться будет?
– Откуда я знаю!
– Так прикажи ему что-нибудь сделать! – и приказчик хитро подмигнул.
– Может, и правда, попробовать… – дед задумался, а потом протянул рог приказчику.
– Да ты сам скажи: «Из рога всего много!»
А приказчик возьми и крикни громко: «Из рога всего много!» Надеялся, что золото посыплется, а из рога выскочили двенадцать молодцов-удальцов и давай бить плетьми приказчика!
Взмолился жадный приказчик, воя от боли:
– Забери этот проклятый рог, прикажи оставить меня в покое!
А дед смеется, радуется, что хоть одного обидчика проучил. Подождал немного, а потом приказывает: «Ох, все в рог!» Понял, как теперь суму у пана забрать, и зачем журавлик ему этот рог подарил.
По приказу деда все молодцы-удальцы тут же назад в рог попрятались.
Отправился дед прямиком к пану, а там гостей видимо-невидимо. Лакомятся яствами из сумы, на деда поглядывают, смеясь, перешептываются.
Пан и спрашивает:
– Что, дед, снова за сумой пришел? Так незачем она тебе! – и хихикает, издеваясь.
– Да, пан, сума мне нужна. Не выживем мы с бабой без нее. Отдай!
– Ты что, еще плетей захотел? Стража, ну-ка, вышвырните этого дурака за ворота. Чтоб духу его больше в усадьбе не было!
Плохо пришлось бы старику, если бы не журавлиный подарок! Выхватил дед рог и крикнул: «Из рога всего много!»
Тут же выскочили из рока двенадцать молодцов-удальцов и давай плетьми гулять по спинам стражников. Потом приступили к наглым, толстым гостям. И, наконец, дошла очередь и до пана.
Всю горькую обиду старика выхлестали на панской спине двенадцать молодцов. Да так крепко, что пополз ужом пан к ногам деда: «Спаси! Забирай свою суму, только убери этих! – и пан с ужасом кивнул в сторону молодцов, которые решительно направились к нему снова.
– Ты, пан столько бед людям натворил, что забрать у тебя свое – этого мало!
– А что ты хочешь? Все дам: скотину какую, дом…
– Хочешь живым остаться?
– Хочу! Что сделать? Скажи только!
– Хочешь живым остаться – завтра чтоб и духу твоего в поместье не было! Все бедным людям отдашь!
– А где ж мне жить? – пан опасливо глянул в сторону молодцов, готовых тут же объяснить ему, где он будет, если не послушается. – Хорошо!
– Вот так-то! – дед рассмеялся и приказал: «Ох, все в рог!»
Молодцы тут же послушно спрятались в рог.
Дед вернулся домой веселый: и сума с ним, и рог!
А наутро пан исчез вместе с гостями и стражниками – вот как испугался за свою шкуру!
Наследство
Жил да был на свете мудрый старик. Было у него три взрослых сына. Вырастил старик сыновей, и пришла ему пора умирать. Всех троих отец любил, учил уму-разуму, хозяйство вели большое: и дом крепкий, и поля родили пшеничку исправно, скота в хлеву было много. Задумался старик: как ему все общее хозяйство на троих поделить, чтоб обидно никому не было. За старшего и среднего сыновей старик был спокоен: и трудились исправно, и голова на плечах была. За младшего сына отец беспокоился: ни пахать, ни сеять не любил, все на жалейке играл, сидя на печи.
Вот позвал старик всех троих и говорит:
– Родные мои, всему я вас научил, что сам знал. Вы, старшенькие, уж и семьи свои имеете. Болит у меня душа за братца вашего младшего. Уйду я навсегда, кто вас помирит? Хозяйство, хоть и не великое, поделите, себе рады дадите, деток вырастите, а братца Иванушку не забудьте. Молод он еще, ума не набрался! А еще прошу вас мою последнюю просьбу исполнить. Когда помру, приходите три ночи подряд на мою могилку по очереди. Уважьте старика! И слова заветные при этом надо проговорить: «Землица сырая, расступись, крышка гроба, отворись, батюшка, ко мне явись!»
Сказал такие странные слова – да и помер.
Похоронили отца сыновья, сели да призадумались: «Что за слова такие надо говорить? Да еще и на могилу ночью идти…»
Наступил вечер, надо старшему собираться на отцову могилу. Просит он младшего, Ивана:
– Ты все одно в поле не ходишь, все на жалейке своей играешь! Сходи вместо меня!
Говорит старший брат, а сам слова женушки своей вспоминает: «Не ходи! Пусть Ивашка идет. Пропадет – никто жалеть не станет. А у нас детишки малые!»
А Иван, лежа на печи, отзывается:
– Как пироги есть – так сами, а как неведомо куда в ночь идти – так меня посылаешь!
– Сходи, Иванушка! – снова взмолился старший брат. – Видишь, меня жена не пускает!
Уломал-таки Иванушку старший брат.
– Только положите мне хлеба побольше да молока кринку налейте. А то невесело на кладбище ночью, хоть и к батюшке иду.
На радостях, что Иван вместо мужа пойдет, жена братова и хлебушка в белую холстину положила, и молока в кувшинчик налила.
Взял Иванушка еду да и пошел ночью к могиле батюшки. По дороге все слова припоминал, что отец наказал говорить, когда будут возле его могилы ночь проводить.
«Так, землица сырая расступись…» – идет и бормочет Иван. Дальше забыл! Ну, что с дурака возьмешь! Ан, нет, вспомнил! И снова идет да повторяет, чтоб не перепутать: «Землица сырая, расступись, крышка гроба, отворись, батюшка, ко мне явись!» А самому страшно так: темь вокруг – хоть глаз выколи, филин где-то вдалеке кричит, луна светит…
Наконец Иванушка добрался до кладбища, нашел отцову могилу и слова заветные произнес.
Страшно – не страшно, а поднялся отец из гроба и спрашивает:
– Почему ты, Иванушка? Я ждал старшего сына.
– Так жена не пустила его! И ее, живую, боится, и тебя, неживого. Вот, хлеба с молоком дали с собой, хоть наемся. Обижают они меня, батюшка…
– Зря меня не послушали. Будет тебе награда, Иванушка, что не побоялся, пришел. Есть неподалеку поле одно волшебное. Никто, кроме меня, про него не знает. Так вот, на том поле, на зеленой траве-мураве конь сказочной силы и красоты пасется. Пригодится он тебе. Хотел одарить старшего сына, да сам виноват. Теперь конь твой будет. Захочешь позвать его – свистни один раз, и он сразу прискачет. Любое твое желание исполнит. А после – отпусти его снова тешиться изумрудными травами поля волшебного. Сила от той земли – немерянная!
Сказал отец – да и обратно в могилу лег. Крышка захлопнулась, землица холмиком сгорбилась.
Подивился волшебству такому Иванушка и решил отцовы слова проверить. Отошел чуток в сторону да как свистнет одиножды!
Не успел и глазом моргнуть, а перед ним – конь невиданной красы! Масти сивой, в лунном свете спина и бока крепкие серебром отсвечивают, а грива золотом червонным поблескивает!
Заржал нетерпеливо:
– Что надобно, добрый молодец?
Замер от восхищения Иван, а потом и говорит:
– Покататься хочу! С ветерком!
– Ну, садись да держись крепче тогда!
Взлетел на золотогривого коня Иван, и понеслись они в ночь. А потом к солнцу – и снова в ночь. Облетели весь свет, ни разу копытами конь земли не коснулся. Вернулись.