– Открывайте ворота и стелите ко дворцу холстину: встречайте гостей-богатырей свежим хлебом и солью!
Ворота отворили, хлебом-солью богатырей встречали, кланялись, вот царевна на своё крыльцо вышла, и двери во дворец отпёрла; богатырей приветствовала, за стол усадила, дорогим вином-медом потчевала. Мужик болтанский, богатырь басурманский, подковылял ко дворцу, привязал лошадь у крыльца, ряднышко с нее снял, у дворца расстелил, лёг себе и стал трубку покуривать.
Вот богатыри начали пить-гулять, каждый на царевну поглядывать, и раздумывают: «Кого же царевна из нас троих удостоит?» А она видит, что все три богатыря один другого лучше, один одного милее, и сама не решает, за кого ж замуж идти. Пили они, значит, гуляли, но к делу не подступали. Царевна и сказала:
– Славные вы все богатыри, но кто же из вас разбил моего змея двенадцатиглавого, пускай тот со мной и выпьет чарку вина.
Богатыри переглянулись: сюда-туда, а того богатыря, что одолел двенадцатиглавого змея, и нет. Ну что же делать богатырям, они и признались:
– Был еще один с нами мужичок болтанский, богатырь басурманский, что с одного маху тридцать богатырей положил, и мелкой силе счёту нет. Сейчас он около дворца полеживает, да и трубку курит, пусть же сюда прибудет; но он такой мужик чудной, в одеже простой да на клячонке, а когда спит, то рядном покрывается.
– Если так, – отвечает царевна, – то пусть тогда мои князья, как подобает, его оденут и за стол усадят.
Одели князья, как должно, мужика болтанского и к столу привели. Наливает царевна всем по чарке и молвит:
– Кто же из вас разбил моего змея двенадцатиглавого, пускай тот со мной и выпьет чарку вина.
Тут уж мужичок не растерялся, чарку поднял и говорил:
– Я это!
Тогда-то царевна с ним обвенчалась и поставила его управлять своим царством.
И я у него был, горилку с ним пил, вот и к вам теперь пришел, эту сказку рассказал, – может, и вы чарку на стол поставите.
Про богатыря Сверхдуба
Жил себе когда-то богатый мужик. И было три сына у него: двое умных, ну а третий – дурак. Самый младший – вообще-то не был дураком, а только прикидывался, напускал на себя, что, мол, из этого получится. А было у мужика еще и несколько пар волов, и однажды послал он двоих умных сыновей на три дня в степь пахать, когда младший дома остался. Когда старшие сыновья домой приехали, меньший и говорит:
– Ну что ж, тату, они вдвоём пахали, а я тогда сеять поеду.
Отец и отвечал:
– Ты, сынок, еще по свету ходить не можешь, как же ты способен хлеб сеять?
Но младший так пристал, что и уговорил отца. Взял младший три мешка пшеницы и отправился на то же самое место сеять. Посеял и возвращается домой, когда попался ему старик и спрашивает:
– Куда это ты, земляк, едешь?
– Домой, – отвечает младший сын.
– А где ж ты был?
– В степи был, пшеницу сеял.
Старик и говорит ему:
– Когда прибудешь домой, скажешь отцу, матери да братьям, что пора уже пшеницу жать.
Сел тут парубок на подводу и подумал: «Как же это так, только я её посеял, а уже и уродилось? Надо бы вернуться да поглядеть».
И поехал назад посмотреть. Смотрит и правду – поспела уже та пшеница. Сорвал несколько колосков показать дома, а пшеница уродилась такая, что и не придумаешь лучше. Вернулся домой, отцу ее показывает, чтоб тот жать ехал. Отец сидит, раздумывает.
– Что ж оно, – молвит, – сын, счастье это нам такое, или несчастье? Как же так? Поехал ты сеять, а теперь уже пшеница поспела?
Взялись они за косы, стали косить; вот люди удивляются, – ведь только посеяли, а эти уже косят, ведь дело осенью было. Покосили они пшеницу, положили, обмолотили и давай продавать. Жили сами они бедно, но как стали продавать пшеницу, тут и построили дом. Отец сыновей своих женил. Самого старшего – на крестьянской дочке, среднего сына женил на поповской, а меньшого – на генеральской.
Когда умерли отец и мать, сыновья остались одни на хозяйстве, и детей дождались. Родился у меньшого сын – уж семь лет минуло, а он ещё в люльке лежит. Ходил дурак, гулял, и стали его разные господа стыдить, что он, мол, сам-то не бедный, это точно, а дитё такое, что уж семь лет ему, а он ещё в люльке лежит! Вот идет он домой и от стыда плачет. Думает: «Господи ты, боже мой, что ж оно такое – какой-то несчастный я, что дитя у меня такое?»
Вдруг попалась ему навстречу старуха. (А сын-то у него прикидывался, Семилеток, на самом-то деле – богатырём был).
– И о чем же ты, – спрашивает его, – сын купеческой, плачешь? (А старуха ж эта тоже знала, о чем он грустит, да не признавалась.)
Стал тогда он рассказывать:
– Ну, вот дитё у меня неудалое…
Тогда она спрашивает:
– А что, хотел бы, купеческий сын, чтоб на свете его и вовсе не было?
– Да, пожалуй, хотел бы, – отвечал купеческий сын.
– Тогда ступай, – она сказала, – на базар, и семь пудов каната купи и еще железную тележку. Когда дойдёшь домой, положи подушку, да и его положи туда, возьми веревку, да потолще, и вези его, спящего, в лес.
И дальше сказала она ему:
– Когда прибудешь в лес, нужно найти толстый развесистый дуб. Выбери ветку, что не обломается, привяжи в четыре ряда свой канат (так люди люльку веревкой повязывают). Положи на него доску, а на доску положи подушку, потом положи его и покачай (ведь он сонный был, он спал, да спать залёг на семь суток); и как положишь на подушку, так сразу покачай, а потом убегай без оглядки.
Так и сделал отец – отнес сына в лес, а сам убег без оглядки. А коли б отец оглянулся, тогда б Семилеток поломал бы о него весь тот лес.
Спал он или не спал, но семь суток проспал. Если бы эти семь суток дома проспал, тогда было б ему, наверно, двадцать лет стукнуло. Тогда была б у него силушка богатырская.
Проснулся Семилеток и говорит:
– Что ж оно такое, вроде я дома спал, а сейчас в лесу?
Тут встряхнулся он, да и упал на землю, упал и погрузился в нее по самые колени. Ходит теперь и думает: «Пути домой не знаю, летать не могу». Похаживает, сам себе приговаривает. Отыскал он дуб здоровый, высокий, попробовал, чтобы не сломался (он-то хорошо уже знает, что силушка у него такая имеется, – что весь лес обхватил бы, но!..)
Взобрался он на тот дуб и стал осматриваться, не видно ли где-нибудь какого-нибудь села либо слободы. Села не заметил, а увидал в лесу двухэтажный дом, покрытый черепицей. «Вот, – думает про себя, – если слезу вниз – дорогу не найду. Летать – не могу». Стал он руками хвататься за ветки, и пошел, опираясь на верхушки деревьев, словно птица.
Прилетел он туда, к тому дому, но легко спуститься не может, поэтому упал на землю, очень ушибся. Вошёл в дом, а там нет никого, сидит только старая-престарая женщина, сидит и его спрашивает:
– С чем же ты, добрый молодец, пожаловал сюда?
Он отвечал:
– А ты, старая ведьма, сначала напои меня и накорми, а уж после и спрашивай.
Встала она живо с печки, достала кувшин с молоком, поставила на стол и положила ему булку. Он поднялся и отблагодарил бабушку.
– Спасибо, – сказал, – тебе, бабушка, за хороший обед! Ну а сейчас, бабушка, спроси, с чем я сюда явился.
Старуха спрашивает:
– Ты чьего роду и кто такой будешь?
– Я, – говорит, – Сверхдуб (это он сам себе имя придумал).
– Зачем же ты, – спрашивает, – сюда прибыл?
– Ну вот, – отвечал, – хотел бы тут век дожить, наняться к кому-нибудь.
Она ему:
– У меня двое сыновей, они в чисто поле поехали. Я ж без них ничего не решаю; вот как приедут домой, так и распорядятся.
Тогда он ей и говорит:
– А мне ничего здесь не будет, если я дожидаться стану?
Бабка отвечает:
– Есть у меня место, где могу тебя спрятать. Сыновья не узнают, а если станут догадываться и на меня сердиться, тогда я им слово промолвлю, сыны уедут с дому, так я выпущу тебя.
(Это дело нередкое, если мужик голодный, то как приедет домой, жену бранит, а корчмарь коль голоден – то идёт богу молиться.)
Вот прибыли сыновья домой; не успевают и в двери зайти, а баба булок напекла, тогда поразевали мужики рты, она им булки тычет (они – на самом деле, змеи были). Кидала, пока сытыми не стали. Потом вошли в комнату, вот самый старший и молвит:
– Фу, русская кость смердит!
А она им говорит:
– Вы, – отвечает, – по миру летали, русской кости понюхали, вот вам оно и мерещится.
И дальше продолжает:
– А вот ко мне молодец тут заходил, да такой, что лучшего и не сыщешь. Приходил наняться, говорил, что служить хочет, покамест не прогонят. (Но сам-то Сверхдуб долго служить не хотел бы.)
Сыновья ей в ответ:
– А что ж нам ты его не показала?
Тогда поднимает старуха подушку да одеяло и вытаскивает молодца. Поднялся он тогда, они с ним и здороваются:
– Здравствуй, молодец!
А он не знает, что им и ответить. Вот они его и спрашивают:
– Зачем же ты, молодец, к нам зашел: волей-неволей или своей охотой?
А тот отвечает:
– По своей воле не явился бы к вам, да вот заставила неволя, пришлось наниматься.
Тут они ему и говорят:
– Мы такого не хотим; нас братьев двое, а вот если ты будешь третьим – меньшим. Ну как? Согласен? А если не согласен, то мы тебя прямо сейчас и съедим!
Он и отвечал:
– Да, согласен!
Что ж, вручили ему ключи братья от хозяйства, где лежат овес да мука, одёжа да крупа. И стали водить его по кладовым всем и амбарам, показывать, что где лежит, отвели его в конюшню, отворили ее, увидал он – стоят в стойле двенадцать лошадей. Тут самый старший Змей и сказал:
– Будешь ухаживать, брат, за этими лошадками.
А под той же крышей была еще одна конюшня. Но молодцу ключей от нее не дали, и сказали:
– Вот тебе, брат, хозяйство наше. Где хочешь, ходи гуляй и пей, можешь на лошадях кататься, только туда нельзя заглядывать.
Побыли чуток братья дома, а потом и сказали младшему:
– Оставляем тебя на хозяйстве, а сами собираемся к дядюшке в гости.
Сели на коней и поехали. Ожидал он день за другим, пил да гулял, на лошадях ездил, а на третий день накормил коней хорошенько и сводил на водопой. Вернулся с реки, да поставил лошадей в конюшни, настелил соломы, насыпал овёс, стал ходить по конюшне, раздумывает: «Что ж оно это значит, по всему своему хозяйству меня водили, а сюда не привели и ключей не дали?» И думает себе: «Какой же с меня будет молодец, если сюда не загляну?» Отправился в дом, смотрит: та бабушка спит. Открыл шкафчик, посмотрел – лежат два ключика. Схватил он эти два ключа, пришёл туда, попробовал – подходят. Отпер молодец конюшню, стоят пара коней, один свежую пшеницу жует, а второй – золото. Подумал: «Что ж это такое? Этот пшеницу жует, а тот – золото? Надо бы этому подложить золота, пусть тоже поест».
Засучил рукава по локти, засунул он руку в золото – и вдруг стала она золотой; засунул другую – и другая золотой стала. Взялся молодец за голову, и та золотой сделалась. Натянул шапку, опустил рукава, заходит в дом и рассказывает:
– Ой, – молвит Сверхдуб, – бабушка, сильно я провинился. (А она и так об этом знает, ведь волшебница была)
Она ему и отвечала:
– Вот теперь, дитё мое милое, рада бы я была, если б ты живой остался, но как приедут, то ведь съедят по косточкам. Теперь, сыночек, бери коня да ступай, куда хочешь.
Молодец пошел, подковал лошадь, но не так, как все, а задом наперед подковы поставил, как будто ехал оттуда, чтобы след замести: туда следу нет, а сюда будет. Сел на коня и поехал. Выходит старушка и говорит Сверхдубу:
– Подожди, дам-ка тебе в дорогу гостинец. (Пожалела его потому, что он был очень собою пригож).
Вынесла ему щетку да гребень, какими коноплю чешут, и платок ещё. Спрашивает он ее:
– И как же этими вещами распоряжаться?
Она ему и говорит:
– Оседлай коня, езжай да замечай: когда будет ветер и буря шуметь, ты бросай этот гребень позади, а сам мчись что есть мочи! Чтобы проскочил!
Выезжает он со двора, и конь ему говорит:
– Сойдёшь, – говорит, – и полезай в моё правое ухо, а в левое вылезай, тогда станешь еще краше.
Выезжает молодец со двора, так и делает, как конь велел. Едет дальше и дальше, а за ним уже Змей в погоню выехал. Конь ему и молвит:
– Поезжай, не зевай, бурю не дожидайся, а посматривай: тебе за тридевять земель будет видно, как ворона полетит, тогда скажи. (Это конь ему поставил такие зоркие очи.)
Едет он и видит, как летит за тридевять земель ворона, тогда конь и спрашивает:
– Что, видано тебе что-нибудь?
– Видно: за тридевять земель ворона летит.
А конь ему:
– Возьми гребень, брось позади себя да мчись что есть мочи!
Бросает молодец гребень, сам проскакивает, и вырастает позади него такой лес, без конца и краю, и настолько высокий, что в небо верхушками упирается. Змей его перескочить хотел, но чересчур высокий и такой густой, что не пролезть, и большой – не объехать! Проехал Сверхдуб пару верст, но и Змей уже долетел до этого леса.
– Вот, – сказал, – хитрый, догадливый.
Гонял Змей да гонял по всему миру, не нашел ни конца, ни края, и в гору прыгал, но не перескочил. Нанял тогда пильщиков, чтобы дорогу ему прорезали. Пока их нанимал и пока вернулся, пока их до места доставил, Сверхдуб все дальше и дальше уходил. Пришли пильщики, проложили просеку, когда конь уже знал, что Змей снова будет за ним гнаться, и молвит хозяину:
– Езжай-ка, нельзя спать, не зевай и назад посматривай. Еще две беды могут на пути произойти; если их перетерпим, от горя избавимся.
Едет молодец, оглядывается – летит опять ворона. Конь его и говорит:
– Видишь ли что?
– Вижу, – отвечает, – но можно ехать и четыре года, пока та ворона не нагонит.
А конь ему отвечает:
– Ну, на четыре года ты не рассчитывай, а рассчитывай лишь на четыре секунды. И оглядывайся, – добавил, – почаще.
Но не успел конь и десяти шагов пройти, оглянулся Сверхдуб, а ворону уже за версту видно стало. Говорил конь:
– Ты брось щетку позади, а сам что есть мочи мчись вперед.
Кинул он щетку, и даже не успела лошадь двух шагов ступить, как позади курган огромный образовался, и такой высоты, что вершина в самое небо уперлась! Прибежал к кургану Змей:
– Эх, – молвил, – догадливый!
Бежал и бежал Змей по целому миру, так и не нашел ни конца, ни краю. И вверх прыгал – не перескочил! Вернулся назад, но пока грабарей нанял, тот пуще умчался. Прокопали те дорогу, снова Змей за ним погнался, тут конь и спросил Сверхдуба:
– Ты, – спрашивает, – спать сильно хочешь?
– Хочу, – отвечает, – очень.
– Перетерпи, – говорит, – еще одну беду, скачи на мне, не спи и почаще поглядывай!
Едет на коне, оглядывается назад, увидал ворону за три версты. Едет дальше, конь твердит:
– Махни назад платком, ведь он нас догоняет уже.
Махнул молодец назад платком – так разлилось позади него сине море на весь мир, без конца и без края, глубиной и вовсе, как глубокая бездна!
Тут подъезжает Змей к морю и говорит:
– Эх, хитрец какой нашёлся!
Перескочить море не смог – широкое.
– Может, – молвит Змей, – может, я его выпью?
Стал пить, выпить успел, а лишь дважды глотнул и лопнул.
Тогда говорит конь Сверхдубу:
– Всё, не нужен я тебе боле. (Конь ведь был не богатырский, а волшебный. А Сверхдуб в богатырском нуждался.)
– Можешь теперь пойти, куда захочешь, только меня, – говорит, – покорми, чтоб домой я добрался, а то идти сил нет.
Сверхдуб спросил у коня:
– Чем же могу тебя покормить?
Конь ему отвечал:
– Пойди-ка ты в лесок рядом, нарви дубов, наломай из них куски и сожги, пускай они горят, а я этого пепла наемся.
Сверхдуб только рад стараться: пошел быстрым шагом, нарвал дубов, наломал из них куски и зажег. И горели куски не более трех минут, потом потухли. Отправился он в степь, нашел там вола, снял шкуру с него, смастерил решето, просеял на нём угли (для коня так постарался, негоже просто было бы коню такие угли есть). Угостил его, тот и наелся.
– Вот теперь, – сказал конь, – иди куда хочешь, а я домой поскачу.
Зашел Сверхдуб в лес дремучий да лег поспать, потому, как давно не спал. Спал молодец или не спал, но проспал двенадцать суток. А как проснулся, думает: «Куда ж теперь мне ступать?»
Шел и нашёл деревню. Смотрит он, а впереди большая усадьба, богатый помещик, видать, живет. Подумал Сверхдуб: «Как бы это мне попасть туда?»
Вошёл он в усадьбу в зимних варежках и шапке летом (нельзя было ни шапку, ни рукавицы снимать, не то увидели бы золотые руки да голову). Вышел к нему барин и говорил: