Анастасия Дробина
Танцуй как звезда!
В актовом зале гремела бразильская самба. Праздничный концерт ко дню рождения школы завершался выступлением танцевальной пары из одиннадцатого класса. Ира Шестова в своём жёлтом костюме, сверкающем стразами и блёстками, была великолепна. Сильно подведённые глаза, яркая помада и накладные ресницы делали её совсем взрослой. Высокий, широкоплечий партнёр вертел и крутил Иру, как игрушку, они летали по сцене в жгучем ритме барабанного боя, и зал захлёбывался аплодисментами. Лера Стрепетова из девятого «А» сидела сжав руки на груди и не могла оторвать взгляда от танцующей пары. От восторга трудно было дышать и хотелось плакать. Она даже не замечала, что её уже с минуту трясут за плечо и яростно шепчут:
– Стрепетова! Стрепетова-а!!! Лерка! Эй, оглохла, что ль?!
– Ну, чего тебе, Светка?..
– Да на что ты там уставилась?! Они третий год одно и то же танцуют! Лучше вон, повернись! Вон туда, назад! Где девятый «Б» сидит!
Чтобы отвязаться от подруги, Лера повернулась. Ну и что?.. Ромка Лагутин из параллельного класса. Как всегда – уставился в упор своими цыганскими глазищами, сопит и молчит. И чего она там не видела, спрашивается?!. Лера дёрнула плечом и снова повернулась к сцене. Но самба уже закончилась, последние аккорды утонули в грохоте аплодисментов. Шестова и Герасимов кланялись, а на сцену, радужно улыбаясь, поднималась директриса – поблагодарить танцевальный дуэт «от всего школьного коллектива».
Из школы Лера с подругой вышли вместе. Ромка Лагутин стоял у ворот в компании парней, хохотавших над чем-то на всю улицу. Лагутин не смеялся. И Лера в который раз почувствовала себя неуютно под взглядом этих чёрных упорных глаз из-под густых, почти сросшихся бровей.
Лагутинские взгляды Лера Стрепетова ловила на себе уже второй год, и они её больше злили, чем радовали. А сегодня после самбы в школьном зале Лере было и вовсе не до молчаливого поклонника. В ушах до сих пор стучали страстные бразильские барабаны, перед глазами мелькало жёлтое искрящееся платье и белозубая улыбка Шестовой. Сердце сжималось от давней, безнадёжной тоски.
– Стрепетова, да что ты скисла? – пихнула её локтем Светка Глушко. – Было бы из-за чего… Шестова с Герасимовым с яслей вместе танцуют, уже «по мастерам» работают… ну, куда нам-то до них? Я же вот не расстраиваюсь! А мне сегодня ещё с Михой в поликлинику, и Варькиных пелёнок полный таз, и погулять с ней, а колесо у коляски соскакивает! И памперсы надо купить, и кашу сварить, пока мамка поспит! А то всю ночь Варьку на руках носила с её коликами! И Витьку, балбеса, во дворе отловить, чтоб уроки сделал! А отец со смены придёт, есть потребует! Ему-то что!
Лера только вздохнула. Её лучшая подруга была старшей дочерью в многодетной семье, и Светке для полного счастья вполне хватало часа тишины в квартире. Впрочем, и такого пустяка подруга, по её словам, не видела никогда. Но Глушко всё равно оставалась жизнерадостной, как весенний воробей:
– Наплевать! Повырастают же когда-нибудь, тогда и вздохнём с мамкой спокойно! Лерка, да повернись ты! Глянь, как Лагутин на тебя смотрит! Скоро дырку прожжёт! Улыбнулась бы хоть…
– Зачем?
– Как это зачем?! Жалко пацана, обстрадался! Ж-ж-жастокая ты, Стрепетова, ужас просто!
– Чушь не гони! – рассердилась Лера. – Скажи лучше – шторы сегодня приносить?
– Ты уже дошила?! – обрадовалась Светка. – О-о-о, молодец какая! Что значит – руки из правильного места растут, не то что у меня! Вот мамка рада будет! Нет, ты пока не неси – а то она заметит, и сюрприза не выйдет! Я сама зайду и заберу! Ой, вон автобус! Ну всё, Стрепетова, пока! Я за памперсами поехала, а то до поликлиники с Михой не успею, Галинванна сегодня до четырёх, а прививочный кабинет… Сто-о-ой! Стой, подожди-и, говорят тебе! Забери многодетную-ю-ю!
Автобус уже отходил, но Глушко лихо, как джигит в седло, вскочила в него – и укатила за памперсами.
Оставшись одна, Лера вздохнула с облегчением. Обычно она огорчалась, когда приходилось идти из школы без Светки, но сегодня болтовня подруги только раздражала её. Острая тоска ещё стояла в груди, и Лера шла медленно, словно боясь её расплескать.
Конечно, Глушко права, и до Ирки Шестовой ей, Лере, как до луны пешком. Что с того, что она уже давно мечтает о бальных танцах? Конечно, чтобы танцевать, как Шестова и Герасимов, нужно было заниматься с младенчества, без конца тренироваться, репетировать, ездить на конкурсы и даже выигрывать их. Всё это Лера знала. Ещё два года назад она рискнула подойти в школьном коридоре к блистательной Шестовой и срывающимся от волнения голосом спросить – где можно научиться так танцевать? Шестова посмотрела на неё, как на раздавленную гусеницу, и сквозь зубы процедила:
– Танцевать хочешь, конопатая? В Дом культуры иди! Там для таких убогих курсы открыли! Может быть, ещё пенсионера с костылём себе в партнёры подберёшь!
Подруги Шестовой расхохотались. Залившаяся краской Лера поспешила убраться. Светка Глушко долго ругала «выпендрюху» и «стервозину» Шестову, но в Дом культуры подругу отправила чуть ли не силой.
«Попытка – не пытка, сходи да узнай! Хуже-то не будет! Хочешь – с тобой пойду? Только Миху придётся с собой взять, девать-то некуда».
Но Лера отказалась: не хватало только тащить с собой на буксире вечно сопливого Миху с его погремушкой… Для солидности она влезла в туфли на каблуках, накрасила губы и тронулась в ДК.
Танцевальные курсы она нашла сразу: звуки вальса разносились по всему второму этажу. Лера пошла на музыку и через минуту уже осторожно заглядывала в полуоткрытую дверь, за которой вертелись по паркету пары. Это оказались совсем маленькие мальчики и девочки – второй класс, не старше. Но малышки были одеты в разноцветные платья и туфельки на каблуках, волосы у всех стянуты в аккуратные пучки на затылках, а мальчики в строгих чёрных брюках и блестящих ботинках. Они танцевали вальс, фокстрот, самбу, рок-н-ролл и снова вальс… а Лера смотрела на них, представляла, как эти детишки будут танцевать к её годам, и чувствовала, что слёзы подступают к горлу. Сейчас она казалась самой себе древней старухой, упустившей в жизни все возможности.
Поговорить с дамой-тренером, расхаживающей среди своих питомцев на высоченных каблуках, Лера так и не решилась. Вместо этого осторожно вытянула из пластикового конвертика на стене листовку. «Бальные танцы для начинающих! – гласила она. – Любой возраст, любой уровень подготовки! Вы хотите танцевать? Приходите к нам!!!» Обрадовавшись, девочка взглянула на цену занятий – мелким шрифтом в конце листовки – и со стоном прислонилась к стене.
Домой она вернулась мрачнее тучи. Светке не стала даже звонить и до вечера проревела на кухне. Однако к восьми часам, когда отец должен был вернуться с дежурства домой, все следы страданий были ликвидированы. Лера понимала: таких денег у папы всё равно нет, а раз так – незачем ему настроение портить… У кардиохирурга в районной больнице и так работа нервная.
Ещё с неделю Лера лазила в Интернете по танцевальным сайтам, надеясь отыскать в Москве курсы подешевле. Но высоченные цены были повсюду. А когда Лера взглянула на стоимость профессиональных костюмов и обуви, ей чуть не стало дурно. Для этого нужно было быть дочерью не врача, а директора нефтяного завода. Но даже если бы она и добыла откуда-то денег и купила бы себе это всё – что толку? Время упущено безнадёжно, и танцевать самбу и рок-н-ролл так, как вредоносная Шестова, она, Лера Стрепетова, не сможет никогда.
Всё же Лера не сдалась: на крошечные сбережения были куплены несколько дисков с латиноамериканской музыкой, а в Интернете найдена программа по обучению танцам. Костюм Лера сшила себе сама: уж что-что, а это она умела. «Хоть хлеба кусок в руках будет!» – приговаривала когда-то бабушка, сажая крошечную внучку за швейную машинку и показывая, как заправлять под «лапку» ткань и вставлять нить. К четырнадцати годам Лера получила на день рождения от отца великолепную швейную машину и оверлок. Теперь она могла сшить что угодно – от кисейных занавесок в спальню до пальто. А уж сварганить из блестящей ткани коротенькую юбочку «под латину» было вовсе парой пустяков.
Базовые движения самбы были кое-как выучены. Для того чтобы в одиночестве выплясывать дома перед зеркалом и крутить попой на школьных дискотеках, этого хватало. Но Лера понимала – всё это ерунда, и профессионального уровня ей не видать как своих ушей. Хорошо Шестовой, у которой отец работает в мэрии, а мать – тренер по танцам, знаменитая Мария Багирова… Лера несколько раз видела её по телевизору. И саму Шестову, конечно, видела тоже – они с Герасимовым уже вовсю выступали «по мастерам» и даже брали призы и кубки… Помнится, Ирка даже давала интервью в «Спортивных новостях» и дрожащим голосом, явно подражая кому-то, благодарила своих родителей за то, что они всячески помогали ей и поддерживали, и чуть не с соской во рту водили на занятия, возили по конкурсам, покупали костюмы, и… Да что там говорить. Повезло девчонке…
А вот её, Леру, в детстве даже некому было водить на занятия. Отец работал с утра до ночи, и прямо из школы Лера прямиком отправлялась в ателье к бабушке. И делала там уроки среди лоскутов, тесёмок и огромных рулонов ткани под стрёкот швейных машин. Какие уж там были танцы, какие занятия… Но, вспоминая своё «портняжное» детство, Лера ни о чём не жалела. Бабушка была добрая и ласковая, от неё пахло духами «Лесной ландыш» и песочным печеньем. Своими мягкими морщинистыми руками она творила чудеса над куском материи, превращая его то в супермодные брюки, то в юбку-клёш, то в «принцессино» платье с кружевами для внучки. А портнихи закармливали Леру конфетами, дарили пёстрые лоскутки, могли в две минуты свертеть из этих тряпочек смешную куклу или зверька и жалели: «Ой, бедный ребёнок, каково без матери-то расти…» Лера, слыша это, только пожимала плечами. Мамы она совсем не помнила. Только на фотографии, стоящей на столе у отца, она видела женщину со слабой улыбкой, тонкими бровями и рыжими волосами. «Самыми красивыми на свете», – неизменно утверждал отец. Лера с ним не спорила: он ведь любил маму… Но, ежедневно глядя на себя в зеркало и видя там веснушчатую и зеленоглазую физиономию под рыжей копной непослушных волос, она только вздыхала. Какое уж тут «самая красивая на свете»… Матрёшка конопатая, и больше ничего – права Шестова…
Обуреваемая мрачными мыслями, Лера зашла в магазин на углу, купила продуктов на ужин и поволокла тяжеленную сумку домой. На улице было тепло, апрельское солнце грело почти по-летнему, и по дороге до дома девочка взмокла, как мышь под зимней шапкой.
В довершение неприятностей, перед самым подъездом опять обнаружился джип Борова. Огромная чёрная машина перегородила дорожку, передними колёсами чуть не въехав на крыльцо, а задними удобно устроившись в клумбе с едва проклюнувшимися нарциссами.
– Ах ты, гад! Опять!!! – от возмущения Лера чуть не уронила сумку.
Жильца с третьего этажа по кличке Боров дружно ненавидел весь двор. Он был здоровым, богатым и наглым, владел какой-то строительной компанией в центре Москвы и посему считал, что ему всё на свете можно. Устрашающих размеров джип ставился перед подъездом в удобное для хозяина место, плотно загораживая проход. Иногда в машине включалась оглушительная музыка – тоже в удобное для Борова время. Чаще всего это было среди ночи, и во всём дворе не могли заснуть ни старики, ни младенцы. Главный пенсионер двора, полковник в отставке Геннадьич, громогласно ругался и обещал написать министру обороны – но дальше обещаний дело пока не шло. А может, министру было не до Геннадьича… Соседи ходили жаловаться в полицию, но Боров с участковым был на «ты», от заявлений граждан откупался – и всё оставалось по-прежнему.
Сейчас чёрный джип снова стоял впритык к крыльцу. Лера подумала, что протиснуться в подъезд мимо этого монстра она, конечно, сумеет. Но вот что будет делать Светка Глушко, когда соберётся в поликлинику вместе с Михой и его коляской? Михин экипаж и так было непросто спустить со ступенек, а уж теперь… Лера яростно посмотрела на блестящую машину. Огляделась. Маленький двор был безлюден, даже чахлый столик под липой, на котором вечерами пенсионеры под предводительством Геннадьича «забивали козла», ещё пустовал. И Лера решилась. Мстительно сопя, она достала из сумки пакет кефира, отвинтила крышечку – и щедро залила ветровое стекло джипа густой белой жидкостью. Пакетов у неё было два, и другой Лера собиралась пустить на заднее стекло.
Вторая крышечка уже была почти откручена, когда с диким грохотом разверзлась дверь подъезда.
– Ты что делаешь?! Ты что, так твою растак, делаешь?! Да я тебя щас…
Боров, громыхая и матерясь, скатился по ступеням. Лера пискнула, присела, подхватила сумку – и дала дёру.
Куда она мчалась – Лера не знала и сама. Надежда была на то, что Боров быстро отстанет, – но он не собирался сдавать. Лера даже удивилась на бегу: как такой жиртрест может так носиться? Пришлось бросить сумку и поднажать. Школьный рюкзак больно бил по спине. Дав зигзаг по двору, Лера пулей влетела в распахнутую дверь соседнего подъезда, где шёл ремонт, и понеслась вверх по лестнице, перескакивая через мешки с краской и цементом.
Ход был, что и говорить, глупый. Выше чердака всё равно было не подняться, и там Боров точно припёр бы её к стенке и, скорее всего, убил бы… Но внезапно распахнулась дверь квартиры на первом этаже.
– Стрепетова, сюда давай!
Перепуганная девочка не успела даже ничего понять – а чьи-то руки уже схватили её и втянули в квартиру. Дверь захлопнулась, стало темно. Снаружи, ругаясь и топая, как мамонт, пролетел Боров. Зажмурившись, Лера с ужасом ждала, когда он начнёт трезвонить в дверь. Но Боров, похоже, не разглядел, в какой квартире исчезла юная мстительница. Он долго ещё сотрясал весь подъезд, носясь по лестницам вверх-вниз и угрожая размазать «рыжую заразу» по стене, когда поймает… Наконец бешено хлопнула дверь внизу и наступила тишина.
Лера осторожно открыла глаза. Высвободила пальцы из-под горячей ладони, лежащей на них. Шёпотом спросила:
– Лагутин, это ты?
– Я, – проворчали рядом. – Ну, ты, Стрепетова, даёшь… Не испугалась?
– Ещё как испугалась, – искренне ответила Лера. – Спасибо…
Они помолчали. Лера украдкой осмотрелась. Прямо над ней с вешалки свисала величественная каракулевая шуба, пахнущая французскими духами. Из глубины квартиры доносилась музыка: видимо, работал телевизор. С кухни тянуло чем-то вкусным. Лера чувствовала себя очень глупо, сидя на полу чужой квартиры в обнимку со школьным рюкзаком. Нужно было как-то вставать и отправляться домой, но ноги до сих пор постыдно дрожали.
– Он тебя узнал? – наконец спросил Ромка.
– Не знаю… – Лера поёжилась.
– Ну да. Тебя попробуй не узнай. – Лагутин кинул взгляд на её волосы. Затем посмотрел Лере прямо в лицо своими чёрными глазами, и она снова испугалась.
– Лагутин, я… пойду, наверное. Спасибо тебе, мне пора.
– Подожди, – буркнул он. – Сиди пока. – И не дав ей возразить, вышел из квартиры.
Лера осталась одна. Зачем-то отодвинулась ещё дальше под шубу и с беспокойством подумала о том, что, в общем-то, почти ничего о Ромке Лагутине не знает.
Позапрошлой осенью по их классу пробежал шепоток: «В параллельный класс цыган пришёл!» На первой же перемене Лера его увидела: черноглазый смуглый парень с хмурым лицом стоял в окружении пацанов из девятого «А». Когда же прозвенел звонок и ребята толпой двинулись в класс, оказалось, что новенький заметно прихрамывает. Лере тогда почудилось, что он выглядит выше и старше других мальчишек. Так и оказалось: Лагутину было уже пятнадцать, и он должен был учиться не в седьмом, а в девятом.
«Второгодник! Бандит, наверное! Ногу в драке перебили! Цыгане – они такие! – пожимала плечами Светка Глушко. – Ты, Лерка, смотри, поосторожнее!»