– Вот уж подлинно – тесна земля, – прогремел ликующий голос Тальвинского.
– Ещё бы тебе не помнить. Когда-то в нашем дворе жила. Слюной на тебя исходила. Но особенно губы не раскатывай. По мнению моего доверенного человечка в горпромторге, Слободян ее использует вслепую. Знает, что не болтлива. И еще, когда будешь ее допрашивать, поимей в виду: на Тариэла не ссылаться. Дорог мне отныне нежный, трогательный этот южный человек. Ну, ты понял… Словом, мы свое дело сделали. Если ещё что понадобится, пишите письма в голубых конвертах! Не прими как намек… Мороз? Здесь… Даю.
Он протянул трубку Морозу.
– Слушаю, Андрей Иванович! – Мороз подтянулся.
– Виталик! Завтра с утра двигай в Горпромторг и – живую ли мертвую – волоки ко мне эту Садовую.
– Понял! – возбужденный голос Тальвинского предвещал удачу.
– Хотя лучше живую. Только поимей в виду: баба с большим гонором. Меня на дух не переносит. Так что, если будет упираться, хватай через плечо и – волоки. Довольно хохотнув, Тальвинский отключился.
10.
Рабочий день закончился.
Распрощавшись с ОБЭХЭЭСниками, Мороз направился в гости к сестренке, с которой после возвращения еще не виделся. От матери узнал, что, не ужившись с отчимом, сестра, натура, как и сам Виталик, независимая, ушла из дома и теперь живет в общежитии квартирного типа – от химического комбината, где после окончания политехнического института работает сменным инженером.
С трудом разыскав общежитие, запрятанное в глубине рабочих пятиэтажек, Мороз нажал на дверной звонок. Ещё и ещё. Впрочем, последние две минуты – больше из упрямства. Если бы сестра была дома, то, конечно бы, давно открыла. Поколебался, стоит ли оставить записку, и даже в поисках карандаша начал присматриваться к соседним дверям. Но тут неожиданно щелкнул замок, и сквозь щель высунулось женское лицо, на котором недовольство сменилось сконфуженной радостью.
– Виташка! Роднуля! – сестренка бросилась на него прямо в накинутом наспех халате.
– Здравствуй, Аленка! Зайти-то можно?
– Да. Конечно, да! – спохватившись, она запахнулась – халат оказался наброшен на голое тело. Сестренка была младше на два года и всегда находилась под его покровительством. В младших классах – оберегал, в старших – гонял ухажеров. Поняв причину ее смущения, нахмурился и – будто и не было этих лет, – грозно шагнул внутрь.
– Я уже большая, – беспомощно напомнила ему Алена.
– А вот и поглядим! – Мороз прошел на середину комнаты. Увидел заставленный стол, расстеленный диванчик. Сурово огляделся. – Ну что, Геракл сушеный? Так и будем прятаться? Сам объявишься или помочь?
– Что ж ты буянишь-то, гражданин начальник? – дверь в ванной раскрылась. Перед Виталием в майке и джинсах предстал не кто иной, как Валька Добряков.
С удовольствием оглядел побагровевшего Мороза, мимолетом заглянул в зеркало и, как бы увидев обоих со стороны, расхохотался:
– Будет тебе бычиться! Мы с Ленкой неделю как расписались. Теперь-то здорово, что ли? Или – все-таки покружимся по старой памяти, а, милицейская «шестерка»?
– Больше не «шестерка», – У Мороза отлегло от сердца. – Здорово, Добрынюшка!
Друзья обнялись. … Через час Аленка убежала на смену. А они все сидели и сидели за столом. И пьяноватому Витальке было чудесно рядом с другом, а теперь и ближайшим родственником. Как все-таки удачно сложилось.
– Как тебя в ментуру-то угораздило? – поинтересовался Добрыня. – Сажали-сажали. А вместо этого – в литеры произвели. – Считай, повезло.
– Вот они, взбрыки фортуны, – Добрыня недобро усмехнулся. – А меня через месяц после того, как тебя в армию огребли, посадили. За грабеж. Кстати, Тальвинский твой разлюбезный. – Мне писали. Но я не поверил. Какой из тебя грабитель!
– И правильно делал, что не верил. Не было никакого грабежа. Обычная ресторанная драка, к тому же и случилась она за полгода до того. Да ты сам ее должен помнить.
– Я?!
– Конечно. Ты ж ее и «завязал» по обыкновению. Девка тебе, видите ли, в банкетном зале приглянулась. А и х там полная свадьба гуляла. Любой нормальный человек прикинул бы силы, прежде чем кидаться. Но вы ж, ваше благородие, в математике никогда сильны не были.
– Ну, наверное, приглянулась. Мало ли драчек этих было? – Мороз озадаченно потер подбородок. – Только – если вдвоем, так почему тебя одного? А я ни сном ни духом?!
– А чего ты? Из потерпевших тебя в лицо никто не знал. Так что по делу прошел как неустановленный соучастник.
– Не въезжаю. Т ы что, меня покрыл и все на себя взял?! – Мороз помотал головой, как делал при пропущенных мощных ударах.
– Можно и так сказать, – согласился Добрыня. – М-да. Судьба! Я ведь тогда в самой форме был. Режимил. ЦС «Буревестник» выиграл. В сборную Союза на Европу котировался. А вместо этого с песнями на зону. И вот встречаемся – оказываемся по разные стороны баррикад. А не прикрыл бы я тебя тогда, глядишь, и с одной стороны были бы. Ты-то со своими закидонами куда ближе моего к тюрьме стоял.
– Но – почему грабеж?! – вскинулся Виталий. – Чтоб Андрей «навесил» явную лажу!
– Андрей! Андрей! Нашел себе свет в окошке. Мент он – и все дела. Да и не он там приводным ремнем был. Просто – звезды для меня неудачно сошлись, – Добрыня осушил бокал водки. Прищурившись, вгляделся в дружка. И желание выплеснуться взяло вверх над обычной рассудительностью. – Ладно, скажу. Полкана милицейского как раз «завалили». Громкое было дельце. Не верили менты, что в случайной драке погиб. Всё искали. Исполнителей, подельников, заказчиков. И еще документы кой-какие, – он подмигнул многозначительно. – Ну, и стуканули им, что я вроде как причастен.
– А ты… причастен? – голос Мороза дрогнул.
– Ни боже мой! – Добрыня слегка протрезвел. – Так, зацепил случайно чуток информации. Вот и поставили перед фактом: или – солью, или – накрутят и посадят. И – сдержали-таки слово. Один из потерпевших «котлы» в драке потерял. Ну, и три года – денек к деньку – за липовый грабеж отмотал.
– Так что ж не сдал информацию?! Ведь не шуточки – человека убили.
– Эва как в тебе мент взыгрывает! Вот и видно, что мы из разных амбразур глядим. Да нет, браток. Не человека – мента завалили. Кроме того, есть немалые люди, что добра не забывают. Ну, а забудут – можно напомнить!.. Какие еще вопросительные вопросы имеете, гражданин литер?
Он вскинул глаза на Мороза. Взгляд Добрыни был всё так же тверд. Но если прежде в нем угадывалась насмешливая снисходительность сильного человека, то теперь на Виталия глядел матерый, которого загоняли, да не загнали, а лишь внушили неистребимую ненависть к загонщикам.
И Мороз, как прежде на ринге, принял вызов. Молча, упершись локтями о стол, не отводили они друг от друга взгляд. Но раньше это было соревнование в удали. Теперь же Мороз почувствовал, как с каждой секундой злой этой дуэли все дальше и дальше разлетаются их души. Добрыня стал ему родственником, но перестал быть другом.
– Ладно. То в прошлом, – спохватился Мороз. – Чем сейчас жив?
– Осваиваюсь. Улаживаю всякие разборки. Кооперативы «крышую», какие попросят. А то больно много беспредельщиков развелось. Да и боксеры наши ко мне жмутся. Тоже стараюсь без куска хлеба не оставить. В нынешней жизни, чтоб подняться, друг дружку поддерживать нужно. Так я про это думаю. Да вот хоть тех же Будяков помнишь? Под крыло взял. Чего без дела болтаться? А через них и Затверечье под приглядом. Собственный бизнес отстраиваю. С серьезными структурами на поставки «завязался». С властями контакты налаживаю. С теми же ментами ныне куда легче договариваться стало. Может, примкнешь, родич? Чем чужим платить, приятней со своим делиться…Э, ты чего сник? Перепил? – подметил Добрыня.
– Похоже на то. Зашумело чуток с непривычки. – Мороз поднялся. – Завтра с утра на службу. Я ведь теперь государев человек. – Ну, ну. Тогда бывай, служивый! А то подумай. Может, не понял до конца, о чем говорю?
Мороз попрощался – с тяжёлым чувством. Он всё понял: Валька Добряков, недавний друг и муж его любимой сестры, стал криминальным «авторитетом».
11.
Начало смеркаться. Дважды звонила Валентина. Во второй раз с плохо сдерживаемым недовольством. Андрей обещал ускорить. Но – к Чекину не шел.
Время от времени из своего логова выходил сам Чекин. Приглядываясь, проходил дозором по кабинетам. Иногда приглашал то одного, то другого следователя к себе. Запирал дверь, наливал из початой бутылки четверть стакана, протягивал карамельку, дожидался, пока бурлящий поток исчезнет в истомившейся глотке:
– Проявился? Ступай. Часа на полтора тебя еще хватит.
Таков был Чекинский стиль работы, когда в последнюю декаду месяца сутками корпели следователи, не разгибаясь, над уголовными делами: направляли в суд, прекращали, приостанавливали, – чтоб сбросить с остатка всё, что возможно. Потом Чекин закупал литр водки и уезжал с отчетом к прокурору. А возвратившись, принимался игриво улыбаться. И это было сигналом: в первые дни следующего месяца в отделе можно было найти разве что дежурного следователя, да и тот то и дело таинственно исчезал. И появлялся вновь несколько растерзанным и не всегда адекватным.
Порочный, надо признать, был этот стиль. Выматывавший, развращавший, но и сделавший каждого из них добротным трудягой.
В девять тридцать Чекин объявил отбой.
– Кто не закончил, завтра крайний срок.
Обрадованный Ханя захлопотал над телефоном.
– Нонна Геннадьевна, Вадим Викторович на проволоке, – промурлыкал он. – Мою машину к подъезду.
Выслушал что-то горячее, хмыкнул:
– Ах ты, козлик. Ну, попасись еще чуть-чуть. Папа приедет, погоняет.
Повесил трубку.
– Шлюшка. Звездит, будто все выпили. Благородные сэры, карета будет подана.
По отходящему ко сну городу с жуткой, пугающей редких прохожих сиреной пролетел «Рафик» скорой помощи. На территории больничного городка он покружил по аллеям и остановился у заброшенного, стиснутого кустами одноэтажного здания, на котором фары высветили угрюмую табличку «Городской морг».
Поносно-жёлтого цвета дверь распахнулась. – Слава тебе Господи, добрались-таки. А мы уж хотели за другой партией мужиков посылать, – Нонна была пьяна. И, как всегда, пьяная, бесстыдна. – Ба, и Аркашенька здесь. Что ж давно не захаживал? Я ведь всегда. Ну, ты понял?
– Понял, – невозмутимо подтвердил Чекин и прошел мимо нее в приемную, даже не обернувшись на возню, поднявшуся за его спиной: Ханя шел на Нонну приступом.
В кабинете экспертов за уставленным закусками столом сидела в обнимку с гитарой молодая раскрасневшаяся женщина с красивым русским лицом – судмедэксперт Валентина Каткова. К столу подкатили каталку для перевозки трупов. Накрытая свежей простыней, она служила сервировочным столиком.
– П-пусто, – Чугунов рысьим взором прошелся по столам. – Совсем ничего не осталось.
– Чтоб меня без спиртного встретили! – Ханя сноровисто залез в шкаф с хирургическим инструментом и выудил оттуда не много-не мало – три бутылки спирта.
– Вот стервец! Ты б так кражи раскрывал, – Нонна от души хлопнула Ханю по заду. – Ладно, следопуты! Давайте за стол и – надо эту бодягу кончать к чертовой матери!
– Кончать, чтобы начать к-кончать! – скаламбурил Чугунов и, единственный, смутился.
Через час стол «развалился».
Ханя потащил в санузел затеявшую блевать Нонну. Быстро опьяневший Чекин невнимательно улыбался вяловатым Чугуновским анекдотам. Андрей, сидевший на диване с Валентиной, коснулся губами ее локона. Она рассеянно улыбнулась. – Господи! Как хорошо. Так бы сидела и – ничего не надо.
Будто что-то расслышав в нем, встрепенулась:
– Не думай. Все будет хорошо. Вот увидишь – тебя назначат.
Андрей заметил глумливую ухмылку Чугунова, поднялся. – Покурить хочу на воздухе.
На крыльце он перегнулся через перила, потряхивая шумящей от выпитого головой. Услышал легкие шаги. Повернувшись, поймал разгоряченную выпитым Валюху.
– Простил? – заглядывая в глаза, с показным смирением прошептала она.
– За что?!
– За него.
– Полно. Это я перед тобой кругом виноват, – Андрей осторожно провел пальцем по тронутому оспинками лицу, обводя следы побоев.
– Господи! – Валентина жадно вдохнула острый запах увядающей зелени. – Как же на самом деле немного надо, чтоб быть счастливой! Знаешь, что я подметила? Люди не умеют быть счастливыми. Они никогда не счастливы в настоящем времени. Всегда – в прошлом. Вот живет, суетится, бьется с кем-то или за что-то. Жалеет нескладную свою судьбу. А потом, когда пройдут годы, вспомнит и скажет: “Счастливое было время”. Не знаю, может, в этом заложен стимул для совершенства. Но оттого люди обедняют и укорачивают свою жизнь. Это я тебе как патологоанатом заявляю. А надо как у нас с тобой. Вот я каждое утро просыпаюсь. Какие-то болячки, проблемы впереди, муж в нижнем белье дефилирует, мальчишки опять передрались. И вдруг говорю себе: “ У меня есть мой Андрюшка”. И – совсем другой день! Цвета другие. Понимаешь, как много ты для меня? А ты все ревнуешь, боишься чего-то.
На крыльцо рывком выбросился Ханя. Увидев Андрея, метнулся к нему и, ни секунды не медля, сообщил:
– А я щас Нонку прямо на “очке” дернул! Класс!
– Постыдился бы, Ханя, – равнодушно произнесла Валентина.
Вадик только теперь разглядел ее в полутьме, но на упрек обиделся:
– А чего мне стыдиться? Вот если б не смог, другое дело. А так я в норме. Это еще что? У меня тут такой прибабах заготовлен!Обхохочетесь.
Но Андрей, которому сейчас было совсем не до Ханиных комплексов, молча оттолкнул его от себя.
– Понял. Ребята, понял. А где, кстати, Чекин? – Ханя приложил руку к губам и нетвердо пошел назад по коридору морга, выкрикивая:
– Чекин! Лысый Чекин! Аулечки!
– Не за себя боюсь, – Андрей притянул Валентину и приподнял пальцами подбородок. – Послушай, что скажу, Валюха. И попытайся понять.
– Какое жуткое начало.
Он почувствовал судорожное ее движение и заговорил быстро, стараясь выглядеть страстным и, по мере того как говорил, страстью наполняясь:
– Мы с тобой сегодня как дети, заигравшиеся допоздна в песочнице. И расставаться не хочется. Но когда-то, да надо. А нас с тобой не мамы ждут. Мы сами… И это – иная категория ответственности. Я ведь знаю, как дорожишь ты своим домом. Сыновьями своими. А я – столько зла тебе причинил. И – не могу, не имею права дальше ломать твою жизнь.
Он прервался, теряясь от непонятной ее усмешки.
– Опомнился! Глупый ты все-таки, Андрюшка. Ты уж два года как сломал и – не заметил. Как раз хотела сказать – я ухожу от мужа.
– Уходишь?! – Андрей растерялся. – А дети? Сама рассказывала – отец-то он прекрасный.
– Я не стану мешать им видеться. Потом, когда он смирится, может, будет приходить к нам.
– К нам?! Ты сказала, к нам?
– Да. Как мы мечтали.
– И – твой муж, он что? Знает?
– Скажу сегодня.
Даже в полутьме ощущалась счастливая улыбка решившейся женщины.
Валентина в свою очередь ощутила наконец в нем неясное беспокойство и встревожилась:
– Что-то не так, Андрюшенька? Ведь ты сам столько уговаривал.
– Уговаривал, – тяжело – и чтоб видела, что тяжело, – подтвердил он. – Я б и сейчас. Не уговаривал. Умолял бы! На руки взял бы и…
Он задохнулся от чувства.
– Но тогда…Я чего-то не понимаю. Это из-за твоего назначения?
– Ну вот, и ты туда же! – раздраженный, он отстранился.
– Но – что тогда?
– Знаешь, я вчера вечером пришел домой. Котька не спит. Раскрылся. Мокрый, растрепанный. Я его к себе прижал и… так он обхватил. За сердце! Поймешь ли?
– Понятно, – из ниоткуда подтвердил Валин голос.
– Ну, как он без меня? Знаешь же сама, что из него супружница моя вырастит.
– Стало быть, все по-прежнему! – Валентина сдержала тяжкий вздох. Всполошилась. – По-прежнему, да? Что молчишь, Андрюша?
– Валечка!
– Не смей! – пальцами она сдавила его губы. – Не говори ничего. Не спеши. Я сама. Мы просто переждем. Пусть сперва тебя назначат.