Она слетела с лестницы, выскочила из подъезда и захлопнула за собой дверь.
Померещилось или пчела в самом деле ударилась в нее с таким грохотом, будто была сделана из камня или чугуна?
Да нет, наверное, просто дверь сама по себе так сильно хлопнула.
Пожав плечами, Зойка пошла своей дорогой – в травмпункт на улицу Нартова. Вернее, поехала на троллейбусе номер тринадцать. Вернее, потащилась!
Казалось, что у него все колеса заплетаются, а антенны, или как их, ну эти… троллейбусные рога, в проводах путаются. Он три или даже четыре раза останавливался, водителю приходилось выходить и поднимать антенны на провода, потому что они срывались!
Уже почти все пассажиры, изругав и этот троллейбус, и весь троллейбусный парк, и водителя, и муниципальные власти, и даже кондукторшу, которая была тут вообще никаким боком не виновата, вышли и пересели на маршрутки и автобусы. Может, и Зойке надо было выйти, но ее охватила какая-то странная лень, аж неохота было с места двинуться, и даже когда троллейбус дополз наконец до улицы Нартова, она еле-еле заставила себя подняться с сиденья и выйти на остановке.
С троллейбусом опять что-то, наверное, случилось, потому что он не трогался с места, а стоял с открытыми дверями и словно бы ждал Зойку. Словно надеялся, что она передумает и не пойдет в травмпункт.
Но она все же пошла.
За спиной послышался лязг сомкнувшихся троллейбусных дверей. Как будто кто-то тяжело, с сожалением вздохнул.
Зойка оглянулась.
Никого. Пусто. А кто там мог оказаться? Дверной глазок с ресничками? Ха-ха!
А вот и травмпункт. Зойка поднялась на крыльцо – и отшатнулась, потому что перед ней вдруг очутилась какая-то пчела. Зависла в воздухе, будто загораживала дверь, и так висела, повернувшись к Зойке и угрожающе жужжа.
Оказывается, стоит вам однажды очутиться лицом, так сказать, к лицу с какой-нибудь пчелой, которая намерена вас крепко тяпнуть, как вы уже начинаете понимать весь остальной пчелиный род. Их намерения становятся вам совершенно очевидны. Перед пчелами природой поставлены две задачи: собирать нектар для производства меда и кусать людей.
Зойка очень сильно сомневалась, что с нее можно собрать нектар для производства меда. Она годилась только в объекты для кусания. Но эта роль, понятное дело, Зойке не больно-то нравилась.
«А говорят, что популяция пчел в мире сокращается, – угрюмо подумала она. – Или это только у меня сегодня какой-то пчелиный день?»
Из урны на крыльце травмпункта торчала скомканная газета. Зойка схватила ее и резко махнула на пчелу. Та шарахнулась в сторону. Зойка ринулась к двери, влетела в травмпункт… и чуть не вывалилась обратно на крыльцо, увидев на уровне своих глаз чьи-то ноги.
мелькнула в памяти одна из любимейших Юлечкиных страшилок, бородатая, как… как составитель известной таблицы Менделеева на портрете в кабинете химии, и пугающая куда меньше, чем контрольная по тому же предмету.
Бояться оказалось совершенно нечего: электрик – очень возможно, что он и в самом деле носил фамилию Петров! – совершенно даже не висел и ничем не качал, а стоял на довольно шаткой стремянке, причем обут он был не в какие-то там боты – само это слово было страшней всей страшилки про несчастного Петрова! – а в обычные шлепки-вьетнамки, вроде тех, в которых щеголяла Зойка, пока не получила урок правильного и безопасного обувания.
При виде этих шлепок Зойке стало ужасно смешно: «Везет этому электрику, что он уже в травмпункте! Если ушибет палец, может сразу обратиться к доктору…»
Стоп. А к какому доктору? Зойка даже фамилии его не знает. Как его найти? Хорошо, если он окажется на дежурстве, – а если нет?
Она пробежала по полупустому коридору и остановилась около дверей того кабинета, куда ее приводила мама. Зойка запомнила дверь потому, что на ней висел плакат, изображающий человека, лежащего под колесами автомобиля. Красный сигнал светофора пояснял, в чем причина трагического события.
Хоть Зойка при первом посещении травмпункта находилась практически в коматозном состоянии, она все же запомнила, что на двери висел только плакат. Теперь снизу оказалась прикреплена бумажка, на которой вкривь и вкось было написано следующее:
Наверное, стихи сочинили на тот случай, если бы посетители оказались особо «продвинутые» и не сообразили, что и почему произошло.
Конечно, травмпункт был серьезным и не слишком-то веселым учреждением, но Зойка не удержалась и захохотала.
Захохотала она так, что дверь с плакатом распахнулась и из нее высунулся… тот самый толстый дядька, которого она уже видела сегодня утром и который сказал ей, что Константиновы в этой квартире не живут, а здесь давным-давно живут Страховы!
Теперь он был не в растянутых трениках, а в зеленоватой врачебной робе и шапочке, прикрывающей лысину, но от этого не стал более привлекательным.
– Хм, – сказал Страхов озадаченно. – Опять ты, что ли? Снова Константиновых ищешь? Здесь они точно не живут, ты уж мне поверь! И вообще, как-то тебя слишком много, тебе не кажется?
Зойка могла бы сказать о нем то же самое, что это его как-то слишком много: и в подъезде он, и тут он, – однако не стала. Общеизвестно, что рискнуть нахамить взрослым можно, только находясь от них на приличном расстоянии – или если вам от них ничего не нужно. А Зойка стояла к Страхову чуть ли не вплотную, это раз, два – она ведь искала рыжего доктора, а спросить о нем предстояло именно у Страхова.
Нахамишь – ответа не получишь. Лучше воздержаться и не связываться. Поэтому Зойка только пожала плечами. Мол, она не знает, много ее или мало. Мол, Страхову виднее!
– Ну и чего ты ржала под дверью? – грубо спросил он.
Зойка хотела ответить, что ржут кони в поле, а люди смеются или хохочут, но опять же решила не связываться и опять же пожала плечами.
Страхов хмыкнул, покрутил пальцем у виска и начал прикрывать дверь, но тут Зойка подала голос:
– А где другой доктор?
– Какой? – снова высунулся Страхов.
– Ну, такой… с рыжими волосами. У него вот здесь татуировка – BES.
– Э… – сказал Страхов. И снова: – Э-э…
И замолчал.
У него, похоже, пропал дар речи. Правда, ненадолго.
– Бес, говоришь? – повторил Страхов задумчиво. – Из этих, что ли? – И, ткнув пальцем в листок на двери своего кабинета, продекламировал:
Конечно, Страхов издевался. Конечно, следовало бы фыркнуть, гордо повернуться и уйти, но Зойка не могла. Ей необходимо было все выяснить, чтобы вернуть медальон. Еще одной ночи в компании с разбушевавшейся совестью она бы просто не пережила!
– Другой доктор! – повторила Зойка настойчиво. – Высокий такой, рыжий. У него очень белые, поросшие рыжими волосками, конопа… то есть веснушчатые лапи… в смысле, руки. Он в этом кабинете позавчера работал. Я была у него на приеме. Я… хочу ему большое спасибо сказать. Он мне мизинец на ноге вправлял. И нога больше не болит!
И она в доказательство подрыгала левой ногой.
Страхов перевел взгляд на Зойкину кроссовку, потом поглядел ей в глаза и сказал:
– Жаль, что тебе никто мозги не вправил. У тебя глупость врожденная или благоприобретенная? Здесь и в помине нет такого доктора! Ни Константиновых никаких нет, ни беса татуированного.
Зойка чуть не разревелась от обиды. Вообще-то она была не слишком плаксивая. Вот у них в классе есть одна такая Манечка Лескова, у которой слезы просто живут на ресничках нижних век и льются, чуть только она голову наклонит. А Зойка предпочитала сдерживаться. Заплакать она могла только от обиды: например, если говорит правду, а ей не верят. Вот как сейчас Страхов не верил.
Но она сдержала слезы, потому что, глядя в глаза Страхову, вдруг поняла: он врет. Он нарочно ее злит, нарочно обижает. Ему это в кайф. Он хочет, чтобы Зойка заплакала! Заплакала, и ушла, и перестала спрашивать про доктора с татуировкой.
Может, Страхов его почему-то ненавидит. Может, у них профессиональное соперничество, и Страхов просто завидует? Может, этот BES у него пациентов отбивает. Может, ему платят больше за его золотые руки! А может, у него машина быстрее. Может, в квартире ремонт лучше.
Никогда ведь не поймешь, почему взрослые друг другу завидуют. Но у них зависть иногда переходит в ненависть и человек готов на все, чтобы испортить жизнь тому, кого он ненавидит и которому завидует.
Зойка понимала – так отчетливо, как будто ей кто-то об этом сказал по секрету, – что Страхов рыжего доктора настолько ненавидит, что даже не хочет, чтобы тому лишнее спасибо сказали! А потому он готов отправить благодарную пациентку восвояси, всяко ее оскорбив. Он будет просто счастлив, если Зойка заплачет. Есть люди, которым чужое горе для жизни необходимо. Чужие слезы для них – самая любимая подпитка. Мама называет таких людей энергетическими вампирами и садистами. Определенно, Страхов из их породы.
Но Зойка не доставит ему его садистского удовольствия. Придется вампиру немножко поголодать.
Он собрала все силы, сделала спокойное лицо и сказала:
– Ну, нет так нет. Я, наверное, травмпункты перепутала. Извините. До свиданья!
Страхов внезапно так побледнел, что Зойка даже испугалась – а вдруг энергетический вампир сейчас хлопнется в голодный энергетический обморок? Может, он уже несколько дней чужими слезами не подпитывался? А она с ним так жестоко… В самом деле, жалко ей было, что ли, выронить несколько слезинок?!
Может, всплакнуть? А? Самую чуточку?
Глаза Страхова смотрели в Зойкины глаза безотрывно, и она вдруг увидела этот жадный взгляд. Увидела, как у Страхова из зрачков выползли два черных червя с широко открытыми красными пастями. Зубов у них не было, пасти казались мягкими, но от этого не становились менее мерзкими. Тем более что их окружали коротенькие такие волоски, похожие на реснички. Еще мгновение – и они присосутся к Зойкиным глазам и начнут высасывать из них слезы, причмокивая и облизываясь, а потом, чавкая, пожрут и сами Зойкины глаза.
«Девочка в платьице черном, чавкая…»
До чего же вовремя вспомнилась Юлечкина глупая страшилка! Зойка встрепенулась, моргнула – и черви исчезли, втянулись обратно в зрачки Страхова. Теперь у него были обыкновенные глаза – какого-то противного красновато-карего цвета.
Да нет, Зойке все это почудилось! Не могут черви выползать из человеческих глаз. Конечно, если он не «мертвый труп», как написано в этом дурацком стишке. А Страхов вполне живой, у него самые обыкновенные карие глаза, а белки красноватые, возможно, потому, что, Страхов сегодня плохо спал. Вот глаза и покраснели.
Это было очень разумное объяснение, но больше находиться в обществе Страхова Зойке не хотелось. Она повернулась и пошла по коридору к выходу из травмпункта.
Через несколько шагов оглянулась, увидела, что Страхов скрылся в своем кабинете, и стукнула в первую попавшуюся дверь.
– Войдите! – отозвался шамкающий голос.
Зойка вошла и оказалась в перевязочной.
Посреди громоздилась каталка, на стеллажах – металлические банки. В углу стояла маленькая, сухонькая санитарка в застиранном белом халате и низко, на самый лоб, повязанной косынке, напоминающей грязно-белую бандану. Пахло в кабинете мокрой известкой – как в квартире сразу после побелки. Или как пахнет в классе, когда доску вытерли грязной тряпкой и остались густые разводы мела. Только здесь запах был еще более сырой и как бы немножко земляной…
Санитарка при виде Зойки довольно ухмыльнулась и прошамкала:
– Никого ты не найдешь! Нету тут никаких бесов!
И захохотала.
Зойка хлопнула глазами. Да ведь эта мамаша Страхова! Та древняя-предревняя старуха, которая Костю Константинова назвала костью и сказала, что не возьмет в толк, кого Зойка ищет. И назвала ее дитятком!
На самом деле, конечно, всякое в жизни бывает. Старуха могла оказаться не столь уж древней, а вполне работоспособной. Надоело ей сидеть на пенсии и в телевизор таращиться – вот и пошла работать санитаркой. Сын ее пристроил в травмпункт. В этом не было ничего особенного.
Особенное было в радостном выражении ее маленьких глазок, которые тонули себе в морщинах, но при виде Зойки вдруг стали огромными, черными, радостными. В них словно бы зашевелились такие же черви, какие Зойка видела в глазах ее сына. И зашевелились в ее руках загипсованные бинты, словно змеи, которые готовы поползти к Зойке и загипсовать ее, задавить тяжелыми, сырыми, вонючими своими витками…
Она видела какой-то фильм… про человека, которого запеленали гипсовыми бинтами как мумию… И он умер в страшных муках…
Почему мамаша Страхова не удивилась, увидев Зойку? Откуда она знала, что та придет? Почему сказала: «Нету тут никаких бесов»?
Может, она ведьма, которая знает все наперед? Она ведьма, а сын ее – вампир. Правда, энергетический – но, может, и ведьмы энергетические бывают?
Запах мокрой известки вдруг показался отвратительно удушающим. Зойка вылетела в коридор.
Лишь только дверь в перевязочную захлопнулась, как стало легче. Мигом! Темная паника ушла. И мысли прояснились.
Бояться стыдно. Ведь все просто! Все объяснимо!
Старуха не удивилась ее появлению, потому что сын ей только что позвонил и сообщил, что неугомонная соседская девчонка пришла в травмпункт и ищет рыжего доктора. Сын науськал ее сказать, будто никакого доктора с татуировкой BES здесь нет и никогда не было.
Каждый развлекается по-своему. Эта семейка – тем, что морочит Зойке голову.
Наверное, они киндерфобы. Ненавистники детей. А что, запросто! Зойка давно, еще зимой, подслушала один разговор в учительской… Шла мимо, а там так хохотали, что она невольно остановилась и прислушалась.
– Мы все киндерфобы! – закричал Сан Саныч, преподаватель физики. – Все как один! Это у нас профессиональная болезнь! Нам ее привили еще в педвузе, а теперь инкубационный период закончился!
И все опять захохотали.
Зойка с удовольствием послушала бы, не скажет ли кто-нибудь из педагогов еще что-нибудь интересненькое, но тут в коридор вывалилась толпа пятиклассников во главе с их классной – Очковой Мымрой, – и Зойка быстренько сбежала.
Понятно, что учителя так сильно устают от детей, которых видят каждый день и которые их доводят как могут (даже мама, которая Зойку очень любит, и вообще она лучше всех на свете, иногда говорит, что дети, конечно, цветы жизни, но – на могилах родителей и учителей!), что начинают своих учеников со временем ненавидеть. Это и называется – профессиональная болезнь. Приобретенная! А вот у Страховых киндерфобия, ненависть к детям, наверное, врожденная.
А может, это только Зойка на них так действует? Может, именно она пробуждает в них самые худшие качества?
Это очень грустно, конечно… тем более что они соседи…
Да и ладно, что с того, что они соседи? Из всех соседей во всем своем подъезде Зойка знает только Валентину Ивановну (ее все знают!), а еще родителей Юлечки Комаровой и Сереги Сапожникова, да и то лишь потому, что с Серегой они учатся в одном классе и по утрам вместе несутся, вечно опаздывая, в переулок Холодный, где находится их школа номер 14 с углубленным знанием французского языка. А после уроков иногда возвращаются вместе.
Народу в их подъезде семиэтажки живет полным-полно, всех не упомнишь, встречаются раз в сто лет. Может, и со Страховыми повезет встречаться раз в сто лет? Или даже в двести?
Но рыжего доктора все-таки необходимо найти. Понятно, если в его кабинете расположился Страхов, значит, сегодня BES не дежурит. Но когда он дежурит, как узнать? Да просто походить по травмпункту и поспрашивать!