В кабинете с надписью «Рентген» рядом с могучим аппаратом стояла девушка с длинной косой, совсем на докторшу не похожая. Она была просто сказочная красавица, Василиса или Елена Прекрасная! Внимательно выслушала Зойку, ласково глядя на нее совершенно изумрудными глазами и перебирая изящными пальчиками поистине золотую косу. А потом ее рубиновый ротик приоткрылся, в улыбке показались жемчужные зубки – и докторша приветливо сказала очаровательным, мелодичным голоском, будто кошечка промурлыкала:
– Девочка, по-моему, тут что-то не то. Я в этом травмпункте довольно давно работаю, тут много врачей за это время сменилось, но такого, как ты описываешь… да еще с этой своеобразной татуировкой… Извини, мне кажется, ты что-то напутала. Честное слово, здесь нет и не было такого доктора! Если не веришь мне, зайди к главному врачу. Его кабинет в конце коридора.
Зойка поблагодарила и вышла. Добрела до конца коридора, постояла у кабинета с табличкой «Главный врач».
Дверь оказалась заперта.
Может, подождать, пока главный врач вернется? А какой смысл? Ей уже трое сказали, что врача с татуировкой тут нет. И не просто нет, а и не было никогда.
И Кости Константинова не было никогда?..
Ну ладно, Страховы могли наврать. И взять в свою вральную компанию красавицу докторшу. Но Зойкина мама-то врать бы не стала! А она тоже уверяет, что про Константиновых слыхом не слыхала…
У нее что, потеря памяти? Или это у Зойки что-то с головой?
Нет! У нее остался удивительной красоты медальон, который подтверждает, что Костя Константинов был на свете и жил в Зойкином подъезде.
Вот он, медальон. Висит на шее и блестит так, что, кажется, даже сквозь футболку просвечивает!
Как-то все это странно.
Почему мама забыла про Константиновых?
Совершенно непонятно!
Надо бы пойти домой и все хорошенько обдумать. Позвонить маме и спросить об исчезнувших соседях еще раз. И опять рассмотреть медальон, может быть, даже в увеличительное стекло, и попытаться что-нибудь понять… Или в Интернете поискать его изображение и значение этих трех прописных букв – BES.
И тут Зойку осенило: а что, если Костя, перед тем как исчезнуть вместе с отцом и рыжим доктором, нарочно оставил медальон?
Нарочно оставил – Зойке?! Но почему? Они всего два раза виделись и совсем не были друзьями. И это еще мягко говоря! А все же медальон валялся под ее дверью. И эти бумажки, которые были спрятаны внутри… Что, если они что-то значили? А Зойка их выбросила. Решила, что это просто дурацкие рисунки, бессмысленные слова.
Теперь она себя за это поедом ела – не хуже, чем совесть ночью. Нет, никакая не совесть это была – это были внутренний голос и интуиция. И они твердили Зойке, что она совершила ошибку, выбросив бумажки и сочтя Костю тупицей. На самом деле все не так просто, как ей показалось сначала.
На самом деле все совсем не просто, а совершенно наоборот!
Все запутанно, и постепенно запутывается сильней и сильней.
Надо вернуться домой. Надо обшарить мусорный ящик. Может быть, бумажки найдутся – и Зойка сможет разгадать смысл рисунков и слов? Вдруг это ключ… ключ к чему-то, к какой-то тайне?
Но мама говорила, что мусорные ящики ночью кто-то вымыл. Или даже вылизал! И весь мусор исчез.
Как нарочно…
Значит, Зойка ничего не найдет. Остается надеяться на свою память.
На память жаловаться ей пока еще не приходилось, особенно на зрительную. Стоило посмотреть на страницу учебника, как та впечатывалась в сознание. Поэтому сейчас почти без всякого напряжения Зойка вспомнила рисунок, который был запрятан в медальоне. Это было изображение кошки с глупой усатой рожей, лапами-ластами и лошадиными ногами, которые оканчивались щупальцами, как у медузы.
Но если в этом рисунке и крылся какой-то смысл, Зойка не могла его найти. Может, в странных словах он отыщется?
Что там было понаписано-то?.. Волк ест шалаш руками… нет, волк ест руками шалаш… И что-то еще, такая же абракадабра, только все было написано в столбик.
Так, поняла Зойка, нужно попытаться точно вспомнить каждое слово, и не просто вспомнить, а записать.
Ее разбирало такое нетерпение, что, казалось, просто невозможно ждать, пока она дойдет до дома и займется решением этой задачки.
Зойка огляделась… Вот повезло! Около подоконника, под батареей, валялась шариковая ручка! А на чем писать? В карманах ни клочка бумажки, даже одноразового платочка не нашлось.
Оглядев пустой коридор травмпункта, Зойка на цыпочках дошла до кабинета Страхова и, чуть дыша, осторожненько оторвала край листка, который был прикноплен к плакату, призывающему переходить улицу только на зеленый свет.
Ей удалось оторвать полоску бумаги очень аккуратно, так что последняя строчка «Ты будешь счастлив, человек!» осталась нетронутой.
Зойка очень этому порадовалась. Может, ценный совет кому-нибудь пригодится!
Потом она положила листок на подоконник и, снова мобилизовав свою знаменитую память, написала в столбик – точно так, как было в записках Кости Константинова:
Волк
Ест
Руками
Шалаш
Икая
Ничто
Абракадабра
Яблоко
Радуется
Охая
Стул
Тряся
Искоса
Да, это вам не лев, который получает 2 по французскому в гнезде воробья! Зойка снова и снова читала и перечитывала эти слова, сверху вниз и снизу вверх, переворачивала листок…
Эти нелепые слова были чем-то объединены. Но чем?!
Волк
Ест
Руками
Шалаш…
Почему волк, почему ест, почему руками, почему шалаш?! Почему потом появляется яблоко, которое радуется?!
Внезапно до нее дошло… Ни волк, ни шалаш, ни яблоко, ни вообще вся абракадабра сама по себе не имеет смысла. Зато имеют смысл первые буквы этих слов!
Если прочитать только первые буквы сверху вниз, получается – ВЕРШИНАЯРОСТИ. Нет, это два слова – ВЕРШИНА ЯРОСТИ.
– Вершина ярости?! – изумленно повторила Зойка.
Она по-прежнему ничего не понимала. Если и нашелся ключ, то где висит замок, который он должен открыть?
– Вершина ярости… – снова произнесла Зойка.
– Так, – внезапно каркнул над ее ухом ворон. – Пор-ртим казенное имущество?!
Зойка резко обернулась.
Какой ворон? Это никакой не ворон! Это доктор Страхов в своей зеленой робе замер за ее спиной, покачивается с носка на пятку, так и сверля Зойку взглядом. Из его глаз снова выдвигаются червяки с мягкими красными пастями и тянутся к ней!
Зойка тряхнула головой, пытаясь прогнать наваждение, и увидела, что из соседнего кабинета медленно выходит мамаша Страхова. В руках она держала связку бинтов. Сырой, гипсовый, земляной запах залепил Зойкины ноздри и вполз в горло. Она стала задыхаться.
– У ярости вершины лопнули все шины! – раздался чей-то очаровательный, мелодичный, мурлыкающий голос, и Зойка увидела ту самую золотоволосую красавицу с изумрудными глазами из рентгеновского кабинета.
Она по-прежнему улыбалась своим рубиновым ротиком и показывала жемчужные зубки. Только теперь эта улыбка напоминала жуткий оскал черепа!
Оскал становился все шире и шире, во все лицо. Зойка остолбенело глазела, как кожа на прекрасном лице лопнула, по ней поползли трещины, и вот кожа начала расползаться в разные стороны, а потом и вовсе свалилась клочьями с головы бывшей красавицы, обнажив… глупо улыбающуюся кошачью морду с закрученными усищами!
Стройная фигура тоже меняла очертания. Вместо беломраморных ножек появились неуклюжие лапы-ласты, бедра расползлись вширь, а из них начали появляться лошадиные ноги, у которых вместо копыт извивались тонкие-претонкие щупальца, похожие на бахрому медузы.
Щупальца путались между собой, и не было им числа!
Зойка хотела закричать, но не смогла. Она совершенно оцепенела от ужаса.
Хотя бояться, конечно, стыдно…
И вдруг что-то отвратительно-мокрое коснулось ее пальцев. Это были гипсовые бинты, связку которых бросила на пол мамаша Страхова. Бинты пытались распутаться, поднимались над полом, стремились к Зойке, готовясь стиснуть ее своими шершаво-мокрыми, мгновенно каменеющими кольцами, сдавить до смерти. Они так спешили убить ее, что пританцовывали, точно змеи под дудочку заклинателя… Зойка видела таких змей в каком-то фильме…
Эта насквозь обыденная мысль – о фильме! – словно бы выдернула ее из оцепенения.
Зойка отдернула руку – и гипсовый бинт звучно шмякнулся наземь. Он тотчас растерянно завозился, пытаясь подняться. Это было смешно, но Зойке было не до смеха.
– Стой! – закаркали, завизжали, замяукали на разные голоса Страхов, его мамаша и кошка с медузьей бахромой, но Зойка их не послушалась.
А кто бы на ее месте послушался? Кто бы не бросился наутек с такой скоростью, словно за ним черти гнались?
Только эта компания казалась Зойке гораздо хуже всех на свете чертей!
«Жуткари!» – словно бы раздался в голове чей-то насмерть перепуганный крик, и Зойка поняла, что это крик ее собственных насмерть перепуганных мыслей.
Ну да, бояться стыдно, однако пора не стыдиться, а спасаться!
Зойка свернула в боковой коридор и почти сразу оказалась у лестницы. Скатилась по ней – и увидела, что «электрик Петров» все еще стоит на шаткой стремянке в своих шлепках-вьетнамках и возится с лампочкой. Зойка хотела обежать стремянку, но что-то грозно вжикнуло сбоку – словно пуля, только это была не пуля, а пчела!
Неужели та же самая?! Значит, она все же влетела в дверь! Вот же зараза!
Зойка снова на какой-то миг встретилась с пчелой взглядом, покачнулась – и врезалась на всем бегу в стремянку!
Та рухнула.
Зойка каким-то чудом удержалась, скользя по кафельному полу будто на роликах и совершая немыслимый пируэт, какой ей удавался крайне редко, а тут вдруг взял да и получился. Сделала еще несколько прыжков к двери, как вдруг до нее дошло, что стремянка-то с грохотом упала, а стоявший на ней человек – нет.
Зойка обернулась.
«Электрик Петров» на полу не лежал. Но на уровне Зойкиных глаз что-то качалось… какие-то бахилы или ботинки войлочные, растоптанные…
«Боты! – неожиданно для себя самой догадалась Зойка. – Это и есть боты!»
Она перевела взгляд выше.
«Электрик Петров» висел под потолком, качая этими своими ботами, которые откуда-то появились у него на ногах вместо шлепанцев, – висел, перехлестнутый за шею проводом, смирно склонив голову, покрытую длинными черными волосами.
Чем-то мутным, зловонным, мертвенным повеяло вокруг, и тут оцепеневшая Зойка услышала, что пчела снова грозно вжикнула рядом, словно хотела цапнуть ее, да промахнулась, но опять зажужжала, заходя на второй круг.
Зойка обнаружила, что жуткари – Страхов, его мамаша и кошка – уже рядом!
Да еще и пчела атакует снова!
Зойка ударилась в дверь и вырвалась из травмпункта в отчаянной надежде, что весь этот кошмар окажется наваждением местного производства, да так там и останется, за дверьми.
Но нет… не остался!
Впереди всех, то у одной Зойкиной щеки, то у другой, мелькала пчела. Чуть отстав, мчалась, быстро-быстро перебирая щупальцами, кошка, шлепая ластами лап, словно сама себе аплодируя. Иногда ее обгонял Страхов. Он подхватил мамашу и посадил ее себе на плечо. И несся, несся вперед, придерживая старуху одной рукой, но другая, свободная, рука с каждым мгновением удлинялась, уже готовая вцепиться в Зойку, и порой отпихивала в сторону кошку, если та перекрывала дорогу.
Лидеров с каждой минутой нагонял, явно желая присоединиться к погоне за Зойкой, «электрик Петров»: по-прежнему с проводом на шее, с закатившимися глазами и мертвенно-бледным лицом. Провод он придерживал руками, чтобы не путался в ногах, однако все равно отставал, потому что боты оказались явно проворней, чем он, и порой мешали развить скорость. Они то и дело срывались с его ног и начинали бежать сами собой, однако немедленно спохватывались, виновато возвращались к «электрику Петрову», надевались на ступни и какое-то время продолжали погоню, как обожала говорить Зойкина преподавательница французского Мадам Жужу, ensemble, то есть вместе.
– Помогите! – взвизгнула Зойка, завидев группу каких-то парней впереди.
Но парни только вежливенько расступились, пропуская ее.
– Эй, ноги не переломай! – донесся вслед насмешливый совет.
Зойка обернулась – чтобы увидеть, как Страхов, прихватив свободной рукой кошку, взвился в воздух, перескочил или перешагнул, она толком не поняла, парней, а потом отпустил кошку – и они вновь побежали наперегонки.
«Электрик Петров» легко и просто прошел сквозь компанию парней.
Такое ощущение, что те никаких жуткарей даже не заметили… Как будто их и не было вовсе!
«А может, так и есть? Их никто не замечает, потому что их не существует? Может, у меня глюки? – в отчаянии подумала Зойка. – Может, я просто спятила?!»
Кажется, ничего и никогда в жизни она так не хотела, как оказаться спятившей на почве каких-то неведомых глюков! Ведь спятивших лечат и глюки развеивают. И человек забывает про то, что свело его с ума.
Но для того чтобы вылечиться, нужны врачи.
Ого, врачи! «Врачи» были рядом, вот они, но Зойка изо всех сил старалась оказаться от них подальше.
Погоня продолжалась, и постепенно Зойка кое-как собралась с мыслями, справилась с паникой и осознала, что жуткая троица из травмпункта уже давно сцапала бы ее, если бы им не мешала… пчела.
Пчела жужжала почти у самой Зойкиной щеки, однако и не думала тяпнуть ее, а своим угрожающим жужжанием только заставляла бежать скорей. А иногда она отрывалась от Зойки и, что было совершенно непонятно, начинала нападать на преследователей.
Зойка один раз обернулась и увидела такую атаку.
Страхов, пытаясь отмахнуться от пчелы, которая, чудилось, атаковала и сверху, и снизу, и со всех сторон одновременно, уронил мамашу, споткнулся о нее и упал сам. Кошка налетела на них, запуталась в своих многочисленных конечностях и с жалобным мявом простерлась на тротуаре рядом. Тут же, не разглядев своими закатившимися глазами помехи, повалился босоногий «электрик Петров». Его боты нетерпеливо приплясывали и подпрыгивали рядом. А над ними то зависала, то падала, как пикирующий истребитель в фильмах про войну, пчела, и теперь ее жужжанье в самом деле напоминало завыванье самолета, идущего в пике.
Судя по воплям, которые издавали то Страхов, то мамаша, то кошка, то нервные боты «электрика Петрова» (сам он молчал, как и положено мертвецу), пикировала пчела не просто так, а жалила эту публику почем зря.
И снова этого никто не замечал… Впрочем, и народу-то в этот миг не оказалось на улице, замечать было просто некому.
Однако, увидав, что Зойка замерла и остолбенело разглядывает причудливую кучу-малу, пчела оставила ее преследователей в покое и, не то визжа, не то жужжа, ринулась к ней. Желтые выпученные пчелиные глаза были полны злости, а из плоского, как бы шерстяного рта торчало заостренное жало, готовое тяпнуть, да так, что мало не покажется.
Будь у Зойки время, она задумалась бы над тем, каким образом можно видеть лицо пчелы. Но времени на такие глубокие размышления совершенно не имелось. Она лишь мельком удивилась: ведь пчелы, согласно каким-то там законам природы, погибают, ужалив человека или животное и оставив в его теле свое жало. А эта ничего: нажалила Страхова с компанией – и жива-живехонька, летит и летит, еще и Зойку норовит тяпнуть…
Может, потому, что те, кого она жалила только что, не были ни людьми, ни животными? Жуткарями они были… А если она тяпнет вполне человеческую Зойку, законы природы все же сработают? И пчела падет мертвой?
Вопрос такой: не падет ли рядышком и мертвая Зойка?
Ставить такой опыт и жертвовать собой ради каких-то там законов природы не было ни малейшего желания. Поэтому Зойка опять припустила со всех ног, подгоняемая пчелой, которая мелькала то справа, то слева, взвизгивая особенно грозно, стоило хоть чуть-чуть замедлить бег или споткнуться.
Через несколько минут пчела исчезла, и Зойка остановилась перевести дух, в безумной надежде, что все кончилось.