– Так и думал, что ваше превосходительство о том спросит. Худая бумага и стоить мало будет, а за хорошую и цену добрую дадут.
– Правильно говоришь, – согласился Сухарев, не отрывая глаз от часовой стрелки, которая уже достигла самого центра цифры «12» и теперь медленно начинала преодолевать ее, напоминая губернатору о сведенных к переносью тонких бровях жены. – Чего от меня хочешь?
– Так я говорю, соизволения вашего испрашиваю.
– Где фабрику ставить думаешь? – Сухареву было абсолютно все равно, где купец замыслил ставить, будь она трижды неладна, свою фабрику, хоть у черта на куличках, лишь бы скорее заканчивал, но привычное чувство государственного человека заставляло губернатора вновь и вновь задавать вопросы, вникать в суть дела.
– Заимка у меня имеется, от отца еще осталась, возле татарских юрт на речке Суклемке. Там и думаю…
– Суклемке, – вслед за купцом повторил Алексей Михайлович, хотя совершенно не представлял, где то место находится. – Работников нанимать станешь али как?
– Прикупить бы десяток человек, – заискивающе поглядел на губернатора купец.
– А сам не знаешь, что недозволено тебе, податному человеку, крепостных иметь. Не дворянин, поди.
– Иначе фабрику не пустить, – тяжело вздохнул Медведев.
– Нанять можно, – подсказал ему Нефедьев.
– Толк какой? – возразил Михаил Корнильев. – Им, коль чего не по нраву, то ноги в руки, и айда, куда глаза глядят. Лучше и не пробовать.
– Инородцев в услужение покупать дозволено, – намекнул Медведев и выразительно посмотрел на Сухарева, стараясь угадать, как тот отнесется к подобному.
Покупать инородцев в Сибири могли негласно практически все состоятельные люди, определяя их в прислугу или еще куда. Главным образом скупали детей у тех же киргизов или калмыков, реже у остяков, воспитывали их, оставляли у себя на службе, коль те сами не противились. Но никаких прав у владельца малолетнего инородца у русского человека не было, не то что в России, где господа владели целыми селами и деревнями, и самое главное, владели законно, с занесением того права на казенном документе, могли передавать и детям и продать, подарить. Тут же, в Сибири, когда случалась нужда в работных людях, то хоть закричись, предлагай любые деньги, а никто тебе не поможет. Хотя у всех купцов, да и у богатых мещан жили в работниках без паспортов или иных документов молодые парни и девки, и все закрывали на то глаза, включая самого губернатора. Сейчас Медведев предлагал, не стесняясь, без обиняков, что-то не совсем законное, что именно, Сухарев уловить пока не мог.
– Не пойму тебя, – потирая платком горячий лоб, переспросил он купца, – о чем речь ведешь?
– Татарские юрты там поблизости стоят, – осторожно пояснил тот, – я уже с муллой говорил, что молодых парней и девок к себе на работу возьму, платить стану…
– И что мулла?
– Согласие дал.
– Так то дело полюбовное – ты нанял, они согласны. А мое разрешение тебе к чему? – ничего не понимая, переспросил купца Сухарев.
– Бумагу казенную на тех татар выписать, чтоб к фабрике их приписать, а то сбегут через неделю, и не воротишь ничем.
– Нужна городу бумага, – поддержал Медведева Корнильев.
– Нужна, нужна, – вслед за ними закивал и Нефедьев.
– Н-да! Задал ты мне, братец, работу, – хмыкнул Сухарев. Теперь до него окончательно дошло, о чем просит купец. Выдать бумагу с печатью о приписке татар к фабрике. А татары, будучи людьми неграмотными и законопослушными, верят каждой бумажке, на которой красуется двуглавый орел, хоть с медного пятака его переведи. Понятно, купец найдет способ отблагодарить его за тот документ, но зря он начал при секретаре, при остальных купцах, тут сидящих. Зря… – Не знаю как и быть, – помялся Сухарев, – о пользе для города верно говоришь, но и супротив закона идти не хочу. Извини, братец.
– А нельзя ли, ваше высокопревосходительство, – вкрадчиво заговорил Михаил Корнильев, – колодников да беглых людей к нему на фабрику на первое время определить?
– И сколь человек возьмешь? – поинтересовался губернатор, но от его внимания не ускользнуло, что купцы удивительно быстро переключились на колодников, не стали больше настаивать на бумаге по татарам. Видать, продумали все заранее и теперь играли с ним, как с мальчиком в лапту, заставляя кидаться из одного угла в другой.
– Поболе сотни, – ничуть не раздумывая, отвечал Медведев.
– Сколько? – опешил Сухарев. – Сотню? А кормить их кто станет? А охрану нести? Думай, чего говоришь.
– Уже подумал. Справлюсь, да и вы поможете.
– Да кто ты таков, чтоб я, государев слуга, тебе бы помогать стал? – вспылил моментально Алексей Михайлович, и мысли об обеде уже более не занимали его.
– У других купцов в работниках по много колодников содержится, – упрямо гнул свое Медведев.
– У других, у других, – передразнил его Сухарев, и вдруг ему стало все равно, наплевать и на закон, и на доносы, которые непременно полетят на него рано или поздно в столицу, и он устало согласился: – Черт с тобой, пиши прошение.
– Готово, – подал купец свернутую в трубку бумагу, чуть помятую по краям. Потом, положив бумагу на стол перед губернатором, придавил ее тяжелой серебряной с золотыми накладками в центре и по краям табакеркой и, смущаясь, добавил: – Для памяти от нас, ко дню вашего ангела.
– Далековато до ангела моего, – хмыкнул Алексей Михайлович, беря табакерку в руки, – но все одно спасибо за подарок. Все у вас? – спросил и поднялся, давая понять, что купцы полностью исчерпали отведенное им время. Встали и те, но мялись чего-то, не спеша уходить.
– Две семьи остяков под городом чумы поставили на той неделе, – как о чем-то постороннем проговорил Нефедьев.
– И что с того? – скрестив руки за спиной, спросил Сухарев.
– С голоду помирали совсем. Дал им мучицы, солонины…
– По-христиански поступил, братец. – Губернатор поднял было руку и хотел едва ли не по-дружески потрепать купца по плечу, но вовремя спохватился, и рука его так и застыла в воздухе немым вопросом.
– То само собой, – согласился Нефедьев и покосился на руку, на всякий случай отодвигаясь поближе к двери, – батюшка наш, Сергий, окрестить их хочет.
– И что с того?! – чуть не закричал губернатор, всем видом и тоном показывая, что купцы крадут у него драгоценное время.
– У себя на заимке поселить их хочу, – невинно смотря в губернаторские глаза, пояснил Нефедьев.
– Пошли вон! – Сухарев понял, что если не даст сейчас выход скопившемуся моментально гневу, то недалеко и до апоплексического удара. – И никаких ваших речей я не слышал. Никаких! – крикнул уже вслед торопливо вышмыгнувшим в коридор купцам. – Вот ведь чего удумали, песьи дети, – бушевал он, сделав несколько стремительных шагов перед вобравшим голову в плечи секретарем, – меня, государственного человека, слугу ее императорского величества, в свои козни вовлекать! Не позволю! В острог упрячу! Выпорю! – недолго бушевал он, со страхом готовясь предстать перед грозными очами своей жены и вдевая в перевязь шпагу, которую обычно вешал на спинку кресла. Секретарь подскочил, желая помочь, но получил сильный толчок локтем в живот и неожиданно захихикал, словно совершил что-то стыдное, опрометчивое, и попятился вон из кабинета, прижимая под камзолом кусок сукна, что сунули ему давеча купцы, когда он приглашал их к губернатору.
А купцы, выйдя на улицу, дружно перекрестились на главки возвышавшегося напротив собора, нахлобучили на голову шапки, вздохнули и переглянулись меж собой.
– Видать, еще давать придется, – в задумчивости проговорил Медведев. – Без работников мне фабрику свою не поднять.
– А ты думал, – усмехнулся Михаил Корнильев, – и не один раз. Возьму да и напишу сынку своему, чтоб он до государыни императрицы дошел и обо всех наших бедах ей поведал, – притопнул ногой в расписном валенке Лев Нефедьев.
– С ума сошел?! – даже приостановился Корнильев. – Все дело только испортишь. Коль нового губернатора к нам пришлют, то когда ты еще до него доберешься? А коль он тебя первого в острог засадит за старые грехи?
– Да у меня и новых хватает, – хмыкнул Нефедьев.
– Вот и молчи в тряпочку. Все они одним миром мазаны, что этот, что другие.
– Твоя правда, Яковлевич, – согласился Медведев, – супротив ветра плевать, на тебя и придует.
– Надоело терпеть, – попробовал было оправдаться Нефедьев.
– А коль надоело, то пойди на реку, да и утопись, – жестко выговорил Михаил Яковлевич, подходя к коновязи и стряхнув легкий снежок с гривы своего коня. – Думаешь, мне не надоело или вот ему? А терпим ведь.
– Он вроде и ничего, губернатор наш, коль с уважением к нему, то можно всякое дело сладить, – отвязывая своего коня, примирительно проговорил Евсей Медведев. – Зря я ему только про татар сказанул. Надо было тишком с муллой договориться, а бумагу мне Венька Жигарев выправил бы, секретарь сухаревский.
– Венька этот берет больше, чем хозяин его, – садясь в сани и натягивая поводья, выговаривал Нефедьев, – кнут по нему плачет.
– Поди, ты только у нас один не поротый, – насмешливо спросил Михаил Корнильев и вдруг чего-то вспомнил, оглянулся, перешел на шепот: – Вот я чего сказать вам хотел: послал я на той неделе братца своего двоюродного, Ваньку Зубарева, в Ирбит на ярмарку.
– С товаром, что ли? – поинтересовался Медведев. – А я не захотел нынче ехать, не с чем.
– Да не про товар речь, – отмахнулся Корнильев. – Ванька мне предложил поймать тех, кто нашего брата обирает на таможне, на складах, ну, сами знаете.
– Как не знать, – согласились купцы, с интересом слушая.
– Ежели Ивану удастся найти заправилу тех дел, а через него наверх выйти, то мы к губернатору нашему мигом ключик подберем.
– Да ты что? – округлил глаза Медведев. – Неужто думаешь, что губернатор и там руку приложил?
– Врать пока не буду, но больно смелы стали приказные. Раньше приедешь, и делай чего хошь, а теперь без них и шагу не ступишь: того нельзя, этого не можно, за все денежку плати, да еще и цены сбивают, как им вздумается, – горячо рубил рукой в морозном воздухе Михаил Яковлевич.
– Продыху не стало, – подтвердил Варфоломей Медведев, – не ярмарка стала, а разбой на большой дороге.
– И я о том же, пора взяться за них.
– Зря только вы все это затеяли, – так и не выходя из санок, отозвался Нефедьев, – кнутом обуха не перешибешь. Государыне писать надо. Обведут они твоего Ваньку вокруг пальца и дураком еще и выставят.
– Да ты Зубарева не знаешь, – не согласился Корнильев, – он парень тертый, не пропадет. Не впервой ему, докопается до правды, а вот тогда уж поглядим, как нам поступить.
– Эх, правдолюбы, мать вашу, – ругнулся Нефедьев и хлестнул коня кнутом, не прощаясь, направил его в сторону базарной площади.
– Фома-неверующий, – усмехнулся вслед ему Медведев и заискивающе спросил у Михаила Яковлевича: – Подвод не дашь в Березов снарядить?
– Где же ты раньше был? – не глядя на него, ответил Корнильев, усаживаясь поудобнее в саночках. – Мы с братьями уже отправили два десятка подвод на Демьянское. Коль вернутся до Рождества, то заходи, поговорим. – И, не прощаясь, потихоньку выправил на центральную улицу и так же не спеша поехал по самой ее середине, сдержанно отвечая на многочисленные поклоны знакомых.
– От вас, Корнильевых, уж точно правды не добьешься, а туда же, приказных за руку ловить собрались, – зло сплевывая себе под ноги, раздраженно ворчал Варфоломей Медведев, – захватили всю власть в городе и корчат из себя Бог весть кого.
А с крыльца тем временем, степенно ступая, сходил губернатор Сухарев, подумывая, какой бы подарок приготовить жене, чтоб не ворчала из-за его очередного опоздания, но, так ничего и не придумав, велел вознице трогать.
Глава 3
Иван Зубарев, все еще подрагивая от пронизывающего насквозь мороза, сидел, уютно устроившись, во вместительном рыдване рядом с высоким, худым и бледным офицером, кутавшимся в теплую накидку с бобровым воротником и насмешливо поглядывающим на освобожденного от веревок случайного попутчика. Напротив них сидели молчаливые и бесстрастные два офицерских ординарца, а может, просто слуги, в огромных бараньих тулупах и мохнатых шапках, надвинутых на лбы. У обоих топорщились огромные усищи, и за все время, что Иван находился в оказавшемся для него спасительном рыдване, они не проронили не слова. В полном молчании они выскочили на дорогу, где он стоял беспомощный, со связанными сзади руками, быстро разрядили по пятившимся к лесу волкам свои пистолеты и опять, не проронив ни слова, закинули Ивана в карету, запрыгнули обратно сами и как ни в чем не бывало устроились напротив своего хозяина, словно спасать одиноких путников являлось для них делом повседневным и привычным.
– Выпейте для сугрева, – протянул Ивану серебряный походный кубок офицер и, помолчав, добавил: – Ром английский.
Иван, клацая зубами, припал к кубку, моментально осушил его, потряс головой и сипло произнес:
– Благодарю покорно… И за ром, и за то, что от неминуемой смерти спасли.
– Пустое, – с легкой усмешкой отозвался офицер, – будет, что в Петербурге рассказать. У вас, в Сибири, тут так принято по ночам против волков со связанными руками выходить? Обычай, наверно, такой? – насмешливо щурясь, спросил он.
– Какой там, к черту, обычай, – огрызнулся Иван, – разбойные люди меня связали, лошадей угнали, если бы не вы, ваше благородие. – Он выразительно покосился на офицера, надеясь, что тот первым представится.
– Да, если бы не мои молодцы, то, надо полагать, утреннюю зорю вы, милейший, встречали бы уже в другом мире.
– Это точно, – поддакнул Зубарев, – в другом.
– Кстати, разрешите представиться, ее величества гвардии поручик Гавриила Андреевич Кураев. Направляюсь в Тобольск по особому поручению одной особы, чье имя счел бы за лучшее не произносить всуе. Позвольте узнать, кому обязан честью находиться рядом?
Зубарев в душе удивился тому, как поручик умеет витиевато и вместе с тем четко, по-военному изъясняться, и назвал себя:
– Купецкий сын Иван Зубарев. – Невольно переходя на тон своего нового знакомого, продолжил: – Следовал в губернский город Тобольск с Ирбитской ярмарки, да вот… – и развел руками, показывая, что остальное и так понятно.
– Поди, при деньгах с ярмарки следовали? – участливо поинтересовался Кураев, но от Ивана не укрылось, что в самой постановке вопроса он не вполне доверял ему.
– Да были кое-какие деньжата, а… Что – деньги? Главное, сам жив, и то слава богу.
– Как же вы неосторожно в такой дальний путь и один отправились? – продолжал выспрашивать Кураев.
– А чего нам, не впервой, всякое бывало.
– Благодарите Бога, что нам на последней станции вовремя дали сменных лошадей. – Поручик явно оживился от неожиданного знакомства и стал словоохотлив, а может, просто поверил Ивановым словам о разбойниках, понимая, что тот полностью в его власти. Но сидевшие напротив усатые ординарцы, или кто они там, не спускали настороженных глаз со спасенного ими человека, что не совсем приятно действовало на Ивана.
– Давно из столицы? – спросил он, чтоб как-то перевести разговор в другое русло.
– Почитай, вторую неделю добираемся, – сдержанно ответил Кураев. – Надеюсь на другой день прибудем в Тобольск. Так?
– Должны, коль иных задержек не будет, – согласился Иван. – Как там, в столице, жизнь?
– Как везде, живут люди. Не приходилось бывать?
– Братья мои двоюродные бывали, а я вот нет пока.
– У вас, молодой человек, все впереди, успеете и в столице побывать, и еще где подале.
– Да уж и не знаю, может, доведется когда, – простодушно согласился Иван, не замечая насмешливого блеска глаз офицера.
– А может, и ни к чему вам, милейший, в столицу без особой нужды наведываться, – наливая себе небольшую порцию рома продолжил Кураев, – столица она зубастых любит, а вы, как погляжу, не из таковских будете. Правда, сейчас в столице совсем не то, что ранее, при царице Анне. Тогда в какую сторону ни плюнь – в иноземца попадешь. Мой батюшка покойный, русак чистейшей воды, из деревни носа не казал, ходу ему дальше провиантских складов не было. А теперь матушка Елизавета Петровна, дай ей Бог здоровья и долгих лет жизни, всю иноземную сволочь повыгнала поганой метлой. Вот и я назначение в гвардию получил. Так что за императрицу нашу разлюбезную, коль потребуется, головы не пожалею.