Едигир со скрытой усмешкой разглядывал стоявшего перед ним и думал, что легко мог бы сбить его с ног, завладеть оружием, а уж потом справиться и со вторым.
Но что бы это дало? Убьет их и опять останется один? Нет, не за этим он пришел и не станет причинять им зла.
И он кивнул головой, подняв вверх правую руку и выставив один палец, а потом указал в сторону кустов и потряс отрицательно головой, давая понять, что там никого нет.
– Один, говоришь, – недоверчиво переспросил стоявший перед ним Федор, – слышь, батя, говорит, будто один пришел, – крикнул он обернувшемуся пожилому мужику.
Тот подошел ближе и стал внимательно разглядывать Едигира.
– Мало ли чего он скажет, верь им. Они по одному не ходят. Но этот, кажись, и впрямь один будет. Вишь, оборванный весь. Бежал, что ли, от кого?
– Видать так и есть, – согласился молодой.
– Куда идешь, кого ищешь? – спросил опять на сибирском наречии пожилой мужик Едигира.
Тот пожал плечами и неопределенно махнул рукой.
– Бродяга, значит? Ну, чего с тобой делать, коль пришел? Не выгонять же… Заходи в избу, гостем будешь… – Показал он Едигиру на дверь. Тот наклонился было к оружию, но молодой остановил его движением руки и отодвинул лук и саблю в сторону.
– Не надо. Воевать пока не с кем, – объяснил пожилой мужик.
Вошли в избу, сели на лавки. Хозяева разместились поближе к двери, прислонив ружья к стене.
– Как зовут? – спросил пожилой.
Едигир, чуть подумав, решил, что ни к чему открывать посторонним людям свое настоящее имя, и громко сказал:
– Батыр.
– Батыр, говоришь. Богатырь по-нашему, значит. Пусть так будет. А меня Тимофеем звать, а это сын мой, Федор. Понял? А прозывают нас Бортниками за то, что пчелок держим да медок с них собираем. Живем же мы под господами Строгановыми, которым эти земли от государя нашего даны в пользование. Уразумел?
Едигир согласно кивнул, с интересом разглядывая хозяев. Неожиданно он почувствовал, насколько устал от скитаний, ежедневных опасностей и тревог. Глаза у него начали закрываться, и он, почти не слушая речь Тимофея, склонил голову на грудь.
– Э-э-э, да ты, мил человек, однако, и впрямь притомился, – проговорил тот, заметив, что гость их почти засыпает, – вон ложись на лавку да поспи малость. А мы с Федькой обед сготовим, тогда тебя и подымем.
Едигир послушно кивнул головой, стянул сапоги и примостился на жесткой лавке, подоткнув под голову какую-то тряпицу. Оба мужика вышли наружу, прихватив с собой ружья.
– Откуда он свалился на нашу голову? – спросил отца Федор, поглядывая на закрытую в дом дверь. – Может, бежит от кого, тогда надо следом других ждать. А как они поглядят на то, что мы этого приняли? Худа бы не было…
– Кто его знает, откудова нынче худа ждать, – задумчиво проговорил Тимофей, – от наших воров-бродяг или от ихних. Тут земля порубежная, можно сказать, ничейная, беды жди хоть утром, хоть вечером. Все в руках Божьих. Ладно, там видно будет, что почем, а пока айда обед готовить, собаки и те не кормлены.
Едигир, казалось, проспал совсем немного, но, открыв глаза, понял, что день клонится к вечеру, и, натянув сапоги, вышел из избы.
Хозяева встретили его с улыбкой, и Тимофей, указывая место рядом с собой, пригласил:
– Вовремя встал, а то уже и будить думали. Здоров ты спать. Садись, похлебай что Бог послал.
Из рассказов старика Едигир понял, что живут тут они с сыном только летом, добывая мед, а на зиму уходят в городок, что отстоит недалеко, за ближайшим лесом.
– Тут гари были, вишь, лес поваленный лежит, а после огня хорошо иван-чай растет. Его пчелки особо любят и, почитай, весь взяток с него берут. А уж мы потом у них заимствуем. Видел когда-нибудь, как пчелки живут? Не видел? Да, ваш народ пчел, однако, вовсе не привычный держать. Завтра поведем тебя с собой, покажем, что к чему. Хочешь поглядеть, поди?
Едигир, не отрываясь от еды, молча кивнул головой. Ему было странно, что мужчина без умолку может так много говорить, даже во время еды. Так могли тараторить лишь женщины, которые в присутствии мужа замолкали и отвечали, только когда их спрашивали. Тимофей же тараторил, перемежая русскую речь словами сибирского наречия. Часть слов Едигир понимал, об остальном лишь догадывался по жестам и интонации.
Зато сын старика, Федор, был молчун и продолжал недоверчиво поглядывать на Едигира. Собаки тоже не приняли незваного гостя и щерили острые клыки в его сторону.
– Ты бы о себе рассказал, – меж тем попросил Тимофей, заканчивая еду.
– Враг пришел, я ушел, – ответил Едигир.
– Враг, говоришь? Да… А откудова пришел? – не унимался любопытный Тимофей.
– Бухара. Кучум зовут.
– Из самой Бухары?! – изумился тот. – Слышь, Федька, из Бухары приперлись, а? И тебя, выходит, погнали? А ты у них кто был? Князь или из простых, как мы?
– Батыр, – все также коротко отвечал Едигир, – воевал.
– Так я и понял. Воин, значит, ратник по-нашему. А чего один-то? Других всех поубивали, что ли? Да… неисповедимы дела Господни.
Но большего они от Едигира так и не добились. А на другой день спозаранку повели его смотреть пчел.
На склоне горы, покрытой зеленью разнотравья, стояли толстенные колоды с отверстиями в боку. Из них вылетали маленькие насекомые и уносились в сторону склона горы, а их место тут же занимали другие тяжело опускающиеся на лоток пчелы. Гудение насекомых было слышно издали, и Едигир невольно замедлил шаг, ощутив в их жужжании опасность.
– Ага, испужался… Без дела к ним не суйся, а то так нажегают, что свои не узнают. На-ка вот, надень, – и он подал Едигиру связанную из конского волоса сетку-накидку, надев точно такую же на себя.
Едва Едигир подошел к пчелиным домикам, как тут же несколько насекомых ткнулось в сетку, поползли, натужно жужжа, перед лицом. Он испуганно мотнул головой, пытаясь сбросить их, но они цепко держались на сетке, издавая неприятное предостерегающее гудение.
– Да не обращай ты на них внимания, сами слетят, нужен ты им, – проговорил оглянувшийся на него Тимофей, – иди ближе.
Пересилив себя, Едигир подошел к пчелиным колодам, проклиная момент, когда согласился пойти сюда. Тимофей же осторожно поднял крышку на одной из колод и позвал его:
– Глянь-ка, глянь, как они там живут.
Едигир с интересом заглянул и поразился обилию пчел внутри колоды. Казалось, вся внутренность огромной пустотелой колоды заполнена снующими беспорядочно насекомыми. Они ползали по бело-желтым сотам, в которых виднелись блестящие капельки меда, ползали друг по дружке, и никто не пытался скинуть соседа, не было драк, как случилось бы непременно меж людьми. Но больше всего поразил Едигира дурманящий чудный запах, исходящий от пчелиного семейства. Он напоминал запах цветущей лесной поляны, но был гораздо многообразнее и слаще. Его хотелось вдыхать и вдыхать до бесконечности, он не возбуждал человека, как, к примеру, запах березового сока, вызывающий щемящее чувство одиночества, неприкаянности, а умиротворял, успокаивал. Какое-то чудное действие скрывалось в аромате, исходившем от пчелиной колоды, а стройный гул рабочей семьи лесных тружениц наводил на размышления о жизни. Хотелось упасть рядом с гудящей от движения пчелиной массой на гибкую, упругую траву и, закрыв глаза, слушать и слушать натруженный гул крылатых работниц, вдыхать, втягивать в себя чарующий дух лесных соцветий, собранных и снесенных ими в почерневшую от солнца и дождей колоду.
Тимофей, увидев, как жадно вглядывается его спутник внутрь пчелиного домика, с легкой улыбкой наблюдал за суетой пчел и, вдыхая в себя ни с чем не сравнимый медовый аромат, не спешил ставить на место верхнюю крышку, позволяя ему налюбоваться вдоволь работой лесных тружениц.
Вдруг Едигир почувствовал на лице легкое прикосновение и, скосив к носу глаза, увидел ползущую под сеткой пчелу. Он тут же засунул руку внутрь, чтобы сбросить ее, но не успел. Пчела вонзила острое жало прямо в щеку. Он вскрикнул от боли, замахал руками, и пчелы, привлеченные его резкими движениями, бросились в атаку. Боль, нестерпимая боль заставила Едигира броситься вон от пчелиных колод, громко крича и мотая головой. Он стремительной рысью пронесся мимо уставившегося на него с изумлением Федора и дальше по тропинке, не обращая внимания на хлещущие по лицу ветви, устремился к речушке, с ходу влетел в нее и нырнул с головой, скрываясь от наседавших на него пчел.
– Вот тебе за любопытство! Вот тебе за глупость! – ругал он себя, выплевывая речную воду.
Когда Тимофей и Федор подбежали к речке, то увидели черную голову гостя, торчавшую из воды.
– Сильно нашпокали, видать? – крикнул ему Федор. – Пошли в дом, у меня корешок есть, мигом боль снимет. А уж потом салом медвежьим натру, должно полегчать.
К вечеру лицо Едигира оплыло и сделалось похожим на бурдюк, наполненный водой. Вместо глаз на нем остались едва заметные щелочки, и он с трудом разжимал веки, чтобы разглядеть хлопочущих над ним старика с сыном. А те, чувствуя свою вину, старались вовсю. Тимофей сменял одну примочку другой, давал чесночную воду, но опухоль не спадала.
– Ай, – махнул рукой Едигир, – пройдет.
Но опухоль на другой день стала еще сильнее. Кожа на лице натянулась, мышцы одеревенели, в голове стоял сплошной звон.
Ближе к полудню лежавший в избе Едигир услыхал топот лошадиных копыт и голоса подъехавших всадников. Вскоре в дом вошел Тимофей и тихо сказал, наклонясь к больному:
– Слышь, тут с городка двое приехали, спрашивают, кто ты да откудова. Я им объяснил как мог, а они просят тебя позвать. Пошли на двор.
Выйдя на яркое солнце, Едигир сквозь опухшие веки с трудом различил двух сидящих подле избы воинов в кольчугах и шлемах. Они внимательно разглядывали его и, когда он подошел поближе, разразились громким смехом:
– Ну, Тимоха, славно басурманина твои пчелы отделали! Так ни один боец в драке не разукрасит!
– Сам ты, Тренька, тварь божья, а пчелок моих таким словом дурным не зови. А то у меня в избе в коробе специально припасены самые злые подружки для таких, как ты. Хошь вынесу?
– Избави Господь, – засмеялся тот, – и не вздумай, а то сбегу мигом. Я их шибко не жалую.
– Зато мед мой любишь больше всего на свете. А?
– Так то мед…
– Хватит языки чесать, – прервал их болтовню другой ратник, – спроси его, из каких мест он прибыл и что там за враг объявился.
Тимофей повторил вопрос, и Едигир ответил так же, как раньше:
– Из Бухары пришел враг моего народа именем Кучум.
– В какие места? Как зовутся? – Тимофей опять перевел вопрос.
– Кашлык зовется. На Иртыше, – сдержанно сообщил Едигир.
– О-го-го откудова, – удивились оба воина, – долго шел, видать.
– Долго, – подтвердил Едигир и, не прощаясь, пошел в дом.
Воины вскоре уехали, наказав бортникам сообщать обо всех, кто появится на их заимке, воеводе в крепость.
Так Едигир и остался жить с Тимофеем и Федором. Правда, подходить к пчелиным колодам он уже никогда не рисковал более. Зато охотой он мог заниматься беспрепятственно. Собаки вскоре признали его и сопровождали во всех вылазках и походах по окрестным лесам.
Постепенно он научился понимать отдельные слова, которые по складам повторял ему Тимофей.
– Лес… Вода… Земля… – Показывал он Едигиру по сторонам.
– Лес… Вода… Земля… – Повторял Едигир с легкой улыбкой, радуя старика.
– Гляди-ка, а? Быстро у тебя выходит, скоро по-нашему калякать начнешь. Молодец!
Федор редко принимал участие в их беседах, постоянно пропадая в лесу. Он почти не охотился и лишь иногда приносил пойманную в силки тетерку или рябчика. Зато в заплечном мешке он притаскивал какие-то камни и сваливал их подле дома.
– Зачем они ему? – поинтересовался Едигир у Тимофея, когда Федор в очередной раз приволок целый мешок камней.
– Как зачем? – удивился тот в свою очередь. – Неужели не понял еще? Железо в них. Потом свезем в городок и там, в кузне, железо и выкуем, а уж потом из него и ножи, и сабли – все, чего хочешь.
Едигир взял в руки один из камней и стал разглядывать красноватые прожилки на нем. Камень был необычайно тяжел и увесист.
– Чего? Тоже интересно? – спросил подошедший Федор. – Вот в городок придем, покажу, как из них железо добывают.
Но более всего Едигира интересовали ружья. И однажды он попросил Федора, чтобы он показал, как с ним обращаться. Тот согласился не сразу, переговорив предварительно с отцом. Но тот лишь рассмеялся:
– А чего бояться, покажи нашему богатырю, пущай поглядит.
Федор взял березовую чурку и отнес ее на противоположный конец поляны, установил на пенек. Потом вынес из дома ружье и принялся засыпать через дуло черный порошок, поясняя при этом:
– Эта штука зовется пищалью. Понял? В нее я порох засыпаю по мерке. Много нельзя, а то разорвет. Теперь пулю внутрь вгоняю. – И он тонким железным стержнем затолкал обернутую в промасленную кожу свинцовую круглую пулю. – Теперь порох сыплю на полку для затравки. Вот. – Федор выбил кресалом огонь, раздул трут, а от него поджег длинный тонкий фитиль и поднес его к полке. Глухо бухнул выстрел, и чурка упала с пенька.
– Видал? – с торжеством спросил Федор. – Попал! – Он бросился к чурке и, подняв ее с земли, показал Едигиру. – Вот она пуля.
Едигир подошел ближе и увидел застрявший в дереве сероватый кусочек металла.
– Долго, однако, – проговорил он пренебрежительно, – давай снова.
– Зачем? – удивился Федор. – Я же показал тебе, как бьет. Зачем порох переводить?
– Давай! – упрямо повторил Едигир и взял свой лук.
Федор пожал плечами и поставил чурку на то же место, где она стояла до выстрела. Потом взял пищаль и начал засыпать порох по новой. Едигир же выхватил из колчана стрелу и послал ее точно в то отверстие, куда вошла пуля. Затем следующую… Еще одну… И еще… Еще…
Федор только головой крутил, поглядывая, как ровно одна к другой втыкались стрелы в березовый чурбак. Наконец он закончил заряжать и изготовился к выстрелу.
– Зачем мертвому стрелять? – пренебрежительно спросил Едигир. – Мертвый! – выразительно ткнул рукой в его сторону.
– Мертвый, мертвый, – проворчал тот, – а я заранее его заряжу, и только ты начнешь лук вытаскивать – бах! – и готово! Понял?
Но Едигир, не слушая его, с усмешкой направился к Тимофею, который наблюдал за ними со стороны.
– Мертвый! – показал еще раз Едигир в сторону Федора. – Мое оружие лучше. Так? Зачем вам эти железные палки, когда они только и могут бух-бух, а больше ничего. Тьфу!
– Сам ты мертвый, обиделся Тимофей, – не смей так говорить, а то и впрямь сглазишь. Все под Богом ходим. А коль ты такой умный, то чего к нам явился?
Неожиданно заворчали собаки, лежащие у ног Тимофея, вытянув морды в сторону леса.
Потом соскочили с места и кинулись в заросли. Едигир внимательно прислушался и настороженно поднял правую руку вверх:
– Кони… Много коней. Ваши могут оттуда приехать?
– Не, – мотнул Тимофей головой, – с той стороны вряд ли. Да и не ездят они по несколько человек враз. Двое, разве что. Тут скорей кто-то из твоих сородичей будет. А вот с добром или со злом – кто знает.
– Заходите в дом и заряжайте свои ружья, – тоном, не терпящим возражений, приказал Едигир, – сейчас проверим, на что они способны.
– Вот ведь накаркал! Как есть накаркал! – Запричитал Тимофей. – Федька, айда в дом. Никак басурманы пожаловали. Надо бы наших как-то предупредить, – уже ни к кому не обращаясь, пробормотал старик, поспешно ковыляя к дому.
Федор уже бежал вслед за отцом, неся на плече пищаль с горящим фитилем.
– А ты как? – спросил он на ходу у Едигира. – К ним, что ли, пойдешь или с нами останешься?
– Я сам по себе, – ответил Едигир, торопливо выдергивая стрелы из березового чурбака, – там видно будет.
– Да… как волка не корми, а он… – Обронил Федор, заходя в дом и плотно прикрывая дверь.
Едигир, закончив собирать свои стрелы, поправил кинжал на боку и спокойненько уселся на землю посреди поляны, положив рядом колчан и лук. В это время из леса выскочили собаки, злобно лая, и юркнули под дом, продолжая рычать оттуда. На поляну вылетели один за другим трое всадников в боевых доспехах с копьями в руках. Они осадили коней и стали осматриваться, настороженно поглядывая на дом. Едигира, спокойно лежавшего на траве недалеко от дома, они не заметили.
– Эй, кто там есть, выходи, – крикнул один.
Тимофей высунул голову в дверь и крикнул:
– Чего надо? Говори так, а выходить не стану!