В маленькое оконце, напоминавшее больше бойницу для стрельбы, просунулось пищальное дуло, направленное на всадников. Те заметили это и громко загалдели, загораживая себя щитами.
– Мы тебе плохого не сделаем, чего боишься. Моя с тобой говорить хочет, выйди к нам.
– Чего хочешь узнать? Спрашивай! – прокричал старик в полуоткрытую дверь.
– Зачем боишься? Ты нам не нужен. Скажи, сколько людей в городке есть.
– Ишь чего захотел! Скажи ему! Сколь есть – все там.
– Какой вредный, однако, будешь, а? Придется тебя достать силой, коль сам не выходишь. Тащите его сюда, – приказал всадник, видимо, старший из них.
Но тут сзади раздался спокойный голос Едигира:
– Может, уважаемый мне ответит, зачем ему нужно в городок?
Всадники крутанулись на месте, направив копья на него. Старший спросил с удивлением:
– Кто спрашивает меня об этом?
– Я их гость…
– Ах, так?! Взять его! – крикнул старший своим нукерам.
Те, казалось, только и ждали этого момента. Один из них быстро отцепил от седла волосяной аркан и занес руку для броска. Но стрела Едигира выбила его из седла, аркан упал на землю, и лошадь, оставшись без седока, отскочила в сторону. Второй воин не стал медлить и, низко пригнувшись, закрылся круглым щитом, выставив перед собой копье, поскакал на Едигира.
В несколько прыжков Едигир достиг лошади убитого им воина, запрыгнул в седло, поднял ее на дыбы, и следующая стрела впилась в нападающего.
Из троих, выехавших к дому, в седле остался один, судя по богатой одежде, юз-баша или кто-то из ханских мурз. Увидев, что его люди валяются на земле, он громко крикнул в сторону леса:
– Нукеры, ко мне! – и, выхватив из ножен саблю, помчался на Едигира, который не имел ни щита, ни сабли для боя. Ловко уклонившись от первого удара, припав к седлу, он погнал коня вдоль кромки леса. Юзбаши кинулся за ним.
Едигир увидел, как на поляну один за одним выезжают другие всадники. Тогда он решил скакать по тропе в сторону городка, в надежде увести отряд за собой подальше от дома. Но тут громко ухнул выстрел, и лошадь юзбаши упала на землю, придавив собой ногу всадника. Тот закричал, пытаясь высвободить ногу, оглядываясь в сторону своих нукеров. Но они были далеко от него.
Едигир, воспользовавшись моментом, развернул коня, подъехал к упавшему воину и выдернул его из-под бившегося в предсмертных судорогах животного, сорвал с юзбаши кушак и ловко скрутил ему руки сзади. Затем снял с седла аркан и набросил на шею. Оглушенный падением, он даже не пробовал сопротивляться, а широко раскрытыми глазами уставился на Едигира, тяжело дыша.
– Надо бы тебя прикончить, да, может, пригодишься еще, – проговорил Едигир, заскакивая в седло и натягивая аркан на шее пленного.
Меж тем со стороны дома раздалось еще несколько выстрелов, и конники, столпившиеся на опушке, с криками кинулись врассыпную, не предпринимая особых попыток ворваться в дом. Несколько человек погнали коней за Едигиром, видимо, надеясь освободить юзбаши. Но из дома опять грянули один за другим два выстрела, и еще две лошади покатились по земле.
– Однако хорошо стреляют, – удовлетворенно отметил Едигир, – из лука так и не вышло бы.
Он подтащил хрипящего пленника к себе и спросил:
– Сколько с тобой людей? Отвечай, а то… – и провел краем ладони по горлу.
– Полсотни, – выдавил с трудом тот, – отпусти меня, и я уведу их.
– Сейчас… Отпущу… Жди. – И потащил упирающегося пленного за собой к дому.
Федор выскочил навстречу, помог втащить в избу упирающегося юзбаши, толкнув его в дальний угол.
– Ну, ты даешь! – восхищенно поглядел Федор на Едигира. – Точно батыр-богатырь! Я и не видел еще такого…
– Ладно, – отмахнулся Едигир, – как дальше будем?
– Наших с городка надо поджидать, – оторвавшись от смотрового оконца-бойницы, ответил Тимофей, – услышат выстрелы, поди, придут на выручку. Ай! – вдруг вскрикнул он и схватился за левую руку. – Достали-таки, окаянные! – и он, повернувшись, указал на торчавшую в предплечье стрелу с ястребиным оперением на конце.
– Сейчас, батя, вытащу, – бросился к нему Федор. А со стороны леса уже неслись громкие крики нападающих, и Едигир, глянув в оконце, увидел, что около десятка человек идут кто с луками, а кто с копьями наперевес на приступ дома. Он выбрал переднего и послал стрелу. Раздался громкий вопль, и в оконце одна за другой влетели две ответные стрелы, воткнувшись в пол.
– А ну, иди сюда, – схватил Едигир за плечо юзбаши и подтащил его к оконцу, – пускай они в тебя стреляют.
– Юзбаши взвыл, дернулся и попытался отскочить от оконца, но Едигир пригнул его головой вниз и приказал:
– А ну, кричи им, чтобы прекратили стрелять, а то тебе худо будет. Кричи, тебе говорят!
– Не стреляйте! – закричал юз-баша.
– Так-то оно лучше, – усмехнулся Едигир, – хоть на что-то годишься.
– Кажется, наши скачут, – проговорил Тимофей, прислушавшись, – слава тебе, Господи.
И точно, раздался топот лошадиных копыт, потом грянуло несколько выстрелов, нападающие громко заверещали и кинулись в лес. В это время пленный, сумевший освободить связанные руки и никем не замеченный, пробрался к двери и кинулся наружу.
– Держи его! – крикнул Федор и схватился за ружье.
– Не уйдет, – ответил Едигир, метнув под ноги беглецу свой лук, и тот, запнувшись, упал с крыльца, покатился по земле прямо под ноги прибывшим из городка воинам. Двое из них спрыгнули с коней, навалились на барахтающегося под ногами юзбаши, ловко скрутили ему руки.
– Ну, сынки, спасибо вам! – Тимофей вышел из дома и сел на крыльцо, оглядывая всех радостными глазами. – А я уж думал все – али спалят, али в полон угонят. Спасибо батыру нашему, ловко он с ними разделался, а то бы… – и он безнадежно махнул рукой.
Прибывших на выручку было около десятка человек, но у каждого имелась пищаль и поверх кольчуги одеты поблескивающие синевой стальные панцири.
– Ладно, что дозорные услышали пальбу. Воевода нас и выслал, а то бы и впрямь спалили вас басурманы, – подкручивая длинный ус, проговорил широкий в плечах всадник на гнедом мерине, – видать, боле вам тут оставаться нечего. Собирайтесь быстрей да айда с нами в городок.
– А пчелок бросать, что ли? – жалобно спросил Тимофей.
– И руду, что насобирал, взять бы надо, – подхватил Федор.
– Коль жизнь не дорога, то оставайтесь, караульте своих пчел. А руде чего сделается, потом возьмешь.
– Ладно, – вздохнул Тимофей, – сейчас готовы будем. А ты куда? С нами пойдешь или в иное место? Чего думаешь? – обратился он к Едигиру.
Тот стоял чуть в стороне от всех, опираясь на лук, и внимательно разглядывал прибывших воинов. Его и самого давно мучила мысль, куда идти дальше. Обратно пути не было, а значит… значит, придется идти в городок. Будь, что будет. И он кивнул головой:
– С вами пойду.
– Ишь ты, – удивился длинноусый, – по-нашему калякает. Раз добрый воин, то почему не взять, – ответил он на вопросительный взгляд Тимофея, – в крепости каждый воин сгодится.
…Так Едигир оказался в городке у русских купцов Строгановых. Больше всего на свете поразили его в крепости мощные стены, срубленные из вековых бревен и двуглавая церковка со звонницей. Она смотрелась весело и нарядно, светясь осиновыми лемешками, покрывавшими шатер крыши. На куполах поблескивали медью кресты, словно раскинувшая крылья птица, что устремилась в небо, да так и не взлетела, застыв на острие купола. Вечерами внутри церковки зажигались огоньки лампад и свечей, струились тонкие запахи, притягивая к себе обитателей городка.
Увидев первый раз бородатого батюшку в длинной до земли темной одежде, неторопливо идущего меж домов, Едигир остановился и долго следил за ним, пока тот не вошел в церковь. Это про них рассказывали некогда купцы, побывавшие в Московии. Пугали Едигира, что придут русские бородатые попы, порушат богов, заставят молиться и почитать своего бога.
Было в тех рассказах что-то пугающее и одновременно притягивающее. Хотелось узнать, чем русские боги отличаются от сибирских. Может, не так они и страшны? Кто знает…
Едигиру хотелось войти в церковь, поглядеть, как русские люди беседуют со своим богом, что просят у него, какие подарки несут. Но он долго не решался переступить порог сумрачного жилища чужих богов, боясь, что прогневит своих, ему покровительствующих. А тот, русский бог, примет ли он его, поможет ли…
Разрешил его сомнения Тимофей, заметив любопытство Едигира к русскому храму. Их поместили на жительство в доме, где уже обосновались несколько воинов, занятые охраной крепости. Как-то вечером Тимофей с сыном, надев новые чистые рубахи, расчесав смазанные душистым маслом волосы на пробор, направились вслед за остальными мужиками из дома. Взглянув на одиноко сидевшего на лавке у окна Едигира, Тимофей спросил:
– Может, и ты в храм с нами пойдешь? Мы тебя не неволим, но хоть посмотри на службу, послушай. А там уж сам решай – оставаться тебе дальше или обратно сбежишь. Пошли с нами.
Не желая обижать их, Едигир пошел на службу. В церкви собралось почти все население городка. Люди стояли, обнажив головы, перед батюшкой, что-то громко читающим по толстой книге, лежащей перед ним. Задняя стена храма была изукрашена деревянной резьбой в виде чудных цветов и плодов. Там же висели разного размера доски, с которых на Едигира смотрели бородатые лица людей. В центре помещалось изображение женщины с ребенком на руках. Она нежно прижимала дитя к себе, и взгляд ее, направленный поверх людских голов, задумчивый и печальный, таил легкую грусть и скрытое страдание.
– Кто это? – спросил Едигир шепотком у Тимофея и кивнул в сторону женщины с ребенком на руках.
– То Богородица, – так же тихо шепотом ответил он и перекрестился, – мать Христова.
– А он кто?
– Христос? Он – Сын Божий и Спаситель наш.
– От чего спаситель? От врагов?
– И от врагов тоже. Его Господь отправил на землю, а люди распяли. Давно это было.
– За что? – поразился Едигир.
Но на них начали оглядываться, и Тимофей махнул рукой, показывая, мол, не место для разговоров.
А вечером Едигир долго выспрашивал у старика, кто такой Христос и почему он пришел на землю, кто его родители и о многом другом. Тимофей терпеливо, как умел, отвечал ему, а потом посоветовал:
– Ты бы к батюшке сходил, он лучше расскажет обо всем. А захочешь, так и окрестит тебя в нашу веру.
– Это как окрестит?
– Молитву над тобой прочтет и будешь одной веры с нами. Крест на шею повесит, чтобы защищал тебя от врагов…
– Как защищал? – не понял тот. – Я себя и сам могу пока защитить.
– Себя ты от людей можешь защитить, а вот от чертей да бесов сам не сможешь. Для этого крест и нужен человеку.
– А креститься зачем? – не унимался Едигир.
– Слушай, я тебе не батюшка! – не выдержал старик. – Вот как придешь к нему обо всем и выспрашивай. Понял?
– Понял, – вздохнул тот.
Через несколько дней Тимофей сообщил Едигиру, что батюшка ждет их и готов переговорить обо всем, что тому интересно узнать о вере христианской. Сам он готов быть толмачом при Едигире, поскольку русской речи он хорошо пока не знает.
Едигир воспротивился было такому повороту. Не привык, чтобы кто-то решал за него то, что он и сам в состоянии решить. Но Тимофей и не пытался уговаривать, а лишь пожал плечами: «Не хошь, как хошь». Чуть посидев, Едигир наконец решился: «Будь что будет». Он всегда сможет обратиться к своим богам и отвергнуть русского. А узнать о таинственных русских божествах было интересно. Что-то подталкивало его, звало, манило.
Батюшка встретил их со степенной сдержанностью и больше расспрашивал Едигира: кто он да откуда, как попал в городок. Его проницательные темные глаза смотрели на собеседника со вниманием и сочувствием. Казалось, именно с него списаны лики святых, находящихся в церкви. Едигира так и подмывало поинтересоваться – не его ли предки изображены на стенах.
Потом Едигир приходил к батюшке еще несколько раз и даже пытался спорить с ним, заступался за своих богов, которых батюшка помянул недобрым словом. Но далеко ему было до опытного в подобных спорах священника, который, оставляя за собеседником право выбора, в то же время твердо и без нажима подводил его к мысли о временности бытия на земле, о вечном блаженстве и путях спасения души. Перед Едигиром как будто новый мир открылся, наполненный красками и оттенками. Домой он возвращался грустный и задумчивый, но и просветленный иным зрением на вещи и людей, его окружающих. Хотелось вернуться обратно, спросить еще о чем-то, возразить, усомниться в законах христианских…
Днем он беспрепятственно мог уходить в лес и бродить в одиночестве, размышляя обо всем. Не было рядом старого шамана, с которым мог бы посоветоваться, обратиться к богам… Он был один в новом незнакомом мире и даже стал ловить себя на мысли, что боится… Боится не смерти, а пустоты, возникшей неожиданно в нем. Она пугала больше всего.
Он подошел к огромной разлапистой березе с обломанной верхушкой и, прислонясь к стволу, зашептал:
– Как мне жить одному на свете, потерявшему все. Нет у меня ни брата, ни жены, ни детей. Нужна ли мне жизнь? Зачем она мне? У тебя, береза, вон, сколько родни и подруг – протяни ветку – и достанешь. А мне тяни не тяни руку, а чужие люди кругом. Почему оставили боги меня? Чем я прогневил вас?
Налетел слабый ветерок. Зашелестели листочки на березе, зашушукались меж собой. Слышится Едигиру, будто смеются они над ним, а совета дать не желают.
– Смеешься? – вскрикнул он. – Смешной я, да? Чужой я тебе? А вот русский батюшка говорит, что любить ближнего надо, как себя самого. И я хочу, пусть любят меня и сам любить хочу. Хочу!
Стих ветерок, улетел дальше. Успокоились листочки на березовых ветвях, опустились на лицо плачущего мужчины, гладят, ласкают, отирают слезы.
– Спасибо тебе, береза. Утешила. Выходит, больше и некому. Обратно мне хода нет на свои земли. Тут жить надо. Приму их веру. Может, так и надо.
Вечером он вошел в храм задолго да начала службы и обратился к священнику:
– Хочу одной веры с вами быть. Креститься хочу.
– Выходит, наставил тебя Господь, коль так решил. Не спешишь ли, сын мой? Нет ли в сердце твоем корысти какой или злобы?
– Не знаю, что это. Хочу, чтобы помог Бог христианский вернуть мне земли предков моих. Хочу одолеть врагов своих.
– Коль те враги веры христовой, то Господь даст тебе силы в борьбе с агарянами неверными. Но о каких землях ты говоришь?
И Едигир решил открыться батюшке, рассказать, как был изгнан из земли своей, как хотел умереть, но очутился здесь.
– То все промысел Божий, – положил ему руку на плечо священник, вглядываясь пристально в глаза, – выходит, не простой ты человек, а князь сибирский. Кому еще открылся в том?
– Никому не говорил. Зачем?
– И правильно сделал. Одному Господу известно, кому уготовано царствие его земное и небесное. Но вижу, не готов ты пока для борьбы с врагами своими. Нет в тебе веры. А без веры сгинешь в первом же бою.
– А когда она придет? Вера?
– То опять же Господу известно. Молись и проси, чтобы дал сил тебе. Вера с молитвой приходит. Надо бы тебе по святым местам походить, со старцами побеседовать, себя испытать. Тогда и откроется тебе замысел Господень, направит он тебя на путь истинный. Слышал я, будто собирают обоз в Москву по зиме везти. Попрошу воеводу, чтобы направил тебя с тем обозом. А там сам смотри. Пока же молись Богу, как умеешь, по-своему, а завтра и окрещу тебя. Скажи Тимофею, чтобы пришел, крестным твоим будет.
– Хорошо, – наклонил голову Едигир, – скажу.
– А какое же имя тебе выбрать? – Батюшка открыл книгу в толстом кожаном переплете и перевернул несколько страниц, зашевелил губами, водя пальцем по темным буквам. – Значит, не простой ты человек, говоришь? Княжеского роду… Царского, по-нашему, можно сказать. А завтра, как есть, день святого Василия значится. Василий с языка греческого и переводится как «царственный». Вот ведь оно как получается… Гляди-ка. – Повторял он в задумчивости.