– Мне бы повидать коменданта, а? – вкрадчиво, с располагающей улыбкой спросил Изотов и положил руки на деревянную загородку, отделявшую вахтершу от прохода.
– Коменданта? – переспросила вахтерша, бросая изучающий взгляд на Изотова. – Вам он зачем? По личному делу?
– По личному.
– Чей-нибудь родственник или знакомый?
– Родственник.
– Чей же? – Изотов увидел в тусклых, некогда серых глазах старухи любопытство. – Я тут всех знаю, не первый год сижу.
Два парня, гогоча и гикая, пронеслись мимо Изотова, едва не сшибив его с ног, перемахнули через ступени и выскочили на улицу.
– Во кобели, во кобели, – укоризненно качала головой старуха. – Хоть бы ноги поломали… И воспитывают их, и в театры водят, и телевизор-то им купили – все нипочем. Балбесы… Ну и чей же ты родственник?
– Красильникова Гоши.
– М-м, – неопределенно промычала вахтерша. – Красильникова… А чегой-то я его не припоминаю. Высокий такой, да? Видный…
– Ну во-от, – разочарованно проговорил Изотов, – а говоришь, что всех знаешь.
– Помню, помню, из шестьдесят девятой, Гоша. Ничего парень, положительный, тихий, не матерится. Ты говоришь – не помню. Я помню тех, кто в глазах рябит. А ваш Гоша – нет: переночует, и целый день его не видно. Его и сейчас вроде бы нет. А ты откуда приехал? Издаля? И чего тебе комендант? Подожди, сам придет.
– Слушай, бабуся, хватит меня допрашивать, – все так же улыбаясь, но настойчиво сказал Изотов, – организуй-ка мне коменданта, быстренько. Мне он нужен по очень важному делу.
– Ну обожди тогда… Мишустина! – крикнула она проходящей по коридору женщине. – Найди-ка Федор Петровича, тут товарищ его спрашивает.
– К вам попасть, как на военный завод, – сказал Изотов.
Старуха развела руками:
– Порядок такой. Не будет порядка в общежитии – знаешь что получится? Не приведи господь…
От нечего делать Изотов прочитал афиши, приколотые к доске, пожелтелый от времени распорядок дня, висящие тут же записки о найденных вещах и обернулся на строгий недовольный голос: «Кто там меня спрашивает?» Седой мужчина неторопливо сошел с лестницы. Изотов, избегая лишних вопросов, тихо сказал, что он из уголовного розыска. Комендант засуетился, стал обходительным, повел Изотова за собой.
– У нас, конечно, всякое бывает, – говорил комендант, заискивающе поглядывая на Изотова, и в голосе его улавливалось беспокойство. – Народу много, текучесть кадров большая. Сегодня работает, завтра уже уволился, за всеми не углядишь…
Они прошли длинный коридор, по которому бегали ребятишки; из кухни неслись запахи щей, жареного мяса, в умывальной шумела вода. Поднялись по внутренней лестнице.
– На первом этаже у нас семейные, на втором – женщины, потом опять семейные, а уж выше – мужчины, – объяснял комендант, борясь с одышкой.
Он стукнул костяшками пальцев в дверь и, не дожидаясь ответа, вошел. В комнате было четыре кровати, посередине стоял стол, захламленный вещами и остатками еды. Небритый парень в расстегнутой нижней рубашке опустил ноги с постели, вопросительно посмотрел на коменданта.
– Спал, что ли? – вместо приветствия сказал комендант.
– Да так, самую малость.
Изотов оглядел комнату, пытаясь определить кровать Красильникова. Над одной висели вырезанные из журналов цветные фотографии красавиц. Они завлекающе улыбались, манили томными, дерзкими, надменными взглядами и как бы насмехались над теми, кто на них смотрит, но не может ими обладать. Изотов подошел ближе.
– Эта кровать Красильникова? – спросил он.
– Нет, рядом, в углу, – ответил парень.
– Он вчера ночевал дома? Когда вы его видели последний раз?
Парень накинул на плечи пиджак, присел к столу, зевнул.
– А чего случилось-то?
– Ты, Василий, отвечай, отвечай, – вмешался комендант. – Не спрашивай, а отвечай.
– Когда я видел его в последний раз? – в раздумье проговорил Василий. – Вчера под вечер, часов в пять. Я эту неделю в ночь работаю. Пришел утром, на часы не смотрел, но было что-нибудь около восьми: я с завода никуда не заходил, прямиком сюда. Пришел – койка его пустая была, застеленная. Так что не скажу, ночевал он или нет. Потом я лег спать, после ночной-то. Часов в пять – я уже встал, умылся – он идет, как и должно – с первой смены. Ну мы с ним почти не говорили. Он занят своими делами, я – своими. Он тут повертелся, взял портфель – а у него большой такой портфель, кожаный, – и ушел.
– Куда, не сказал? – спросил Изотов.
– Нет. А я и не спрашивал – мало ли куда человеку надо. Мы никогда не спрашиваем. Вот. А сегодня он не ночевал – это точно. Когда он заходил, в тумбочке рылся, бросил на кровать носки, так они и валяются. Значит, не был.
– А он что, парень-то пьющий?
– Не-ет… Чего нет, того нет. Я вам скажу, он вообще парень, ну так, между нами, некомпанейский. Мы тут иногда с получки… – Василий осекся, вспомнив о присутствии коменданта, выразительно посмотрел на него и, вздохнув, продолжал: – Федор Петрович уж нас извинит, но не мы одни… Вот, значит, Тихомиров, Гайдулин и я – это их койки – скинемся на пол-литра, закуску кое-какую купим, ну и, конечно, говорим: «Гоша, давай с нами…» Не, ни в какую… Да он и дома-то бывает редко.
– Где же он пропадает?
– Работает и еще учится. На лекции ходит, может, в библиотеку. В комнате много не назанимаешься.
– А где он учится?
– В университете.
Изотов открыл тумбочку Красильникова, подозвал коменданта и Василия. На верхней полке лежала стопка тетрадей и книг. Тут же валялись мыльница, зубная щетка, бритва и еще разные мелочи. Изотов перелистал общую тетрадь, отметил, что Красильников учился на первом курсе физического факультета заочно. В тетради же он нашел сберегательную книжку. Последняя запись была сделана седьмого мая – Красильников внес тридцать рублей, и общая сумма составила четыреста сорок пять рублей. Изотов отметил: Красильников не брал, а только вносил деньги по тридцать-сорок рублей довольно аккуратно, через каждые десять-двенадцать дней.
– Переводы Красильникову приходили откуда-нибудь, не замечали?
Поджав губы, Василий поморгал белесыми ресницами, ответил:
– Нет, как будто не приходили.
– А деньги у него водятся? В долг у него берете? Или, наоборот, он не просит у вас взаймы?
– Так мы что… Мы зарабатываем. Я тысячу сто – тысячу двести в месяц выколачиваю. Одному хватает. Зачем я занимать буду? Ну и он тоже… Но деньги он любит, не то что любит, а считает, все до копейки.
– Почему вы так думаете?
– Хм… Черт его знает. Так не объяснишь. Пожить надо с человеком…
– Ну хорошо, – сказал Изотов, – а девушка у него есть?
Василий вздохнул, улыбнулся, потер небритый подбородок.
– Уж вы и задаете вопросы… Не знаю. Что знаю, я вам все выложил, а чего не знаю, говорить не стану. Он ведь человек неразговорчивый, с нами своими делами не делится, все про себя. Сюда девушки к нему не ходят, я их не видел, ну а там где-нибудь… Его самого надо спросить.
Изотов просмотрел письма – они были от матери, взялся за книги. Присев на кровать, тряхнул учебник по физике. Из него выпали две фотографии. На одной, меньшего размера, была снята вполоборота девушка, юная, круглолицая; на другой – женщина постарше, полная, самодовольная. Изотов обратил внимание на ее подкрашенные губы. Он перевернул фотографии. Надписей не было.
– Кто это? Вы знаете этих женщин? – спросил Изотов, положив фотографии на одеяло.
Василий покачал головой.
– А вы? – повернулся Изотов к коменданту.
– Первый раз вижу. В нашем общежитии они не живут, я вам гарантирую. Ну а если они сюда и приходили, то я их не встречал.
Изотов поднялся, поблагодарил Василия, взял с собой кое-какие тетради, письма, фотографии, сберегательную книжку и пошел, сопровождаемый комендантом.
– У вас где-нибудь есть телефон?
– Да, пожалуйста, у меня в комнате – услужливо ответил комендант и наконец решился спросить: – А вы мне не скажете, что все-таки случилось? – И поспешил добавить: – Можете быть уверены, что я никому ни слова…
– Красильников убит сегодня ночью, – сказал Изотов.
– Что вы говорите?! – ужаснулся комендант, останавливаясь и качая головой. – И неизвестно кто?..
– Да, ищем, – ответил Изотов. – Я вас вот о чем попрошу: я сейчас выпишу повестки, вы их передайте тем двоим в комнате – Тихомирову и Гайдулину, пусть завтра зайдут ко мне в управление.
Пока Изотов писал, комендант ходил по комнате; от тяжелых шагов его дребезжал стакан, придвинутый к графину.
– Вот ведь чертовщина какая, – заговорил комендант, не заботясь, слушает его Изотов или нет, – случится с человеком что-нибудь этакое, начинаешь задним числом копаться в памяти и вспоминаешь о нем всякую ерунду. Я не знаю вашу работу, может, вам это совсем и не нужно, но я вспомнил, что на днях Красильникову все время звонила какая-то женщина…
При слове «женщина» Изотов перестал писать и взглянул на коменданта:
– Откуда вы знаете?
– Да я сам разговаривал с ней, по этому телефону.
– Вот как? – заинтересовался Изотов, отставляя стакан. – Ну и что?..
Комендант остановился, широко расставив руки, медленно произнес:
– Да нет, ничего, вы там, наверху, спрашивали о женщинах, а мне как-то невдомек, только сейчас, придя сюда, вспомнил.
– А раньше ему звонили женщины?
– В том-то и дело, что никто никогда… Мы вообще проживающим здесь не разрешаем давать этот телефон, служебный он. Так вот, в тот день, во вторник это было, два дня назад…
– То есть десятого?..
– Ага, десятого. Я полдня на заводе был, в АХО, потом пообедал и приехал сюда. Что-нибудь в шесть – начале седьмого звонит она, просит позвать Красильникова. Я отвечаю, что мы к телефону не зовем. Ведь дай всем волю, каждому трезвонить начнут, только знай бегай по этажам, работать некогда будет. Хотел уже положить трубку, а баба настырная такая, извиняется, говорит, что у нее какое-то очень важное дело и срочное, ну просто умоляет меня, чуть не плачет. А тут как раз уборщица сидела, Мелентьева. Я ее и послал в шестьдесят девятую. Мелентьева-то как услышала, что Красильникова спрашивают, говорит: «Да она целый день сегодня звонит, могла бы уж сама сто раз приехать, не барыня…»
– А какой голос был у женщины, вы запомнили?
– Какой голос? – озадаченно переспросил комендант. – Обыкновенный. Голос как голос…
– Низкий, высокий, звонкий, глухой, молодой женщины или пожилой… Разные же бывают голоса, – настаивал Изотов.
– Чистый голос, не сиплый, молодой, может быть, немного резковатый, – ответил комендант, подумав.
– Ну и что потом? Пришел Красильников?
– Пришел, и они стали разговаривать.
– Он называл ее имя?
– По-моему, нет.
– А о чем он говорил?
Комендант виновато развел руками, вздохнул.
– Кабы знать, я бы, конечно, прислушался. А у нас ведь как: один зашел, другой, этому что-то нужно, тому тоже… Разве будешь слушать, что там болтают по телефону?
– Ну о чем хоть речь-то шла? Долго они разговаривали?
– Нет, совсем немного. Мне кажется, договаривались о чем-то. О свидании, наверно. Потому что Красильников сказал: «Ладно, приду». Это я запомнил. Еще подумал: «Вот ведь молодежь нынешняя – баба на свидание зовет, целый день добивается». В наше время не так было… А впрочем, кто знает, может, больна она, может, и правда дело важное. Разве в чужую душу влезешь?
– Все может быть, – согласился Изотов. – Все может быть…
Он вынул из портфеля листы бумаги, записал все, о чем говорил комендант, прочел ему и попросил подписать. Потом выяснил в управлении, что Чупреев еще на заводе, и позвонил туда.
– Сережа, ты не уходи, дождись меня и задержи кадровиков, дело есть… Я сейчас выезжаю.
4
Шумский раскрыл потрепанную записную книжку. Красильников, как видно, не был аккуратен, и сокращенные строчки, записанные наспех, то карандашом, то чернилами, сцеплялись, перемешивались одна с другой, точно хозяин книжки сам не знал, пригодятся они ему или нет. Почерк его был мелким, непонятным. Все это затрудняло чтение, и Шумский то и дело подносил к записям лупу.
На одном листке между математическими формулами записано: «бел. 11 р. 25. об. 8 р., пар. 3 р. 20, пон – внеоч. лекц. м-лен», а следом значилось: «Назар. В-5—81–32 16/III».
Своим заостренным почерком Шумский выписал на чистый лист бумаги номер телефона. Перевернул страницу книжки, прочитал: «Ольга Николаевна». Ни фамилии, ни адреса не было. Затем намного ниже следовало: «от гл р. – 2 дв.». Было непонятно, относится эта странная строчка к Ольге Николаевне или она самостоятельна. На всякий случай Шумский соединил их, переписал и поставил большой вопросительный знак.
Далее были записаны, по-видимому, какие-то хозяйственные расчеты; Шумский пролистал страницы без интереса и натолкнулся на еще одно имя: Валерий Семенович. Оно было обведено в кружок, но тем не менее фамилия опять-таки отсутствовала. Шумский снова поставил вопросительный знак.
На последней странице Красильников записал: «А.И. – 21 р., 18 р., 11 р., 32 р.». Первые две цифры были написаны карандашом, третья – чернилами, последняя – карандашом. «Получал он эти деньги от А. И.? Или давал взаймы? – думал Шумский, перенося запись в свой список. – И кто скрывается под А. И.?»
Изотов приоткрыл дверь. Шумский сидел неподвижно за столом, подперев голову руками.
– Смотри, как работает, – громким шепотом сказал Изотов нажимавшему на него сзади Чупрееву. – Не видит, не слышит…
– О, давненько я вас не видел, – поднялся Шумский. – Заходите, не стесняйтесь. Выкладывайте новости.
Чупреев бросил на стол личное дело Красильникова, взятое с завода, Изотов положил перед Шумским запись показаний коменданта.
– Пока все идет как надо, – довольно сказал Изотов, когда Шумский прочитал бумагу.
– Угу, – отозвался Шумский. – Судя по всему, мы на правильном пути.
Тогда Изотов, улыбнувшись, выложил фотографии.
– Ничего… – сказал Шумский, разглядывая лица. – У парня был недурственный вкус.
– Алексей, – предостерегающе проговорил Изотов. – Не то смотришь.
– То есть как «не то»?
– Не туда… – улыбнулся Чупреев.
– Ну ладно, давайте серьезно. Кто они, установили?
– Знаешь, мне сегодня немного повезло, – пододвигая стул и садясь на него верхом, сказал Изотов. – Представляешь, фотографии. А кто на них – неизвестно. Ищи-ка по городу… В старину хорошо было: фото наклеено на картон, внизу – адрес фотографии, негативы сохраняются… Теперь же снимают на каждом углу. Ну поэтому первое, что пришло в голову, – ехать на завод. Может быть, кто-нибудь из заводских? Подняли мы с Сережей на ноги отдел кадров. И что ты думаешь? Докопались.
– Обе на заводе работают?
– Нет, одна… Поэтому-то я тебе и сказал, что мне немного повезло. Но и то хлеб… Вот эта девочка – Орлова Галина Петровна, чертежница конструкторского бюро.
– Как она работает, в какую смену? – спросил Шумский.
– Все дни одинаково – с девяти до пяти.
– То есть вечерами свободна и могла встретиться с Красильниковым в саду?
– Вполне. Я уже послал ей повестку с курьером, завтра Орлова будет у нас. А что у тебя?
Шумский поморщился:
– Не бередите мои раны. Сплошная головоломка. Тут нужен не следователь, а дешифровщик. – Шумский протянул Изотову листок с выписками. Чупреев подошел к Изотову.
– Я вижу одни вопросительные знаки, – весело сказал Изотов.
– А ты хочешь восклицательные? – Шумский порывисто вскочил, выхватил из рук Изотова листок. – Что это, по-твоему: «от гл р. – 2 дв.»? Отдел главного… главного… р. Что такое «р.»?
– Района, – подсказал Изотов. – Отделение главного района? Что бы это могло означать? Или ремонта? Какая-нибудь ремонтная контора.
– А «2 дв.»? Две двери? Два дворника? Два двигателя? Чушь какая-то. Как курица лапой царапала.
Изотов вдруг рассмеялся:
– Ничего звучит: «Отдел главного ремонта – два дворника».
– Тебе бы только потрепаться, – раздражаясь, сказал Шумский. – Несерьезный ты товарищ, Виктор Батькович.
– Я думаю, сейчас не то что бесполезно, но, пожалуй, бессмысленно ломать голову над этими записями, – сказал Чупреев. – Если найдем людей, то записи сразу приобретут целенаправленность, и их легче будет расшифровать.