Снаружи багажник закрыли висячим замком.
Нескромные мечты
Когда отъезжали от монастырских ворот, подлетела на всем скаку коляска, запряженная парой. Из нее выскочил полицейский поручик. Он вытянулся перед полицмейстером:
– Господин полковник, вам пакет от Михаила Васильевича!
Полицмейстер разломил сургучную печать, вытащил прямоугольный плотный лист. Прочитал и с улыбкой обратился к Соколову:
– Наш губернатор Михаил Васильевич Стрижевский приглашает вас, Аполлинарий Николаевич, на званый ужин по поводу вашего прибытия! Ужин имеет быть в ресторане «Славянский базар», что на Большой Проломной улице. – Мечтательно потянулся. – Ух, гульнем нынче во всю ширь!
Как всякий приличный полицейский, он любил выпить в хорошей компании.
* * *
Вечером в «Славянском базаре» было весело, шумно, пьяно. Губернатором оказался полный здоровья, корпулентный генерал. Он приказал никого посторонних в зал и кабинеты не впускать. Зато высший свет Казани блистал во всей своей красе.
С румяного лица губернатора не сходила улыбка.
Вместе с Соколовым он стоял около входных дверей в зал и знакомил знатного гостя:
– Аполлинарий Николаевич, позвольте представить вам – камергер, действительный статский советник Сергей Сергеевич Толстой с супругою. Сергей Сергеевич – губернский предводитель дворянства.
Почтенный муж в лентах и звездах, сиявший громадной лысиной, важно наклонял голову:
– Очень рад…
– Председатель губернской земской управы Петр Иванович Геркен с супругою… Управляющий казенной палатой действительный статский советник Карл Александрович Штенгер с супругою… Инспектор тюремного отделения действительный статский советник Александр Никитич Рябчиков без супруги…
Соколов в силу своего гигантского роста на всех глядел сверху вниз, каждому улыбался, а у местных дам вызвал истинный переполох. Каждая из них с вожделением глядела на атлета-красавца и грешно вздыхала: «Господи, лучше одну ночь с графом Соколовым, чем всю жизнь с моим несчастным мужем!»
И дамы были совершенно правы: женская интуиция никогда не подводит!
Светские сплетни
Наконец все сели за громадный, поставленный буквой «П» стол. Он был украшен цветами, трещал от напитков и холодных закусок.
Шестеро лакеев (про слово «официант» здесь еще не слыхали) продолжали подносить бутылки дорогого вина, запотелые графинчики с водкой. Посреди стола жирно блестела глыба паюсной икры, нежно розовел балык. Янтарные лангусты лежали на большом блюде в оформлении зеленью.
Губернатор поднялся с бокалом шампанского. Все знали его страсть к произнесению утомительных тостов и доблестно терпели, как терпит пациент с раскрытым ртом, придя к дантисту.
Губернатор, испытывая наслаждение от торжественности момента и собственной значимости, произнес:
– Милостивые государыни и государи! Мне выпала высокая честь выразить вслух волнующие всех нас чувства. Но можно ли претендовать на исчерпывающее освещение достоинств лица, в честь которого мы собрались все тут? Уверен, что сделать сие нет возможности. Ибо нынче мы приветствуем гордость великой России, любимца государя императора Николая Александровича, гения своего нелегкого поприща Аполлинария Николаевича графа Соколова. – От избытка чувств голос губернатора перешел было на фальцет, но он справился с волнением и продолжал: – В этом зале собрались самые значительные люди губернии, самые очаровательные дамы. То есть люди самые просвещенные и житейски опытные. Мы умеем ценить достоинства людей. И в едином сердечном порыве позвольте сказать: за атлетическое ваше здоровье, за ваши успехи на благо великой империи, за ваше многолетие и беспредельное счастье, Аполлинарий Николаевич!
Все дружно грянули:
– Ура!
Раздался звон бокалов. Выпили с удовольствием.
Всем хотелось высказать любимцу государя, знаменитому сыщику свой восторг. Тосты следовали один за другим.
Губернатор, расчувствовавшись до слез, хотел обнять Соколова, но никак не решался. Он сказал ему:
– Граф, вы – настоящий герой! Про вас ходят легенды. Скажите, это правда, что вы раскрыли все до единого дела, которыми занимались?
– Правда.
– Неужели раскроете дело с похищением чудотворной?
– Обязательно!
– Вот это и есть совершенное чудо!
Супруга губернатора, дама со следами былой красоты на дебелом лице, затянутая в шелковое платье, готовое вот-вот треснуть по всем натянутым швам, набралась храбрости и обратилась к Соколову:
– Позвольте полюбопытствовать, Аполлинарий Николаевич, вы давно последний раз видели государя?
– Недели две назад я был в Царском Селе. Мы занимались с наследником гимнастикой.
Губернаторша выкатила глаза.
– Надо же! – Почти шепотом: – Правду говорят, что Григорий Распутин изнасиловал няню царских детей Марию Вишнякову?
Соколов улыбнулся:
– Не могу знать, ибо не присутствовал при этом волнующем умы событии. Слух, правда, ходит.
Губернатору не нравилось, что ему не дают поговорить со знаменитым гостем. Он отодвинул локтем супругу и обратился к Соколову:
– А как здоровье Петра Аркадьевича? Мы со Столыпиным бо-ольшие друзья!
– С Петром Аркадьевичем последний раз виделись в Зимнем дворце на Рождество.
– Скажите ему мой поклон!
Телеграммы, телеграммы…
Тем временем полицмейстер Васильев изрядно выпил, а в этом состоянии он делался несколько дидактичным и азартным в разговоре. Зная эту его особенность, губернатор приказал полицмейстеру сидеть в дальнем конце стола. Тот доблестно терпел. Но ему страстно хотелось поспорить с Соколовым, перед которым сейчас не ощущал страха. И чем больше он пил, тем это желание становилось неотступней. И вот наступил момент… Полицмейстер, подняв бокал, через весь зал двинулся к Соколову. Уже на подходе на весь зал сказал:
– Граф, а вы сегодня совершили ошибку. Я уверен, что этот несчастный сторож не виноват – ни в чем!
– Ну так нашел бы, Алексей Иванович, виновного! Времени у тебя было достаточно.
Полицмейстер, не слушая, продолжал речь, стоя в трех шагах от Соколова и заметно покачиваясь:
– Он слишком робок и глуп, чтобы украсть чудотворную икону. И ему она не нужна-с. Ну зачем она ему? В замке бородка отмычки? Ну и что? Тьфу! «Полицейский вестник» в каждом номере печатает подобные промашки неопытных воров? Вот-вот! У нас, граф, случай обратный. Похитители – люди хитрые, страсть какие хитрые. – Помотал головой. – Они все-все тщательно обдумали. Да-с! Замок, того, вскрыли, а потом нарочно отломили бородку. И с этой же целью раскидали по церкви иконы. Пусть, дескать, на сторожа думают. А то я бы да-авно его, того, под микитки и за эту, за решетку. У меня быстр-ро! Не забалуешь! Пр-равильно говорю, господа?
Соколов насмешливо спросил:
– Но откуда у сторожа деньги?
– Как – откуда? – округлил глаза полицмейстер. – Жулики нарочно подбросили. Сторож говорит правду. Вот столечко, – сделал щепоть, – не врет. Но, – поднял палец вверх, – из уважения к вам, граф, мы его отправим на каторгу. На десять лет! Правильно, господа?
Губернатор надул щеки:
– Пошел на место, оратор!
Полицмейстер в изумлении открыл рот.
Паузой воспользовался губернский предводитель. Он вскочил из-за стола, крикнул:
– Господа, предлагаю выпить за здоровье государя императора и отправить ему приветственную телеграмму от имени всех присутствующих!
По залу прокатилось дружное:
– Ур-ра! Телеграмму! Поздравление с грядущим столетием Бородинской битвы!
И в этот момент в тужурке с золотыми пуговицами появился почтальон. Отыскав глазами Соколова, он направился прямо к нему:
– Приятного аппетита! Простите за беспокойство. Вам, ваше сиятельство, правительственная телеграмма, – и протянул сиреневый бланк.
При слове «правительственная» все в зале замерло, перестало разговаривать, дышать, стучать вилками.
Соколов под десятками наведенных на него глаз распечатал телеграмму, прочитал, хмыкнул, но ни один мускул не дрогнул на лице сыщика.
Соколов за свою богатую приключениями жизнь пережил много различных ощущений, но подобное он чувствовал впервые: это было недоумение и оскорбленное самолюбие, замешанные на несправедливости. Он совершенно отчетливо определил для себя: сторож Огрызков – преступник, участник похищения православной святыни. И вот эта странная депеша…
Соколов свернул сиреневый бланк, убрал в карман. Повернулся к губернатору:
– Когда ближайший поезд на Москву?
– В шесть сорок пять утра. Что-нибудь случилось?
– Без меня в старой столице государственное устройство рушится. – Обратился к полицмейстеру: – Алексей Иванович, прикажи из тюрьмы выпустить сторожа. Получается, что ты прав…
Полицмейстер широко улыбнулся, многозначительно подмигнул губернатору и вдруг хлопнул себя по лбу:
– Ой, я забыл его вынуть из багажника! Небось перепачкал мне его, паскудник. Ну, да сам и вымоет.
Банкет продолжался.
Чистосердечное признание
События и впрямь приняли фантастический характер. В тот день, когда Соколов отправился в Казань, дежурный доложил Джунковскому:
– Находящийся под стражей за ряд вооруженных ограблений Леонид Кораблев подал прошение.
Джунковский недовольно поморщился:
– Мне зачем знать это?
– Кораблев просит о незамедлительной встрече с вами, Владимир Федорович…
– Что? А с царицей Клеопатрой он не желает встретиться?
– Нет, только с вами. Вот его прошение: «В газетах прописано про чудотворную из Казани, так это я ее умыкнул и знаю, где лежит. Следствию говорил я, что будто сжег чудотворную, а на самом деле нет, а следователь меня не слушал и в протокол не писал. Я говорил о том и тюремному священнику отцу Николаю, и его водили и показывали, но мною никто не интересуется. Я отдам вам, господин губернатор, чудотворную, только поклянитесь на распятии, что за это вы меня на все четыре стороны освободите и обещаете денег двадцать рублев. Руку к сему приложил Ленька Кораблев».
Джунковский сначала удивился, потом задумался. Он посмотрел на адъютанта:
– Я что, должен марать свой мундир, вступая в торговлю с этим типом?
Адъютант осторожно заметил:
– Но этот Кораблев заявил, что только вам, Владимир Федорович, он верит и вручит икону. Под условие освобождения… И пригрозил: «Коли губернатору икона не нужна, царю писать стану!»
– Что числится за ним?
– Три вооруженных нападения, один труп.
Джунковский задумчиво прошелся по кабинету. Встал у окна. Перед ним лежала оживленная Тверская улица с ее многочисленными пешеходами, пролетками, грузовыми подводами, красочными и аляповатыми вывесками. Не поворачиваясь, сказал:
– Пусть ко мне явится отец Николай Смирнов.
Пустые хлопоты
Часа через три, тяжело дыша, утирая пухлой ладонью с чела пот и оправляя на груди большой серебряный крест, в кабинете Джунковского появился отец Николай. Ему было чуть больше тридцати лет, телом он был грузен, лицом кругл и румян.
Джунковский начал без предисловий:
– Куда это вас водил заключенный Кораблев?
Священник, еще больше покраснев, потупил очи:
– Счел долгом, с риском для жизни своей, узнав, что чудотворный образ Смоленской Божией Матери падший грешник желает возвернуть, посетил конспиративную квартиру.
– Ну?! – Джунковский налился гневом.
– Если по порядку сказать, – заторопился отец Николай, – то оный затворник Кораблев смутил меня вяканьем, дескать, отдам чудотворную… потому как… на свободу желает. Мне корпусной дежурный передал, что Кораблев жаждет видеть меня. Я приказал доставить его в комнату свиданий. Тут он мне и глаголет: «Чудотворную, о которой в газетах пропечатано, я похитил!» Я увещевал его и стращал будущего судилища ужасами. И разбойник сотерзался страхом и рек: «В день субботний, в пору вечернюю, заходите в трактир Жолтикова, что наискось от входа в Миусское кладбище, спросите Ваньку Хлюста. Ваньке скажите, дескать, я приказал предъявить чудотворную. Он вас удовольствует». И взял с меня честное благородное слово, что наш уговор стану хранить в тайне. И еще пугал, что икону сожгут, коли на все злодеевы условия не согласимся.
– И что?
– Ревнуя об обретении чудотворной, я решился. Едва пришел в трактир и стал спрашивать Ваньку Хлюста, сразу же ко мне двое неизвестного вида мужчин подошли. Вывели меня на улицу, поставили в тихой подворотне. Молвят: «Чудотворная у нас на квартире поблизости. Не сомневайтесь, батюшка, в вашей безопасности, но позвольте, для порядку и чтобы вам не волноваться, повязку на глаза положить». Готовый на всякие скорби, аз, раб Божий, смиренно согласился. Наложили мне повязку, яко слепцу незрячему, усадили на какую-то пролетку, но вскорости выгрузили, спустили под руки по ступенькам и повязку сдернули. Узрел я воочию чудотворную икону Смоленской. Так и стоит перед моим умственным зраком: старинная, покоробленная, с углами обветшалыми, а в месте прикладывания – углубление пробитое.
– И как вы поступили?
– Осенил себя крестным знамением и приложился.
– Почему я об этой встрече узнаю от преступника?
– На другой день устным рапортом я подробно доложил о своем путешествии опасном господину тюремному инспектору, а тот, изрядно вас страшась, делу хода не дал.
Джунковский холодно сказал:
– Удивлен вашим легкомысленным поведением. Впредь такие шаги самостоятельно не предпринимайте, – и повернулся к дежурному: – Срочно отправьте Соколову в Казань от моего имени телеграмму: «Нахождение чудотворной установлено тчк Возвращайтесь срочно». Он здесь будет вести расследование.
– Слушаюсь!
Дежурный отправился выполнять приказ.
Вниз по ступеням
На склоне лет своих, в самых тягостных условиях большевизма, пережив тюремные заключения, Джунковский создал интереснейшие «Воспоминания». Они вышли в двух томах и увидели свет лишь в 1997 году. Джунковский, вспоминая историю с чудотворной иконой, писал: «Я высказал и тюремному инспектору, и священнику мое неудовольствие по этому поводу, находя недостойным для сана священника быть орудием шайки темных личностей… Я запретил отцу Николаю продолжать принимать какое-либо участие в этом деле. Зная же, что великая княгиня Елизавета Федоровна принимала очень близко к сердцу все дело о похищении иконы, я поехал ей доложить об этом случае. Великая княгиня полагала, что вполне возможно, что икона не была сожжена, а продана старообрядцам, как некоторые полагали, а потому придала значение показаниям Кораблева, который именно и утверждал это. Через некоторое время великая княгиня направила ко мне игуменью Казанского монастыря Варвару вместе с монахиней, очень хорошо знакомой с иконой, которая дала мне подробные сведения об иконе, размере ее, иконописи и т. д.».
Дело опять зашло в тупик.
* * *
Слух об исчезнувшей иконе получил громкую огласку. Многим хотелось отличиться в ее розыске.
Бывшие друзья Григория Распутина, а теперь злейшие завистники и враги – иеромонах Илиодор из Царицына и епископ Гермоген, сосланный в один из отдаленных монастырей, обратились с письменной просьбой к Джунковскому: «Многоуважаемый Владимир Федорович! Покорнейше просим устроить нам свидание с Кораблевым. Наша цель – отъять у злоумышленников православную святыню».
Джунковский разрешил свидание одному Илиодору. Тот, придя в камеру, убеждал Кораблева:
– Помогите, сударь, отыскать пропажу. В этом случае обещаю вам свое заступничество перед государем! И от себя лично пожертвую вам деньгами.