– Представь, та же мысль возникла и у меня… – ответила Наталья после краткой паузы. – Сразу! И все-таки я почему-то испугалась. А когда поднялась наверх, там никого не оказалось. Я вышла в сад, заглянула к соседу через ограду. Машины не было. Вечером выяснилось, что они все куда-то уезжали и никто из детей просто не мог прийти ко мне в дом.
– Но тут есть и другие соседи…
Александра осеклась, вновь встретив этот взгляд, так ее пугавший.
– Другие соседи не согласятся войти в этот дом даже за деньги, – почти по слогам проговорила Наталья. – Они-то все отлично знают… Их с детства пугают этими историями.
– Это могла быть крыса… Большая водяная крыса! – упорствовала Александра. – Я видела на карте, тут в двухстах метрах Сена. Это могли быть собака, кошка, рассохшаяся половица… Они издают иногда такие странные, совсем человеческие звуки. Я ведь сама живу в старом, умирающем доме… Иногда он стонет и кряхтит, как больной старик!
Но Наталья непреклонно качала головой.
Александра начинала всерьез раздражаться.
– То есть, ты мне сейчас пытаешься внушить, что на втором этаже бегало маленькое привидение? – уточнила она. – И потому ты не знаешь покоя в этом прекрасном месте и не решаешься в одиночестве входить в комнату?
– Это не все…
Наталья вернулась в коридор и, пройдя его до конца, поднялась по лестнице. Александра покорно следовала за ней. На втором этаже Наталья открыла дверь одной из комнат.
– Вот здесь я почувствовала чужое присутствие во второй раз. Я пыталась устроить тут спальню… Видишь, тут даже меблировка получше, чем везде… Я собирала по всему дому все более-менее пригодное.
И впрямь, это была самая обустроенная комната из всех, которые ночью осмотрела Александра, мучаясь бессонницей. Над кроватью даже висел простенький полог из небеленого холста. Платяной шкаф, угрюмый, как скряга, берегущий свои грошовые сокровища; корявый туалетный столик – изделие местного кустаря, на нем маленькое мутное зеркальце, прислоненное к стене… Эта комната все же больше походила на спальню, чем та, где художница провела ночь, и Александра вновь спросила себя, почему Дидье не привел ее на ночлег именно сюда.
– Я проснулась в первую же ночь, – рассказывала Наталья, остановившись посреди спальни. Она словно боялась сделать лишний шаг, чтобы не приблизиться к какому-либо из предметов обстановки. Немногочисленная мебель, казалось, наблюдала за ней с суровым презрением. – Где-то перед рассветом… Это было весной, ровно два года назад…
…Женщине, открывшей глаза в предрассветных сумерках, показалось тогда, что над ее кроватью, отодвинув полог, склонился какой-то человек. Спросонья она вскрикнула и села. Фигура, которую Наталья только что видела совершенно отчетливо, немедленно исчезла.
– Уснуть я уже не смогла… – Бледная, сосредоточенная, Наталья повернулась к Александре. Художница стояла у дверного косяка, слегка опершись о него плечом и скрестив руки на груди. Она молча слушала. – Да собственно, больше я уже в этом доме и не пыталась ночевать…
Установилась долгая пауза. Наталья явно ждала реакции слушательницы, а художница, не торопясь делать выводы, обдумывала каждое слово. Она видела, что ее ответ очень важен для старой знакомой.
– Послушай, это очень неприятно, конечно, что дом навевает тебе такие страхи, – произнесла она наконец. – Но то, о чем ты говоришь, мне тоже знакомо. Иногда нас будит какой-то звук или собственное движение во сне. Если мы резко просыпаемся, то, открыв глаза, иногда видим тени сна… Эти образы просто не успевают исчезнуть! Бывает мгновение, когда ты уже спишь и не спишь, сознание еще не перестроилось и ловит сигналы изнутри и снаружи… То же самое, когда мы засыпаем, – мы еще видим комнату, в которой находимся, и в то же время в ней уже появляются образы из начинающегося сна… Однажды через мою мансарду проскакал всадник… Прилетела птица, села на мою постель и запела… Это все сон, Наташа!
Но женщина покачала головой:
– Я знаю, о чем ты говоришь. Совсем, совсем не то! И полог был отдернут.
– Да ты сама его сдвинула во сне… – начала Александра, но хозяйка ее остановила резким отрицательным жестом:
– Я знаю все, что ты можешь мне сказать! Так вот, ты ошибаешься. Я спала спокойно и не трогала полог. Я вообще сплю спокойно… Спала до сей поры.
С этими словами она прошла мимо посторонившейся гостьи и, вновь оказавшись в коридоре, открыла дверь следующей комнаты, в которой Александра провела ночь:
– А вот здесь я и упала в обморок! – Наталья даже не вошла в комнату, осталась стоять в коридоре. – Представь… Я зашла сюда случайно, здесь ведь почти нет мебели, нечего прибирать, незачем возиться… Я не торопилась что-то покупать, не знаю почему. Меня все время что-то останавливало… Может, с самого начала казалось странным, что такой крепкий, хороший дом срочно продавался за сходную цену, что его еще не купили, как скупили почти все свободные дома в округе… Париж-то близко…
– И что же с тобой здесь такого страшного случилось? – Александра чувствовала, как ее сердце забилось быстрее.
– Вот, слушай… Я вошла в комнату и задумалась… Смотрела в окно, вспоминала Москву, мысли унеслись далеко… Дом был заперт, подчеркиваю. После тех двух случаев я запиралась не только на ночь, но и днем, хотя тут это не принято. Дело было уже к вечеру. И внезапно кто-то положил мне руку на плечо. – Помолчав, Наталья еле слышно добавила: – Когда я пришла в себя и поднялась с пола, в комнате никого, конечно, не оказалось. И в доме тоже. Я немедленно собралась и уехала в Париж. Ночевала в гостинице, утром стала искать квартиру… Конечно, прежний хозяин даже не подумал меня предупредить, что уже случалось в этом доме, в этой комнате! И что это вообще за комната! Он так и не разговорился, когда я стала задавать вопросы, мне все рассказал Дидье…
Видя, что гостья не отвечает, Наталья удовлетворенно кивнула:
– Ну вот, теперь и ты поверила.
– Видишь ли, – придя в себя, произнесла Александра, – в этой самой комнате я провела ночь… И со мной ровным счетом ничего не случилось…
– Однако на тебе сейчас лица нет! – почти с удовлетворением заметила Наталья.
– Совсем не потому, что мне страшно! – парировала художница.
И солгала: теперь и она ощущала страх, не определяемый словами, темный и бесформенный, как тень во сне. «Дидье сразу отвел меня в эту самую комнату… будто других не было! Зачем?!» Александра с трудом решилась озвучить свои сомнения.
– Почему сын твоего соседа устроил меня на ночлег именно здесь? – с напускной небрежностью спросила она, указывая на раскрытую дверь спальни. – Он что, решил меня испытать? Проверить, не упаду ли и я в обморок после визита вашего местного привидения?
– Кто знает! – хрипло ответила Наталья. – Кто их знает… Иногда у меня появляется подозрение, что они ждут, когда и со мной что-нибудь случится. Или с тобой. Им все равно с кем: им хочется, чтобы в этом доме снова кто-то погиб, как уже бывало… Я не шучу, Саша! – добавила она, встретив изумленный взгляд гостьи. – Увы, других объяснений у меня просто нет…
Глава 2
Александра и не ждала, что хозяйка прибывших из Москвы шедевров проявит к ним жгучий интерес, какой бывал в прежние годы. Но такого равнодушия она и предположить не могла. Наталья едва взглянула на папки, которые художница бережно доставала из раскрытого чемодана и раскладывала на кровати, застланной красным шерстяным одеялом. Женщины остались в спальне, где провела ночь Александра, – днем, по признанию Натальи, этот дом ее не так пугал. Кроме того, общество старой знакомой действовало на нее как успокоительное средство. Наталья слегка оживилась, уже не выглядела такой подавленной и даже начала улыбаться, хотя это была лишь тень прежней, легкомысленной улыбки.
– Рисунки, да… – Присев на кровать, она небрежно коснулась одной из папок, прочитала надпись на наклеенном ярлыке. – Сколько было волнений, когда ты боролась за них на аукционе в Кельне, как я переживала, что не смогла приехать туда сама… И как хорошо оказалось, что не приехала! Ты блестяще провела операцию, перехватила их у моего старого врага, который тоже охотился на «дегенеративное искусство» [1] и на «Бременскую Советскую Республику» [2]… А сейчас мне как будто все равно, есть они там, в папке, или нет их. На что мы тратим жизнь?
– Верно! – Александра закрыла опустевший чемодан и поставила его в угол. – Но у меня давно уже такое ощущение, что жизнь нам дана, чтобы ее тратить… Пока не растратим до того, что останется крошечный островок, на котором только и хватит места, чтобы сесть, схватиться за голову и сказать: «Что же я наделал?!»
– И мне впору так запричитать, – кивнула Наталья. – Все это я хочу продать. Не через аукцион, тут, рядом, есть человек, который согласен приобрести. Но только неофициально, из рук в руки.
– Это может быть опасно… Тебя могут обмануть!
– Вот ты и позаботишься, чтобы все прошло как следует!
Подойдя к окну, Александра облокотилась на выщербленный каменный подоконник и выглянула в сад. Раскисшие от обильного ночного дождя, заросшие дорожки терялись среди кустов, едва начинавших «оперяться» легкой зеленой дымкой. Воздух пьянил, как крепкий настой, сделанный на лопающихся почках и первых робких цветах, замелькавших в травяных бордюрах… От каждого вдоха кружилась голова, на языке оставался сладковатый вкус.
– Райское место! – вырвалось у нее.
Ответом была тишина. Обернувшись, Александра обнаружила, что Наталья сидит, подавшись вперед, опершись локтями о колени и спрятав лицо в ладонях.
– Ты плачешь?!
Та, помедлив, подняла раскрасневшееся лицо и взглянула на гостью измученными глазами:
– Смеюсь… Ты помнишь, кто испортил весь пикник в райском саду? Так вот, здесь он тоже появляется… Если бы ты хоть раз ощутила его присутствие…
– А у тебя не возникало мысли позвать священника, освятить дом и сад? – спросила Александра. – Вообще, так ведь часто делается после покупки…
– Здесь нет священника, – отрезала Наталья. – Здесь и полиции-то толком нет, отделение в соседнем городе. Это большая деревня. Тут, если ты заметила, кругом поля.
– Но в Париже…
Наталья остановила ее решительным жестом:
– Брось! Я знаю от Дидье, что еще до того, как я купила дом, когда в деревне была действующая церковь, сюда приезжал священник и все освящал. И ничего у него не вышло, как видишь.
– А что случилось с церковью?
– То же, что с ними происходит по всей Европе… Никто не ходит, содержать дорого и ни к чему – закрыли. Да вот, отец Дидье рассказывал, что у старшей дочери в католическом лицее в соседнем городе отменили ежемесячные встречи со священником. Раньше падре приезжал, беседовал с детьми, но вдруг оказалось, что это может оскорблять чувства мусульман… Которых в этом лицее нет! Так что, где я буду искать священника… Из Парижа везти? Так мне проще самой в Париже жить.
– Ну да, – кивнула Александра. – Уйти, хлопнуть дверью всегда проще, чем остаться и все исправить…
Наталья взглянула на нее исподлобья, словно проверяя, не смеется ли художница:
– Говорю тебе, освящать дом бесполезно. Не помогло тогда, когда хозяева во что-то верили, не поможет и теперь… Ты знаешь, я человек не религиозный.
– Однако в привидения охотно веришь… – Александра в самом деле едва сдерживала улыбку. – Наравне с соседями… Так что это за комната? И что случилось когда-то в этом доме?
…Все началось, по словам Натальи, вскоре после смерти первого владельца и строителя усадебки, искалеченного наполеоновского солдата, дослужившегося в результате всех военных кампаний до полковника.
– Я говорила, что он вернулся из России с ампутированными ногами, – рассказывала Наталья. – Его ввезли в деревню на телеге, укрытого соломой и одеялами. Тогда как раз во Францию повально возвращались ветераны-инвалиды, нищие, опустившиеся, ни на что не способные, кроме пьянства, воровства и попрошайничества. Эта саранча, которая отвыкла работать и приучилась мародерствовать, разоряла край. Им не были рады… Но полковник оказался сделан из другого теста, да и деньги у него водились…
…Для начала безногий инвалид удивил всех тем, что остановился не у родной сестры, которая жила с мужем в деревне, а в трактире, в съемной комнате, куда его пришлось внести по лестнице на руках. Конюх, которому выпала эта честь, рассказал внизу, в зале, где посетители пили молодое вино и грелись у очага, что «полковник-то, хоть от него и осталась всего половина, чертовски тяжелый и весит куда больше, чем добрый христианин!»
– Видишь, с каких еще пор началась чертовщина! – бледно улыбнулась Наталья. – А ведь непонятная тяжесть объяснялась проще простого: на животе, в кожаном поясе, полковник согревал золотой клад… Много ли он весил без монет, никто не знает до сих пор, потому что взвешивать и считать эти деньги никому так и не пришлось.
…На другое же утро полковник послал за местным выборным старостой. Он пожелал купить участок на окраине деревни. О чем они говорили и как был вознагражден староста, неизвестно, но покупка совершилась с неслыханной в этих местах быстротой. Из соседнего городка явился нотариус, клочок земли был выкуплен у общины. Прежде там рос плодовый сад, но яблони и груши состарились и почти не плодоносили, их дряхлые ветви ломались от собственной тяжести. Деревья было решено целиком извести. За пару месяцев выстроили дом, который с тех пор так и называли – «Дом полковника». С обеих сторон скромного одноэтажного строения посадили молоденькие дубки. В саду проложили симметричные дорожки, по бокам которых высадили цветущие кустарники. Участок приобрел новый, строгий, ухоженный вид.
– Едва навесили входную дверь и привинтили к ней скобки с замком, полковник тронулся с места. Теперь у него был свой слуга, здоровенный парень, придурковатый, сильный, как бык, и преданный, как собака… Он снес полковника по лестнице в нижний зал трактира. Там ждали местные обыватели, которые все эти месяцы сгорали от любопытства, – о постояльце чего уже только не рассказывали! И что он богат несметно, и что продал дьяволу душу в обмен на золото, и даже что его, безногого, кто-то встретил ночью на деревенской улице шагающим на двух ногах бодро, словно на императорском параде… Словом, его считали сущим чертом, ненавидели, завидовали и боялись.
…Вздорных слухов и пересудов было больше обычного еще и потому, что заносчивый полковник не пожелал даже на краткий миг встретиться с сестрой. Та, сперва испугавшись, что калека сядет ей на шею, не показывалась в трактире, зато уж после визита нотариуса, покупки земли и начала стройки немедленно прибежала… Но только что нанятый слуга полковника не открыл ей дверей комнаты. И в свой новый дом полковник тоже не пригласил сестру с семьей. Впрочем, гостей там не бывало ни на Рождество, ни на Пасху.
Полковник словно переродился: даже не кивнул ни разу никому из знакомых земляков, словно не узнавал их. К нему в новый дом попробовал попасть кюре, но не было ходу и кюре. Впрочем, судачили в округе, полковник еще в молодости, когда был простым крестьянским парнем, в церковь носа не казал, хотя тогда у него не было причин задирать нос, разве чтобы взглянуть, не собирается ли дождик. И хотя местные жители после страшных лет революции и террора сами благочестием не отличались и у каждого было на совести кое-что, все дружно осудили полковника и вовсю придумывали небылицы на его счет.
– А уж когда он женился! – воскликнула Наталья. Ее саму увлекал рассказ, она, с воодушевлением жестикулируя, прохаживалась по комнате. – Тут уж полковник окончательно прослыл чертом! Лет ему было не так много, всего-то под сорок, ушел на войну он бедняком, вернулся богатым, жил сам себе господином, и хотя ног у него не было, но было золото, о котором шепталась вся деревня… Так почему бы ему и не жениться?