Вика, виртуозно водившая машину, доставила сначала Риту в клинику, потом Франца домой.
На обратном пути пришлось ехать с черепашьей скоростью, видимость была практически нулевая.
– Ну, ты доволен? – спросила Вика.
– Да, – беспечно ответил Борис.
– Прекрасно! Жизнь прожита не зря. Вот занесет нас с тобой, и я усну в снежной могиле с чувством исполненного долга.
– Ничего, – хохотнул Борис, – весной проснемся, как медведи в берлоге и пойдем воровать кур на ближайшую ферму.
31
Вечером позвонила сестра.
– Борька, как ты? – звучал далекий тревожный голос.
– У меня все хорошо, – осторожно ответил Борис.
– Что говорит доктор?
– Пока ничего определенного, – Борис предпочел уйти от ответа.
– Я хочу приехать.
– Этого не надо делать, – мягко запретил он.
– Почему?
– Потому! Ты должна устроить свою жизнь, а не жить моей.
– Борис!
– Что?
– Ты совсем забыл меня?
Теплое чувство нежности на мгновенье плеснулось в нем. Он представил Машу одинокую, в темном платьице, как она сидит в кресле, поджав ноги, по-детски прижимает телефонную трубку к уху и пытается унять подступающие слезы.
– Маша, девочка, – тихо заговорил Борис, – я очень тебя люблю, очень! Поверь. Я не забыл тебя. Ведь я постарался сделать все, чтобы ты была счастлива. Ведь ты счастлива? Маша, почему ты молчишь? Ты плачешь? Я слышу, как ты глотаешь слезы. Тебя кто-то обидел?
– Нет…
– Когда ваша с Андреем свадьба? Ведь я просил тебя не ждать до весны. Почему ты не слушаешь меня?
– Я должна подумать.
– Тебе тридцать! О чем тут думать?
Она снова всхлипнула, и Борис смягчил голос:
– Маша, Машенька, ну не плачь! Видишь, какой я стал злой из-за проклятой болезни. Тебе не надо сейчас видеть меня. Здесь и так полно сиделок.
– Мне так плохо без тебя!
– Ты должна привыкать, Маша. Ты взрослая женщина, ты должна стать матерью, любить мужа и растить детей. Ведь ты этого всегда хотела. Да?
– Да…
– Не тяни со свадьбой. Мужики народ непостоянный, поверь мне. Не распускай Андрея. Его живо кто-нибудь облапошит, потом будешь локти кусать. Ну, соберись. Перестань плакать и хоронить меня раньше времени. Мы еще поживем, Машка! Мы еще поживем!
– Храни тебя Господь!
– Спасибо, сестренка. И запомни, приедешь ко мне только мужней женой, другую не приму!
– Ладно.
– Ну, пока, целую…
Уф-ф! Тяжело-то как! Нет, Машку сюда нельзя. Рано. Но самое главное – сюда нельзя Андрею, ни под каким видом!
32
То, чего так опасались доктор и близкие Бориса, случилось. Он все-таки простудился. Видимо события последних дней были слишком тяжелым испытанием для его не совсем оправившегося организма.
Ночью он плохо спал, поднялась температура. Валентина забила тревогу только под утро. С некоторых пор Борис отказался от ее присутствия в своей комнате. Сиделка заглянула на рассвете, ей не понравилось тяжелое дыхание Бориса, она подошла поближе, вгляделась в его лицо, потрогала лоб и побежала за доктором.
Не выспавшийся доктор стремительно распахнул двери комнаты, где его подающий надежды пациент уже метался в тяжелом горячечном бреду. Вика с окаменевшим лицом сидела рядом, сжав его руку в своих ладонях.
Доктор застонал:
– О, мой Бог! – Но тут же обратился к Валентине, – медицинскую сестру сюда с системой, живо!
Валентина, худо-бедно, уже освоила английский, поэтому, кивнув испуганно, убежала. Доктор склонился над Борисом. Вика встала и отошла в сторону, чтобы не мешать.
Доктор распрямился, повернулся к Вике, сверкнул глазами и начал честить ее на немецком и английском. Вика слушала, опустив голову, и не возражала. Наконец, исчерпав запас ругательств, он успокоился и буркнул:
– Легкие не задеты. Переутомление и переохлаждение. Сейчас сделаю укол. Систему на всякий случай. Потом посмотрим. И никакого самоуправства! – погрозил он Вике напоследок.
Первую половину дня Борис тихо спал, опутанный трубками и проводками. Вика и Валентина не отходили от него ни на шаг.
Во второй половине дня Борис очнулся и попросил пить. Он был очень слаб, но жар отступил.
За ночь снегом завалило всю длину. Небо расчистилось, и солнце играло бриллиантовыми сполохами на девственной холодной белизне. В парке садовники чистили дорожки, весело перекликались, радуясь чудесной погоде и обильному снегу.
Заглянувшая медсестра поманила пальцем Вику. Когда та вышла, девушка шепотом доложила, что господина Шахматова спрашивает господин Франц и с ним какая-то дама.
– Что им сказать? – спросила медсестра.
– Я сама с ними поговорю, – ответила Вика и поспешила к посетителям.
Франц и Рита стояли в холле. Франц, по обыкновению, что-то рассказывал, Рита не слушала, рассеяно скользила взглядом по стенам. Заметив Вику, она оживилась и шагнула навстречу. Вика отметила про себя, что девочка выглядит отлично: легкий румянец, светлые волосы густыми прядями лежали по плечам, сплетаясь с меховыми иголочками золотистой норковой шубки, узкие джинсы, короткая кофточка, мягкие сапожки с меховой оторочкой, в руках смешные, совсем детские варежки.
– Здравствуйте, – обрадовалась Рита, девушки расцеловались, – я звонила, узнать, как вы, но телефон не отвечает.
– Ох, извините, – Вика грустно улыбнулась и ласково поздоровалась с Францем. – Борис Петрович плохо себя чувствует, поэтому мы отключили телефоны, сами понимаете…
– Что с ним? – расстроилась Рита.
– Ну, вы же знаете, он болен. В ту поездку он переохладился и вот…
Франц изо всех сил пытался понять, о чем идет речь. Вика догадалась перейти на английский.
– Господин Шахматов болен, – сказала она Францу.
– О! Надеюсь, ничего серьезного?
– Пока неизвестно.
– К нему можно? – спросила Рита.
– Сегодня вряд ли, – развела руками Вика. – Доктор очень ругал меня.
– Понимаю…
– Я вам позвоню завтра, – пообещала Вика, увидев, что девушка очень расстроилась.
– Пожалуйста! – Рита прижала к груди свои смешные варежки.
Распрощавшись с посетителями, Вика медленно поднялась по лестнице и так же неторопливо вернулась к Борису, она думала.
Пока Франц вез ее обратно, Рита, сидя на заднем сиденье, плакала, закрывая лицо, чтобы Франц не видел ее слез.
– Я проклята, проклята, – шептала девушка, – О, зачем я живу! Я умею только приносить несчастье другим. Я не умею любить, не умею ничего! Господи, Господи, как хорошо, должно быть, умереть и ничего не чувствовать, ни о чем не думать. Мама, мамочка! Как тебе, наверное, спокойно сейчас! Только зачем же ты меня здесь оставила, такую несчастливую!
33
– Куда ты ходила? – спросил Борис, когда Вика вернулась.
– Очнулся? Там Франц приезжал, справлялся о твоем здоровье и передал тебе привет от Риты, – соврала Вика.
Борис прикрыл глаза. Ему еще тяжело было разговаривать.
– Маше не звонили?
– Нет, я не успела, – ответила Валентина, – но если надо, я сейчас…
– Ни в коем случае! – повысил голос Борис. – Не звонить никому! Да, кстати, дайте мне трубку, я позвоню Соболевой.
– Не сегодня, – отрезала Вика.
Борис хотел, было, возразить, но вошел доктор, и телефонный звонок пришлось отложить до лучших времен.
На следующий день Вика, как обещала, сообщила Рите о состоянии здоровья Бориса и пригласила приехать. Предварительно она говорила с доктором, и тот разрешил короткое посещение.
* * *
На этот раз Рита прибыла одна. Она робко вошла в комнату Бориса, Валентина бросилась к ней, чтобы освободить от огромного букета и многочисленных пакетов. Борис, увидев девушку, попытался приподняться, но она испуганно выставила вперед руки, подбежала и снова уложила его на подушки.
– Нет, нет, нет! Пожалуйста! Лежите!
– Как я рад, – сказал Борис.
– Я тоже очень, очень рада! Что говорит доктор? – Рита спросила по-английски, обращаясь к Валентине.
– Говорите по-русски, – рассмеялся Борис, – Валя, моя сиделка, приехала из России.
– Очень приятно, – улыбнулась Рита, – протягивая руку.
– Мне тоже, – Валентина мягко ответила на рукопожатие. – Присаживайтесь, – она пододвинула кресло поближе к Борису. Рита села на краешек.
– Ну, как же вы так, дорогой мой! Если бы я знала!
Борис смотрел на нее и улыбался светло и радостно.
– Чему вы улыбаетесь?
– Смотрю на вас и мне хорошо.
– Скажите, – горячо зашептала Рита, – Вы ведь не умрете? Валя, он не умрет?
– Доктор говорит, – начала Валентина.
– Теперь не умру, – перебил ее Борис.
– Это правда? – Рита склонилась к самому лицу Бориса.
– Правда. Скажите, как там погода?
– Погода? Погода прекрасная: солнце, снег, такой чистый, что глазам больно. Я купила себе очки. Хотите, я вам тоже куплю?
– Купите…
Вошла Вика. Борис посмотрел на нее и слегка кивнул головой.
– Валя, сделай гостье кофе, – сказала Вика.
– Конечно, – спохватилась Валентина.
– Ой, совсем забыла, – засмеялась Рита, – там я принесла очень вкусные пирожные. Нашла одну замечательную кондитерскую…
– Ну, сейчас устроим пир горой, – сказал Борис.
С этого момента Борис начал стремительно поправляться. Доктор Вейнцель, заметил, что посещения русской красавицы госпожи Соболевой, явно идут на пользу пациенту. Как-то в беседе с Борисом он вскользь заметил о великой чудодейственной силе любви. Борис отшутился. Доктор не стал настаивать, но с Ритой был очень любезен.
Девушка приезжала каждый день. Когда Борису разрешили вставать, она вместе с Ритой выходили на террасу и любовались заснеженным парком. Как-то Рита привезла подзорную трубу, она помогла значительно отодвинуть горизонт. Теперь, даже в отсутствие Риты, Борис скрашивал часы ожидания, разглядывая окрестные горы.
Потом доктор разрешил короткие прогулки. И это стало настоящим праздником для Бориса. Рита подарила ему настоящие горнолыжные очки и часами рассказывала о том, что уже начали работать курорты, скоро Борис совсем поправится, и они вместе поедут куда-нибудь в Давос, на Монблан. Да неважно куда, лишь бы вокруг были здоровые, веселые люди; яркие костюмы, движение, жизнь!
Борис воодушевлялся, расспрашивал, где Рита научилась кататься на горных лыжах, сетовал, что ему не пришлось еще попробовать. Но девушка уверяла его, что это очень просто, есть специальные трассы для новичков, по которым могут спуститься даже древние старики и грудные младенцы.
– Воображаю себе эдакого мощного старикана, увешанного грудными младенцами и обутого в лыжи, – смеялся Борис. – Как он гордо стоит на склоне, готовый к спуску, а младенцы орут нещадно.
Рита всплескивала руками и заливалась смехом.
– Вы не представляете себе, сколько удовольствия! Ведь это ни с чем не сравнимо! Кстати, я недавно читала у одного американского автора, его герой вылечился от туберкулеза, благодаря горным лыжам.
– Рита, вы – прелесть! – говорил Борис, с улыбкой разглядывая ее разгоряченное лицо.
– Вы все шутите, – обижалась Рита.
– Ничуть!
В безветренные солнечные дни Франц запрягал в санки спокойную кобылку и катал Бориса с Ритой по долине. Спрашивал, похож ли он на русского кучера. Борис, чтобы польстить добряку, находил абсолютное сходство и предлагал коммерческий проект – катание туристов на русских тройках с бубенцами.
Ни разу во время их бесед, Борис не коснулся Ритиного прошлого. Он терпеливо складывал его сам из тех крупиц, что удалось добыть: случайно оброненных слов, мгновений задумчивого молчания, недомолвок. Не говорили они и о Ритиной болезни, словно на эту тему был наложен негласный запрет. Борис был терпелив и последователен. Медленно и кропотливо он располагал к себе девушку, приручал ее, как опытный дрессировщик приручает редкого пугливого зверька, с каждым днем сокращая расстояние от кончиков пальцев протянутой руки до шелковистой головки добычи.
Приближалось католическое Рождество. Рита ждала отца, с которым собиралась в Лондон. Борис, не смотря на предстоящую разлуку, был даже доволен. Он больше не мог отказывать сестре в приезде и опасался нечаянной встречи Андрея с Ритой. Поэтому для его планов все складывалось, как нельзя лучше.
Маша и Андрей прибыли в самом конце декабря.
34
Они не виделись около четырех месяцев. Андрей ожидал увидеть больного человека в кресле, укрытого пледом, изможденного. Но навстречу ему вышел почти прежний Борис, разве что, чуть похудевший, подобравшийся, загорелый. Андрей отметил, что в манере бывшего шефа одеваться и говорить, появился некий тонкий аристократический лоск, что-то неуловимое, как запах дорогого парфюма. Борис был сама изысканность от макушки, до кончиков туфель. Одним словом, он превратился в идеальную копию самого себя.
Одна Маша ничего не заметила; она, охнув по бабьи, припала к груди брата и оросила слезами радости лацкан его пиджака.
– Ну, ну, – Борис погладил ее по спине и поцеловал макушку, – будет, будет, глупенькая. Я же живой. Видишь, живой. – Он осторожно приподнял Машину голову и вытер ей глаза тончайшим батистовым платком.
Он крепко пожал Андрею руку.
– А ты молодцом! – искренне сказал Андрей.
– Стараюсь, – скромно ответил Борис, и красивым жестом пригласил гостей подняться по лестнице.
Клиника была из тех солидных, давно зарекомендовавших себя лечебных учреждений, которые принимали больных вот уже более ста лет. Об этом говорили и архитектура, и внутреннее убранство; видимо интерьеры тщательно сохраняли, дабы вызывать доверие у вновь прибывших пациентов и их родственников. Здания клиники располагались в довольно обширном ухоженном парке. Пациенты, помимо общего корпуса, по желанию могли занимать отдельные коттеджи, полностью оснащенные всем медицинским оборудованием. Имелась так же небольшая гостиница, для гостей. Борис заранее распорядился, чтобы для него зарезервировали два номера. Сам он занимал коттедж, где помимо Вики и Валентины всегда находилась дежурная медсестра. Собственно, жилые комнаты располагались на втором этаже, опоясанном широкой застекленной верандой. Здесь находилась спальня Бориса, соединенная с кабинетом, небольшая гостиная и комната сиделки, где постоянно жила Валентина. Вика с тех пор, как Борис пошел на поправку, перебралась в гостиницу.
Поздоровавшись с Борисом, Андрей и Маша отправились распаковывать багаж и переодеваться к обеду.
Обед Борис распорядился накрыть у себя, чтобы было по-домашнему. Франц и здесь пригодился. Он знал, у кого стоит заказать местный копчености, где делают лучший сыр. Повара решили пригласить из того ресторанчика, в котором обедали с Ритой. Вина Борис выбирал сам.
В назначенное время явился доктор Вейнцель. Вика привезла какое-то чудо кулинарного искусства, Валя помогала присланному из ресторана официанту.
Доктор был очень мил и сразу же расположил к себе Машу. Андрей попытался, было, рассказать о делах, но потом махнул рукой, видя, что Борис слушает его только из вежливости. Андрей чувствовал, что его бывший шеф что-то задумал. Поэтому решил дождаться, когда же Борис сам все расскажет.
Обед удался на славу.
– Ну, о делах поговорим завтра, а сегодня – отдыхать, – сказал Борис Андрею и Маше после кофе. – Если есть желание, погуляйте по окрестностям. Здесь чудесные виды.
– Да, – согласилась Маша, – воздух такой, что можно пить.
Когда они вернулись в гостиницу, Андрей, извинившись перед Машей, ушел к себе в номер и завалился спать. Он все чаще стал избегать Машу. Оставаясь с ней наедине, тяготился, не зная, куда себя деть и о чем говорить. О свадьбе старался не думать. Да и сама Маша, словно чувствуя его настроение, не упоминала о предстоящем событии, не уточняла сроки, не спрашивала. Оба они, словно сговорившись, избегали этой темы. Оба страдали от отчуждения, но никто из них первым не решался на открытый дружеский разговор.
Маша одиноко сидела у окна и смотрела на быстро густеющие сумерки. Она хотела пойти к Борису, поговорить, но подумала, что он расстроиться, узнав о ее сомнениях; так и осталась в номере.