Через полчаса, когда вода в ванне сделалась совсем холодной, я лениво выбралась на мягкий белый коврик, потянулась за халатом, висевшим на крючке, и вдруг замерла. Только сейчас до меня дошло, к чему был весь этот романтический набор в гостиной и почему Светик вернулся с гастролей на сутки раньше. Сегодня – день его рождения…
Как писали мои любимые советские сатирики, «такого позора Остап не испытывал давно». Как, ну как я могла забыть?! Боже мой, какая же я свинья…
Закутавшись в халат, я на цыпочках прошла в гостиную – свечи уже были потушены, торт накрыт прозрачной крышкой-куполом, в бутылку вина вставлена пробка в виде рыбки. Светик ушел в спальню.
Чувство вины охватило меня, и я, взяв из вазы апельсин, подошла к большому буфету, в верхнем ящике которого – я точно знала – хранилась пачка тонких свечей. Проделав ножом отверстие в апельсине, я вставила туда свечу, зажгла ее и двинулась в спальню. Муж лежал в темноте, закинув за голову руки с длинными идеальными пальцами. Я присела на край кровати, держа в руке импровизированный «торт», и виновато проговорила:
– Светик, ну, прости… заработалась совсем… С днем рождения тебя, родной мой.
Свободной рукой я с усилием вытащила его руку, вложила в нее апельсин со свечой и попросила:
– Загадай желание.
Светик грустно посмотрел на меня, задул свечу и проговорил:
– Мое желание никогда не исполняется, в какое бы время я его ни загадывал – в Новый год или в день рождения. К сожалению, есть вещи, неподвластные ни мне, ни кому-то свыше.
– И что же такое удивительное ты загадываешь всякий раз? – Я задала этот вопрос скорее по инерции, чем на самом деле желая услышать ответ, потому что боялась его услышать. Боялась, что Светик заговорит о детях, а этого я сегодня уже не вынесу.
Но он меня удивил.
– Я прошу у бога, чтобы он подарил тебе хоть каплю любви ко мне. Одну каплю, один миг, один час – но настоящей, искренней любви. – Сказав это, Светик вернул мне апельсин и отвернулся, давая понять, что разговор окончен.
Я еще посидела около него, чувствуя, как горит лицо, потом поднялась и вышла, выбросила апельсин в мусорное ведро в кухне и заперлась в кабинете. Ночевать сегодня мне тоже придется здесь – я просто физически не смогу вернуться в спальню и лечь под одно одеяло с обиженным и несчастным Светиком, который, оказывается, все прекрасно понимает. Меня смущало только одно: разве, женясь на мне, он не знал, что я не люблю его? Разве я хоть единожды дала ему какой-то намек? Нет, напротив – даже моя бабушка отговаривала его от женитьбы, мотивируя это моим несносным характером и тотальным бесчувствием.
– Она никого не любит, Святослав, – услышала я однажды разговор между бабушкой и будущим мужем, – поверьте, вы не станете исключением. У Вари просто нет органа, отвечающего за чувства. У нее вместо мозга – Конституция и Уголовный кодекс, а вместо сердца – кассовый аппарат. Поверьте, она моя внучка, я ее очень люблю, но я вижу, что Варя сделает вас несчастным.
В ответ на эту тираду Светик только усмехнулся:
– Тамара Борисовна, я сторонник теории, согласно которой при помощи любви и ласки, а также постоянного внимания и нежности можно приручить даже дикое животное. Так что же говорить об умном, интеллигентном человеке с воспитанием, подобным Вариному? Любовь можно развить так же, как развивают и вырабатывают вкус к хорошей музыке. Я уверен, что со временем она полюбит меня пусть не так же сильно, но в меру своих возможностей. У нас все будет хорошо.
– Нет у нее никаких возможностей, – вздохнула бабушка. – Я не могу запретить вам, Святослав, не могу отговорить, вы взрослый человек. Возможно, все будет именно так, как вы сказали. И я первая буду рада этому. Однако не обольщайтесь.
Бабушка оказалась совершенно права. Никакого чуда не произошло. Потому что женщина, которой однажды сделали больно, уже никогда никому не доверится. Только бедный Светик этого не знал.
Утром муж поднялся рано, как обычно, сварил кофе и овсянку, приготовил мне свежевыжатый сок из моркови и яблок, принес все это в кабинет, предварительно постучав и спросив, проснулась ли я. Как ни в чем не бывало. Мне порой начинало казаться, что Светик либо хороший актер, либо просто дурак: ну как можно делать вид, что ничего страшного не произошло, когда накануне жена забывает о твоем дне рождения? А ты встаешь, хотя тебе никуда не нужно, у тебя законный выходной после поездки, чистишь морковь и яблоки, варишь кашу, добавляешь в кофе специи… Зачем ему это? Или он действительно так меня любит? Не испытывая ответного чувства, я не особенно в это верила. Мама моя, еще когда жила здесь, в России, всякий раз закатывала глаза и произносила:
– Откуда у тебя этот ужасный, неизбывный, непробиваемый цинизм?
Откуда-откуда… Хороший был учитель в свое время.
Светик опустил поднос на выдвижной валик кожаного дивана:
– Ты поела бы, Варюша, пока горячее.
– Да, спасибо, – я села, натянув одеяло до груди и поджав колени, – ты сегодня дома будешь?
– Да, хочу полежать с книжкой. Надо бы в театр, конечно, съездить, но как-то не тянет, сил нет.
– Как гастроли? – беря ложку, поинтересовалась я, понимая, что должна, просто обязана после вчерашнего об этом спросить.
– Аншлаги. Принимали хорошо, публика очень благодарная. Молодых много, как ни странно.
– Ну почему странно? Сейчас оркестровая музыка на подъеме – в нашу консерваторию с наскока и не попадешь, – заметила я, дуя на горячую кашу.
– Откуда ты-то об этом знаешь? – вдруг не сдержался Светик, и я от удивления чуть не подавилась овсянкой. – Когда ты в последний раз была в консерватории? Курсе на третьем? Ну, еще бы – там судебных процессов-то не показывают!
Я молча смотрела на так неожиданно взбрыкнувшего мужа в упор, не отводя взгляда, и Светик снова обмяк, сделался самим собой и забормотал:
– Варенька, прости меня… не знаю, что накатило… устал, видимо… Я не хотел тебя обидеть – когда тебе в самом деле в консерваторию ходить? Ты же столько работаешь…
– Ну, раз тебя так беспокоит мой культурный уровень, то сделай милость – купи на вечер билеты, и сходим, – холодно сказала я, отодвигая тарелку с кашей. – А то действительно позор: жена выдающегося дирижера, а в консерватории сто лет не была. Вдруг на каком-то приеме обнаружу полное незнание предмета, а? Краснеть ведь будешь!
Монолог этот был совершенно в моем стиле – вроде как согласилась, предложила вечер вместе провести, но при этом все равно нашла, за какое место укусить: Светик отлично знал, что моей эрудиции и заложенных бабушкой знаний вполне хватало на то, чтобы в его музыкальной тусовке не выглядеть человеком из другого мира. Светик намек понял сразу, вспыхнул до корней волос:
– Варя… не нужно, я же все понимаю!
– Нет, отчего же. Я, может, хочу.
– Но ведь ты балет больше любишь…
– Ну, так подсуетись, у тебя же есть связи?
Светик поднялся, забрал тарелку с остатками остывшей овсянки и вышел. Я допила сок и кофе, потянулась и бросила взгляд на большие напольные часы: была половина девятого, если я хотела поговорить с дядюшкой до выходных, то следовало поторопиться – в два часа дня мне нужно быть в суде.
В душе под упругими струями я пела. Слава богу, что ванная у нас в квартире расположена очень далеко от гостиной и кабинета Светика, иначе он сошел бы с ума – слухом я не обладала. Выйдя же из душа, я обнаружила в кухне сияющего Светика:
– Все, Варенька, в семь часов «Драгоценности» в Большом, партер, пятый ряд, места с краю, – объявил он тоном победителя.
Пришлось поцеловать супруга в щеку за проявленную смекалку и оборотистость: достать билеты на приличные места в Большой театр в день спектакля даже за большие деньги было непросто.
Дяде Вите я позвонила из машины, надеясь застать его врасплох и вырвать разрешение заехать. Офис его конторы располагался на Якиманской набережной, не особенно по дороге, но ничего, Сережа как-нибудь покрутится.
– Варька? Ты чего это с утра? – зарокотал в трубку дядя. – Проблемы?
– Нет, разговор есть серьезный. Можешь уделить мне полчаса?
– Вот же… В кои-то веки хотел позавтракать, – с досадой произнес дядюшка.
И я мгновенно сообразила:
– А давай позавтракаем. Ты в офисе?
– Нет еще.
– Тогда давай на Ордынку, в «Островский»? Там неплохо.
Он подумал пару секунд и согласился.
– Сережа, планы меняются, мы на Ордынку.
– Хорошо, что вовремя сказали, – хмыкнул водитель, меняя курс.
– Мне надо с дядей встретиться, а ты заодно тоже позавтракаешь.
– Да я вроде как сыт.
– «Вроде как» не считается, – решительно отрезала я. – Сядешь и поешь как следует – я не знаю, когда отпущу тебя сегодня.
Мой дядя с годами не утратил внешней респектабельности – огромный, с седой гривой, холеный и дорого одетый, он привлекал к себе внимание. А его рокочущий голос был слышен отовсюду. Поэтому мне не пришлось озираться в «Островском», чтобы найти его. Дядюшка восседал за центральным столом и в тот момент, когда я появилась, как раз делал заказ.
– Ты собираешься провести тут полдня? – иронично спросила я, усаживаясь за стол. – Как можно столько заказывать на завтрак?
– Ты же знаешь, я люблю хорошо поесть, – хохотнул он.
Его любовь к еде в нашей семье всегда была поводом для шуток и подтруниваний. Правда, при этом дядя оставался в хорошей форме и даже брюшком не обзавелся с возрастом, наоборот, – оставался подтянутым и спортивным. Он любил теннис и много времени проводил на кортах, даже меня в свое время пытался приучить, но я оказалась для этого слишком ленива.
– Так я слушаю тебя, – напомнил дядюшка, жестом отпуская официанта.
– Ты когда-нибудь слышал об Игоре Потемкине?
– Разумеется. Но он, насколько я помню, умер?!
– Да, было дело.
– Тогда почему ты интересуешься его персоной?
Я крутила в руках солонку и подбирала слова. Мне вдруг показалось, что стоит не открывать все карты, а постараться выудить из дяди совет, не выдавая полной информации.
– Понимаешь… его вдова обратилась ко мне с предложением стать ее адвокатом.
Седые брови дядюшки взметнулись вверх:
– Что за чушь?
Это прозвучало как-то очень уж обидно.
– Почему это? Ты считаешь, что я не гожусь для этого? – спросила я, ожидая утвердительного ответа, но дядя меня удивил:
– Нет, ты-то как раз вполне годишься. Но что случилось с прежним?
– С кем? – не поняла я, и он объяснил:
– С адвокатом Потемкина.
– Это меня не касается. Как ты думаешь, предложение стоит рассматривать?
– Все зависит от величины гонорара, детка. Тебе придется возиться с разной ерундой – от ежемесячных выплат на содержание ребенка до ситуаций с любовниками вдовы.
– А они у нее есть?
Дядя захохотал:
– Варька, тебе скоро сорок, а ты никак не можешь понять: молодая баба с такими деньжищами, как у Потемкиной, автоматически становится мишенью для охотников за чужим золотишком. Поверь: вокруг нее табунами крутятся любители наживы.
– Ты сам меня учил: факты, ничего, кроме фактов, – невозмутимо сказала я. – Представь доказательства, а потом обвиняй женщину. Или ты говоришь гипотетически?
Дядюшка внимательно наблюдал за тем, как официант расставляет перед ним заказанный завтрак, и, казалось, вообще меня не слышал. Едва парень удалился, дядя взял нож и вилку, отрезал порядочный кусок яичницы с беконом и пробормотал:
– Варя-Варя, в кого ж ты такая уродилась… Доказательств у меня пока нет, но если тебе нужно…
Я пожала плечами:
– Мне – не нужно. Это вообще не мое дело. Я хотела совета, но чувствую, что не получу его. Слишком уж ты шовинист, дорогой дядя. – Я поднялась, собираясь уйти, но дядюшкина ручища крепко ухватила ремень моей сумки:
– А ну, сидеть! Куда собралась?
– Я теряю время, а в два мне нужно быть в суде.
– Успеешь! – отрезал он. – Садись.
Пришлось подчиниться. Я вернулась на свое место, с отвращением посмотрела на дядюшкину яичницу и вздохнула.
– Что? Муки выбора? – заметил он. – А ты не думай, Варька. Просто не связывайся. Не лезь – и все. Большие бабки – большие проблемы. Ты женщина, к чему тебе это? Дела вроде неплохо идут, имя есть у тебя, заработки хорошие. А тут… Как бы тебе чего не прилетело рикошетом.
Эта фраза заставила меня насторожиться. Было ощущение, что он неплохо осведомлен о том, что происходит вокруг вдовы Потемкина, а возможно, даже сам как-то в этом участвует. Уж на что на что, а на деньги у дяди всегда был нюх. И это только раззадорило меня. Конечно, пока я не скажу ему ни слова, но Анастасии позвоню непременно и дам согласие работать на ее условиях. Если мой дядя каким-то образом причастен ко всем этим делам, то я точно не прогадаю.
– Я тебя поняла. Собственно, твое мнение – это все, что я хотела услышать, – как можно равнодушнее проговорила я, и дядя удовлетворенно кивнул:
– Да на здоровье! Ты ведь мне не чужая.
Мы поговорили еще о чем-то малозначительном, обсудили приближающийся юбилей бабушки – Тамаре Борисовне исполнялось восемьдесят пять, и дядюшка, хоть и не был ей родней по крови, считал своим долгом отпраздновать событие с размахом. Не знаю почему, но мне всегда казалось, что он испытывает перед бабушкой вину за что-то. Помню, он часто ссорился с мамой, упрекая ту в недостаточном внимании к бабушке. Мамочка, занятая исключительно собственной персоной и карьерой, и мне-то уделяла крохи своего времени, что уж говорить о старой матери! Зато дядюшка, не являясь ей никем, ни разу не забыл поздравить с праздниками, привезти букет любимых цветов или флакон духов, а уж это моя бабушка позволяла только близким людям. Возможно, это происходило потому, что свою мать ни дядя, ни мой отец почти не помнили: когда она умерла, дяде было пять лет, а папа и вовсе только родился. Правда, он-то не относился к матери жены с таким почтением, как его брат, а скорее терпел ее высокомерие, барские замашки и не совсем типичный уклад дома, где вынужден был жить.
Бросив взгляд на часы, я поняла, что нужно выдвигаться, если не хочу опоздать в суд.
– Время вышло? – иронично улыбнулся дядюшка.
– Да, к сожалению.
– Ну, не буду задерживать. Дело, Варька, всегда должно быть на первом месте. Тебе надо было, конечно, парнем родиться – с твоей хваткой далеко пошла бы.
– Мне и так неплохо.
Я чмокнула его в гладко выбритую щеку и попрощалась. Сергей, сидевший за столиком у выхода, мгновенно вскочил и вышел. Краем глаза я увидела оплаченный им счет и вытянула чек из папки. Не хватало еще, чтобы водитель в таком месте рассчитывался за себя. Я не настолько много ему плачу.
– В офис, Варвара Валерьевна? – открывая мне дверь машины, спросил Сергей.
– Да, давай заедем, тут недалеко, и Ордынка вроде движется неплохо.
Всю дорогу до офиса я прокручивала в голове разговор с дядей, и чем дольше я думала об этом, тем сильнее крепла моя уверенность в том, что он знает о «Снежинке» и ее умершем владельце куда больше, чем я. И он как-то слишком уж сильно не хочет, чтобы дело обстояло иначе. Но мне теперь это уже неинтересно. Я должна продумать свои действия и прикинуть, с какой стороны вообще подступиться к этой странной семейке. И главное, попробовать понять, откуда исходит угроза. А попутно выяснить, кто является адвокатом Потемкиных сейчас. Словом, дел хватит. И не забыть бы еще про вечерний балет, а то два прокола подряд перед мужем совсем уж не комильфо.
В офисе, попросив Ниночку принести кофе, я нашла в сумке салфетку с телефоном Анастасии Потемкиной, позвонила ей и сказала всего два слова:
– Я согласна.
– Срочно наведи мне справки про все дела, которыми сейчас занимается Жигульская Варвара Валерьевна.
– Это кто – Щука? Какие справки, и так все известно, она вроде как легальный бизнес ведет, никуда не лезет.
– Не лезла. Не лез-ла, понял? В прошедшем времени. Нынче она – адвокат мадам Потемкиной со всеми отсюда вытекающими, понял? И я хочу знать о ней все. Каждый шаг, каждый разговор по телефону. И главное – как именно Потемкина с ней рассчитываться собралась.