– Ну как-как? Ясное дело – бабками.
– Ой, умный какой! А ты откуда знаешь, что они у нее есть, бабки эти?
– Ну, живет же она с девкой своей на что-то. Ребенка содержать же надо.
– Вот именно – на что-то! И это точно не то бабло, чтобы адвоката нанять, да еще уровня Жигульской.
– Раз наняла, значит, есть бабло.
– Вот и выясни, не брешет ли нам наш приятель-адвокат. С его слов выходит, что налички у мадам едва-едва на жизнь, а тут такой финт.
– Хорошо, выясню.
– А еще лучше – пусть прежний адвокат сам все и узнает. Его косяк, что мадам с крючка срывается, вот пусть пошевелится теперь, а то привык, расслабился.
В предпоследнюю неделю ноября я сидела в своем кабинете и никак не могла заставить себя хотя бы открыть папку с бумагами по очередному процессу.
Светик снова улетел на гастроли, на этот раз куда-то в Азию, я даже не потрудилась уточнить, хотя он, конечно, не раз произнес название страны. Но я уже так привыкла не замечать его и не интересоваться особенно его делами, что, разумеется, не заострила на этом внимания. У меня есть благословенный месяц, когда не нужно будет заставлять себя возвращаться домой, а можно ехать туда с удовольствием, зная, что не придется себя насиловать. Вернуться Светик должен был как раз к бабушкиному юбилею, а через неделю после этого – Новый год. Обычно мы отмечали его у кого-то из друзей – либо у Аннушки, либо у кого-то из коллег Светика. Он любил шумные компании, застолья, разговоры до утра. Мне же каждый раз приходилось уговаривать себя. Если у Аннушки я, по крайней мере, могла уйти в спальню и лечь там, оставив подругу с мужем в гостиной за разговорами и бутылочкой коньяка, то у друзей Светика приходилось делать заинтересованное лицо, улыбаться, быть милой со всеми и поддерживать неинтересные лично мне беседы. С некоторых пор люди стали вызывать у меня отвращение и иной раз даже ненависть. Но я подчинялась необходимости соблюдать определенные правила, а потому безропотно ходила с мужем в гости и на приемы.
Этот Новый год мы собирались отмечать у Аннушки, она грозилась привести очередного кавалера, который, в свою очередь, обещал ей отправить жену и троих детей за границу и провести праздник вместе. Я смутно подозревала, что опять мы будем праздновать втроем, как уже не раз бывало: Аннушкины кавалеры имели свойство растворяться в пространстве непосредственно перед самым празднеством. Скорее всего, нынешнего постигнет та же участь. Не то чтобы я не желала подруге счастья, нет, наоборот. Но оно виделось мне несколько иначе и уж точно не в образе женатого кобеля с тремя довесками.
Так или иначе, до Нового года еще больше месяца, посмотрим, как все пойдет. А пока я буду наслаждаться одиночеством в квартире, а заодно вникну в суть некоторых дел своей новой клиентки.
Я так увлеклась построением планов, что не сразу услышала трель интеркома – секретарша Ниночка сообщила, что ко мне посетитель. С удивлением заглянув в ежедневник, я не обнаружила никаких встреч на этот час, а потому переспросила:
– Вы точно уверены, что я кому-то назначала встречу?
– Нет, Варвара Валерьевна, не назначали. Но господин Мельников очень настаивает.
– Мельников? – еще сильнее удивилась я, не припоминая никого с такой фамилией. – Ну хорошо, пусть войдет, но предупредите, что у него есть всего двадцать минут.
Я села за стол и бросила взгляд на входную дверь. На пороге возник высокий мужчина в сером костюме. Лицо его показалось мне смутно знакомым, смущала только аккуратная эспаньолка. Когда же он, закрыв дверь, двинулся прямо ко мне, внутри все ухнуло вниз. Ко мне приближался Кирилл Мельников. Кира, Кирюша… Моя первая и самая сильная, даже единственная любовь в жизни.
– Ну, здравствуй, Варенька, – произнес он бархатным голосом, и я почувствовала, как закружилась голова и стало ватным все тело.
Он вернулся…
Ощущение странной опасности вдруг охватило меня, я почему-то четко поняла, что с этого момента, вот с этой самой закрытой двери моего кабинета, все пойдет иначе. Мало того – непременно что-то произойдет. Что-то такое, в чем мне придется принимать самое активное участие.
Я постаралась взять себя в руки, придать лицу высокомерное и отстраненное выражение, и это, судя по всему, мне удалось, потому что Мельников остановился и спросил удивленно:
– Ты… не узнаешь меня?
– Узнаю, – как можно равнодушнее откликнулась я, – но даже это не дает вам права, господин Мельников, являться в мой кабинет без предварительно назначенной встречи.
– Варя, Варя, ну к чему официоз? – снова улыбаясь, спросил он и по-хозяйски отодвинул стул, уселся, закинув ногу на ногу. – Я к тебе по старой памяти, а ты…
– Хорошая у вас память, жаль, короткая, – бросила я, стараясь не отводить взгляда. Это давалось мне с трудом – ну почему, почему с годами он не стал ни на йоту некрасивее? Почему не обрюзг, не растолстел, не покрылся морщинами? Почему не обзавелся плешью или пивным животом? Почему он по-прежнему так красив, уверен в себе и нагл от этого? Что он делает в моем кабинете, зачем вернулся в мою жизнь?!
– Я понимаю, Варенька, что очень виноват перед тобой. – Господи, зачем он говорит? Я не могу слышать его бархатного голоса, обволакивающего меня с ног до головы.
– Кирилл Андреевич, я бы очень просила вас не нарушать дистанцию. Я вам не Варенька, мы не на лавке в парке Горького.
Как же я не хотела, чтобы он заметил, каких трудов мне стоит держаться так холодно! Мне настолько тяжело, что я кажусь сама себе грузчиком, в одиночестве разгрузившим фуру цемента. Я не видела его много лет, я считала, что больше никогда не увижу, я уничтожила свою память – и вместе с ней уничтожила сердце, чтобы оно никому не досталось. Я больше никогда и никому не поверю. Я не люблю даже собственного мужа – и только Мельников виноват в этом. А он смеет являться как ни в чем не бывало, улыбается, благоухает отличным парфюмом и выглядит как кинозвезда.
Мои слова, насколько я видела, задели Мельникова. Он выпрямился, принял строгую позу, сложил перед собой на столе руки и официально произнес:
– Хорошо, Варвара Валерьевна, как скажете. Я к вам по официальному поводу. Вы изволили переманить у меня клиента.
– Напомните, какого именно, и, я уверена, мы разрешим это недоразумение.
Кирилл вдруг встал и подошел вплотную ко мне, дернул кресло за подлокотники, и оно послушно выкатилось из-за стола. Нависнув надо мной, как огромный шкаф, Мельников зашипел мне в лицо:
– Ты что?! Не понимаешь, да?! Куда ты полезла, дуреха?
– Убери руки, быстро!
– Варька, я ведь не шучу. Зачем ты полезла в дела «Снежинки»?
Я оттолкнула его и встала, отошла к окну и вцепилась пальцами в подоконник. Закружилась голова, к горлу подкатил противный комок. Не в первый раз за последние несколько недель я получаю предложения отступиться от дел Потемкиной. Сначала дядя, теперь вот вынырнувший откуда-то из глубин прошлого Мельников.
– Варя, послушай, – он подошел ко мне вплотную и теперь практически дышал в макушку, – послушай меня, ты ведь умная девочка. Тебе что, денег мало? Сколько она пообещала тебе? У нее ведь нет ничего, а скоро и того, что сейчас есть, может не стать. Варя, тебе нужно отказаться.
– Мотивируй, – собрав в кулак остатки воли, потребовала я, не оборачиваясь.
– А что тебе непонятно?! Это криминал, Варя. Кри-ми-нал! Тебе это зачем?
– Ты меня не убедил. Я адвокат, если ты забыл, я хочу видеть факты и доказательства. А эмоции и страшилки оставь кому-нибудь другому.
Он внезапно схватил меня, развернул к себе и, сжав за плечи, впился в губы поцелуем. Одна часть меня хотела сопротивляться что есть сил – кусаться, лупить кулаками и пустить в ход каблуки и ногти, а вот другая… Другая растворилась в неожиданном поцелуе – столько силы и нежности одновременно вложил в него Кирилл. Торопливо смахнув на пол со стола все бумаги, он завалил меня на столешницу и улегся сверху. Я перестала соображать, вцепилась пальцами в крепкие мышцы, обтянутые пиджаком и рубашкой. Как же я, оказывается, соскучилась, а главное, неужели я все помню? Помню его запах, каждый вздох, каждое движение, заранее чувствую, что он сейчас сделает. Удивительная штука – женская память… Только бы Нинка не вошла, не хватало мне загубить одним махом свою безупречную в смысле мужчин репутацию… Никогда я не приводила любовников в офис…
– Варька… Варька… – бормотал Мельников, жадно шаря руками по моему телу под блузкой. – Как же я скучал…
Эта фраза вдруг отрезвила меня, освободила от затуманившей мозг страсти. Я вытянулась и уперлась рукой в грудь Кирилла:
– Скучал?!
– Варя… не надо, милая, перестань… – пробормотал он, легко преодолевая сопротивление. – Потом, давай все потом – дела, разговоры… все потом…
Я никогда не встречала мужчины, хоть отдаленно напоминавшего бы мне Мельникова. Всю жизнь я сравнивала своих любовников с ним, и всякий раз это сравнение оказывалось в его пользу. Конечно, это здорово осложняло мою интимную жизнь: активный, жадный и умелый в постели Мельников был неподражаем и недосягаем. Довольствоваться меньшим было противно – как будто ужинать в «Макдоналдсе» вместо «Пушкина», например. Поэтому все мои связи носили характер почти мимолетный. «Для здоровья», как определяла это Аннушка, которой я изредка рассказывала какие-то истории. Светик в постели оказался совершенно несостоятельным и – более того – робким, как подросток. И так было с первого дня. Подозреваю, что я оказалась его первой и единственной женщиной, и, что делать со всем этим, Светик просто не знал. Разумеется, терпеть такое положение вещей я не стала, но и брак разрушать – тоже. Сперва было как-то неудобно перед родней, потом – то некогда, то имидж нарабатывала, а со временем вообще привыкла и поняла, что лучше иметь такого друга, как Светик, чем жить одной. Теперь же, лежа на столе под тяжелым, но таким родным телом Мельникова, я поняла, что годы одиночества закончились. Я ни за что не отпущу его больше, не дам уйти. Он должен, просто обязан компенсировать мне все то время, что я провела без него!
Я не понимала, сколько прошло времени, казалось, что вечность, наверное, так и было. Мы лежали на столе, тесно прижавшись друг к другу боками, и грудь Мельникова вздымалась под расстегнутой рубашкой. Галстук, который он не снял, а только ослабил, болтался где-то за плечом, пиджак валялся на полу, как и мои туфли и стринги. Я чувствовала, что юбка задрана до неприличия, а на блузке, похоже, не хватает пары пуговиц, а мне ведь еще на встречу сегодня. Плевать – под пиджаком не заметят. Да и вообще я ни о чем не хочу думать, кроме одного: вот он, Кирилл. Он есть. А значит, и я тоже теперь есть.
– Ох, Варька… – выдохнул Кирилл, осторожно переворачиваясь так, чтобы видеть мое лицо.
– Зачем ты сделал это? – тихо спросила я, прикусывая губу.
– Обвиняешь? – усмехнулся он в ответ и так посмотрел в глаза, что я снова почувствовала себя той прежней Варей Жигульской, студенткой-первокурсницей юрфака.
– Это нечестно. Ты исчез, пропал – и… и теперь…
– Поправь меня, если я путаю, но ведь это ты выскочила замуж так скоропостижно, как будто на поезд опаздывала.
– А тебе не приходило в голову, почему я вдруг вышла замуж? Или даже не так: кто стал причиной моего замужества?
– Ну, думаю, что вряд ли это был сам виновник, так сказать, торжества… как, бишь, его зовут, мужа твоего? – Кирилл сморщил лоб, словно припоминая имя, хотя я прекрасно понимала, что он ни на секунду не забыл его, как, видимо, не забывал и меня все эти годы.
– Не юродствуй. – Я спустила ноги со стола и встала, пытаясь привести в порядок блузку и юбку, – тебе это не к лицу.
– А ты совершенно не изменилась, Варвара. – Кирилл тоже поднялся и снял с шеи болтавшийся галстук. – Все та же категоричность в высказываниях, все та же прямолинейность. Не тяжело так жить-то, Варюша?
– А ты явился, чтобы облегчить мою жизнь? – Я уже жалела, что поддалась слабости, что уступила ему совершенно без сопротивления, что позволила прикоснуться к себе.
Я, видимо, забыла его или просто не видела, какой он – самодовольный, напыщенный, влюбленный в себя и считающий, что все вокруг тоже должны разделять это чувство. Я идеализировала образ Кирилла, или со временем негативные воспоминания стерлись и остался только красивый фасад. А за ним, оказывается, идет жизнь…
Мельников неторопливо застегивал пуговки на рубашке, снова повязывал галстук и, казалось, отсутствовал. Тело здесь, а душа где-то далеко. И мысли тоже отсутствуют. Эта манера раздражала и притягивала меня еще тогда, в юности. Правда, в то время это казалось загадочным, сейчас же только злило.
Зажужжал интерком, и Ниночка своим мелодичным голоском поинтересовалась, не сварить ли нам с посетителем кофе.
– Нет, спасибо, Нина, не нужно. Подготовьте, пожалуйста, материалы по процессу, я скоро выезжаю.
– В суд? – поинтересовался Мельников, уже успевший привести в порядок свой костюм.
Я не ответила, взяла с вешалки в шкафу пиджак и пошла к большому зеркалу. Да, пиджак отлично скрыл отсутствие пуговиц на блузке, если не забыться и не расстегнуть, то никто и не догадается. Не глядя на Мельникова, я подобрала с пола стринги, не смущаясь, надела их и, одернув юбку, поинтересовалась:
– Ты сказал и сделал все, зачем пришел? Или есть еще какие-то нереализованные планы?
Кирилл несколько секунд ошарашенно молчал, но потом разразился хохотом – так, как раньше, запрокинув голову и прикрыв глаза:
– Ну ты даешь! Я чуть лужу не сделал, ей-богу! Где ты научилась разговаривать таким тоном, что мухи на лету замерзают, а?
Я проигнорировала вопрос и открыла дверь:
– Всего доброго, Кирилл Андреевич.
– Я понял. В следующий раз постараюсь записаться к вам на прием заранее.
– Следующего раза не будет, господин Мельников.
Он направился к выходу из кабинета, и я на секунду потеряла бдительность, решив, что этот раунд остался за мной, однако Кирилл вдруг, уже стоя на пороге, развернулся и поцеловал меня в щеку:
– Берегите себя, госпожа Жигульская.
Я отпрянула назад, как от пощечины. К счастью, секретарша была слишком увлечена пасьянсом и не заметила произошедшего.
Я закрыла дверь и, прислонившись к ней спиной, сползла на пол. Хотелось плакать. Я так и не поняла, откуда на мою голову через столько лет свалился Мельников, но стойкое ощущение, что с сегодняшнего дня все пойдет иначе, не уходило.
– И ведь я даже не помню, с чего он начал разговор, – пробормотала я, обнимая руками колени. – Зачем он приходил, почему именно сейчас?
– Ой, Варвара Валерьевна, а вы чего это дверь заперли? – Ручка дергалась вверх-вниз, Нина из приемной пыталась выйти, но я крепко подперла дверь своим телом и двигаться никуда не желала. – Вам же выезжать скоро, я вот и бумаги все подготовила. С вами все в порядке?
– Да, все нормально. Сварите мне кофе, Нина, покрепче.
Я тяжело поднялась, отряхнула юбку, поправила растрепавшуюся прическу. Нет, нужно взять себя в руки и постараться сосредоточиться на предстоящем процессе, чтобы не подвести клиента. Я не имею права рисковать репутацией и – что уж там – гонораром из-за внезапно появившегося в моем кабинете человека из прошлого.
Вошла Нина с подносом, на котором дымился кофе в белой фарфоровой чашке. Этот набор привез Светик из какой-то поездки, тонкие чашки с почти незаметным ободком позолоты показались мне идеально подходящими к интерьеру кабинета, и я привезла их сюда. Кофе из такого фарфора оказался удивительно вкусным, ничто не могло с ним сравниться. Сейчас почему-то захотелось закурить, хотя от этой привычки я отказалась лет пять назад – просто взяла и бросила, даже не мучилась особенно. Правда, иногда я позволяла себе сигариллу, которые всегда хранились у Нины в столе – так меньше соблазна.
– Ниночка, а можно мне одну? – улыбнулась я, подвигая поднос к себе, и секретарша моментально поняла, о чем речь.
– Одну – можно, – покровительственным тоном ответила она и, покачивая бедрами, выплыла из кабинета.
Мне нравилась Нина – легкая, умная, воспитанная. Со временем я собиралась сделать ее помощником, а дальше, если покажет себя как следует, подумать и о партнерстве. На нее можно было положиться, Нина умела обращаться с документами, ни разу ни одна бумажка у нее не потерялась и не попала не на свое место. До нее работала Катя – и вот это время я вспоминать вообще не люблю. За три месяца она ухитрилась устроить в документах такой бардак, что пришедшая ей на смену Нина вынуждена была провести в офисе немало вечеров, чтобы все разобрать.