Продолжаю читать книгу Тино «Человек и кукла».
«Кукла удобна еще и вот по какой причине: ее легко заменить на другую. И в этом не будет никаких проблем ни для мужчины, ни для общества. Уйдет такое понятие, как обязательство перед семьей. Мужчина (впрочем, так же, как и женщина) может выбирать для куклы любой внешний облик, любое лицо».
Черт возьми с этими шортами! Мои ноги горели таким огнем, что было не до Натали! Она уехала, а, возможно, думала остаться.
Только сегодня, внимательно присмотревшись к фотографии женщины-кентавра я уловил нечто очень похожее на Натали. А, впрочем, это мои глюки воображения.
Мне предложили творческую встречу с интеллигенцией Портленда с показами двух моих фильмов. Пишу небольшие предисловия к этим фильмам, потом надо будет их запомнить. Здесь не любят, когда выступающий читает свое выступление по бумажке.
Во время моей сегодняшней встречи с руководителем проекта я спросил:
– Когда же начнется эксперимент?
– Эксперимент уже давно идет, – ответил он мне.
Думаю сейчас над его ответом. Если он давно идет, где же тогда мой соучастник проекта – андроид?
Позвонила Натали. Предложила посмотреть вечером в кинотеатре какой-то новый блокбастер.
Печальная весть из России: внезапно и весьма при загадочных обстоятельствах умерла моя однокурсница по театральному институту.
Смотрели в кинотеатре блокбастер про змей, которых перевозили на пассажирском самолете. Во время полета они вылезли из ящиков, проникли в салон и началось змеиное шоу. Кобры жалили только женщин и они умирали в страшных агониях, анаконды обвивали сдавливающими кольцами насмерть перепуганных мужчин и выпускали им кишки наружу. Все это было снято абсолютно без чувства меры и вызывало у зрителей взрывы хохота. Натали смотрела фильм со вниманием, и, кажется, не понимала, почему все смеются.
После фильма Натали отвезла меня домой. Я приоткрыл дверцу, приготовился сказать Натали «Доброй ночи», но произнес совершенно другое:
– Не хотите кофе?
– Нет.
Я взял ее руку и поцеловал.
– Спасибо за вечер. Давно так не смеялся.
Я почувствовал какую-то еще неведомую мне легкую вибрацию, которая исходила от ее руки. Я осмелел. Придвинулся к Натали ближе, отстегнул ее ремень безопасности, наклонился к лицу и поцеловал в губы. Эту странную легкую вибрацию я почувствовал и на ее губах.
– Пошли в дом.
– Да, да… – сказала она тихо.
Все, что произошло между нами, описанию не поддается.
Подозреваю, что обо всем происшедшем, Натали рассказала руководителю проекта. Я не до конца уверен в этом, но он как-то чересчур внимательно иногда посматривал на меня во время нашей сегодняшней встречи. А основная тема ее была – бессмертие.
– Если посмотреть на человека с точки зрения «человек – это биологический робот», то его бессмертие невозможно, потому что материал, из которого он сделан, быстро изнашивается.
– Вы хотите сказать, что, постепенно заменяя этот материал…
– Да. Заменяя его постепенно на более прочный материал, мы и сможем сделать человека бессмертным! Ну, не абсолютно бессмертным, но на тысячу лет как минимум.
– А зачем делать человека бессмертным? Может быть, в этом и есть его эволюция, что он смертен? Каждое новое поколение, приспосабливаясь к изменяющейся среде, дает возможность человечеству не исчезнуть, как динозаврам, которые не смогли приспособиться к изменениям, поэтому и вымерли…
Вечером сидел над выступлением в Доме пожарника, так называется это учреждение, где состоится моя творческая встреча. Кстати, это второй или третий случай в моей жизни, когда я заранее готовлю выступление.
С чего начать? Ну, естественно, поприветствовать пришедших, представиться. Учитывая психологическую особенность американцев, надо рассказать что-то юморное. Возможно, с того анекдота-вопроса, который в последней поездке по Англии пользовался невероятным успехом:
«Как называется человек, у которого не работает левое полушарие головы, левая рука и левая нога? Ответ: этот человек называется «all right».
Думаю, юмор оценят. Надо будет потом поиграть на этом «all right». Ну, как-то так:
«Аll right», – отвечаем мы, когда нас спрашивают, как идут дела. «Аll right», – отвечаем мы, когда спрашивают у нас, как твое здоровье, как твоя семья, как твоя работа. «Аll right!»
Для людей, которые не знают подробностей твоей жизни, твоего здоровья, семьи, детей, мы – «all right». Однако те, кто тебя знает хорошо, в этом «all right» есть многое такое, что с этим словом не связано. Они знают, что у тебя очень тяжелая работа, что у тебя проблемы со здоровьем, что у тебя плохие отношения с детьми. Кто-то из них тебя осуждает, кто-то пытается помочь, кто-то сочувствует. Это жизнь. Она не сводится к одному «all right».
После этого надо вернуться к интриге, почему я начал с этого анекдота и сказать, что-то наподобие:
«Мне иногда кажется, что когда политики принимают какие-то очень важные для страны решения, они руководствуются только одним полушарием головы – правым, левое полушарие у них в это время не работает. А, как известно, наше левое полушарие отвечает за наши эмоции, чувства. Без них человек становится биологическим терминатором».
Пора переходить к фильму. Сказать, что о чеченской войне много сказано, написано, снято, но странная вещь, эта война никого ничему не научила в мировом сообществе. (Библия: нет памяти о прежнем).
В заключение надо сказать о фестивалях, на которых фильм побывал и его принципиальная особенность: он создан на материале видеозаписей, которые делались в Чечне оператором одного из отряда милиции особого назначения.
Нет, это еще не заключение. Обязательно надо сказать о том, что, когда нам в новостях рассказывают о военных действиях в какой-либо стране нашего земного шара, мы воспринимаем их достаточно абстрактно. Да, разрушено столько-то домов, мостов, заводов. Да, погибло столько-то мирного населения, военных. Во всех этих сюжетах о войне не показывается главное – судьбы людей, которые вольно или невольно оказались в той или иной войне.
Обязательно об очень давнем сюжете, который я видел, кажется, по Би-би-си, как в одном небольшом городке Соединенных Штатов родители встречают гроб с сыном, погибшем во Вьетнаме.
В сюжете были показаны фотографии погибшего, когда он был еще маленьким, показана комната, в которой он жил до призыва в армию, показаны его любимые вещи. Это был самый антивоенный сюжет из всех, которые я видел по Би-би-си.
Сказать, что я понял в связи с этим одну важную для себя вещь: о войне надо рассказать не столько через взрывы, стрельбу, а через человека, который вынужден воевать. Сделать акцент, что я поклонник (приверженец) идеи Льва Толстого: всякая война – это насильственное убийство. Продолжить мысль, что если всякий человек – это вселенная, то война – это уничтожение, с космической точки зрения, целых галактик.
Парадокс войны: люди убивают друг друга, но никто за это не отвечает!
И вот на этом надо закончить. Дальше эта мысль будет подхвачена текстом в начале фильма:
«Гибель каждого человека на войне – это насильственное прекращение жизни. Смерть каждого, кто стал жертвой войны – это, частично, и гибель всех нас. Ибо все в нашем мире едино. 1+1= 1».
Удивительное постоянство того, что в одно и то же время, по одной и той же схеме действий мой сосед слева стрижет газон перед своим домом. Собаки, которые в это время остаются за домом в своеобразном загоне, ревниво повизгивают. Сегодня, закончив стрижку газона, сосед помахал мне рукой. Я подошел. Мы немного поболтали. И вдруг он разоткровенничался, что для американцев, при всей их контактности, большая редкость.
– У меня в следующее воскресенье будет женщина. Нет, нет, не то, что ты подумал. Со мной дала согласие жить одна женщина из дома для престарелых. Мы с ней познакомились на одной собачьей выставке. Она, хоть и не держит собак, но когда-то они у нее были. Я думаю, нам будет жить не так одиноко вдвоем. Я хочу пригласить тебя к нам. Она говорит по-русски. Ей будет приятно поговорить с тобой на ее родном языке. Тебе это будет не трудно?
– Я приду, – сказал я.
– Спасибо.
– Как ее зовут?
– Нина.
Внезапно, без предупредительного звонка приехала Натали. Как только она поднялась в гостиную, мы бросились друг к другу. О, это блаженное время близости! Ее молодое упругое тело хотелось прижать к себе с такой силой, чтобы оно стало с твоим единым целым!
Она уехала ранним утром. Я почти мгновенно уснул и проспал почти весь день. Еще час, после того, как проснулся, лежал и вспоминал все до мельчайших подробностей. Только к девяти вечера заставил себя сесть и продумать вторую часть выступления в Доме пожарника перед вторым фильмом. И тут же, без исправлений, записал следующее:
«Нашу встречу с вами мне бы хотелось продолжить словами Уильяма Шекспира, что весь мир – театр, а мы в нем актеры. И каждый из нас гениально играет в этом мировом театре свою роль.
Мир – театр. Театр – мир.
Кто-то сказал, что театр – это точное отражение того государства, того города, где он находится. Все, что в них происходит, тут же отражается в театре. Театр – это наше зеркало. Глядя в него, мы видим себя со всеми своими достоинствами и недостатками. Мы смеемся над собой, плачем, негодуем, осуждаем, восхищаемся, задумываемся.
В век электронных технологий нашим театром стал и экран телевизора. Он тоже отражает нашу жизнь, он тоже наше зеркало. Каждый день мы смотримся в это зеркало. Каждый день мы узнаем о себе что-то новое».
И на этом все затормозилось.
Что-то промелькнуло в голове из записных книжек Чехова (надо проверить, так ли это?):
«Если вы хотите узнать все о городе, в котором оказались, сходите на кладбище и в публичный дом. И вы узнаете об этом городе все».
А если перефразировать слова Чехова относительно документального кино, то можно сказать так: чтобы узнать страну, в которой ты оказался, смотри документальные фильмы этой страны. В них, как в капле воды, будут отражены все проблемы этой страны и людей.
Почему-то вспомнился из юности аттракцион: комната с кривыми зеркалами, которая называлась «Комната смеха».
«Конечно, на какое-то время документальное кино можно сделать фальшивым. Можно ведь так искривить зеркало, что оно даже уродливое лицо превратит в красивое, а красивое в уродливое. Но такому зеркалу люди перестанут верить, а потом и просто разобьют его. Разобьют, потому что нет ничего более прогрессивного, более гуманного, более жизненного, чем правда».
К сожалению, эту простую истину о правде не так-то просто реализовывать. Требуется невероятное мужество и сила воли!
Теперь о самом фильме. Сказать приблизительно так:
«А теперь мне бы хотелось показать вам один из своих документальных фильмов, который позднее был включен в трилогию «Трагедии России». Первая трагедия, которую пережила Россия – это сталинский режим. Огромная, некогда процветающая страна, была после переворота 1917 года превращена, как определил ее Солженицын, в архипелаг ГУЛАГ. То есть в огромный лагерь. Страх был самой надежной силой, которая удерживала эту тоталитарную систему.
Я не ошибусь, если скажу, что почти каждая семья в России пострадала от сталинского режима. Не обошла эта трагедия и моих родных. Это был 1949 год. Моего деда арестовали за фразу: «Четыре года как кончилась война, а мы не можем до сих пор вдоволь наесться хлеба». Он пропал в лагерях бесследно».
Все, после этого надо показывать фильм.
А ведь все эти силиконовые куклы и андроиды – не что иное, как наше скрытое желание иметь рабынь (рабов). Только тогда, когда была работорговля, они были homo, а теперь искусственно созданные homo. Раб тогда был живой вещью. Теперь эта живая вещь – робот.
Презентация моих двух фильмов прошла при небольшом количестве интересующихся русской действительностью. Мне сказали, что такое для начала здесь, в Америке, естественно. В перерыве между двумя фильмами у меня произошла небольшая полемика с одним эмигрантом еще той, первой волны 70-х. Он сказал, что в России до сих пор еще очень мало демократии.
– А вы думаете, – сказал я ему, – после стольких лет тоталитаризма демократия тут же займет лидирующие позиции? Да мы еще полвека будем с оглядкой выражать свое мнение. А на бытовом уровне мысль, что правдой ничего не добьешься, будет сидеть в нас еще дольше.
После показа выпил со всеми шампанского. Директор Дома пожарника, женщина лет тридцати с огненной шевелюрой и ярко накрашенными чувственными губами, попросила меня сфотографироваться с ней на память. Как-то очень плотно прижалась она ко мне во время фотографирования. Натали отвезла меня домой, но не осталась. Дразнит она меня!
Сейчас почему-то вспомнил о загадочной смерти своей однокурсницы. Она очень долго выбирала, в какую страну отправиться в отпуск. Выбрала Грецию. Они с мужем приехали в отель поздно ночью. Номер и вид из него ей вначале не понравились, но утром мнение переменилось. Перед завтраком они пошли искупаться. Вода в море показалась ей холодной, она осталась на пляже, а муж решил сделать заплыв. Плавал он долго, за это время она сходила в отель и вернулась. Неожиданно ей стало плохо. Те, кто был рядом, вызвали скорую. Бригада приехала очень быстро и констатировала… смерть. Именно в этот момент подошел и муж. Пол часа назад он оставил ее живой на этом шезлонге! Всего пол часа назад!
Последние годы жизни она была очень религиозной. Ходила каждое воскресенье в церковь, соблюдала все посты, исповедовалась. Когда муж вернулся в номер, он увидел, что на подоконнике, на столе, в ванной комнате, – везде были расставлены маленькие иконки. Утром, когда они уходили на пляж, иконок не было. Она их расставила, когда отлучалась с пляжа в отель.
Ей было 35 лет. Медицинская экспертиза, проведенная и в Греции, и в Москве, причину внезапной смерти не выявила.
Она писала стихи. В них, как в музыке Моцарта, радость соседствовала с грустью, мажор с минором.
Она была легким человеком. Летящим. Не могу представить ее лежащей в гробу.
Натали иногда ведет себя так, будто между нами нет близости. Что это, особенности деловых женщин? Близость как необходимый физиологический ритуал. Или как говорят в Америке: «Просто секс». Единственное, что смущает меня в этом прагматизме, Натали моментально откликается на мои желания, и в постели я не заметил ни одного мгновения, что она делает что-то формально. И еще одна ее странность – она никогда не остается ночевать. Но эта странность мне приятна. Проснувшись утром, я трогаю рукой подушку, на которой лежала ее голова, глажу простынь, на которой лежало ее роскошное тело.
Один из моих давних приятелей всегда говорил, что никогда не сможет жить с женщиной, которую полюбит, как муж с женой. То есть не будет находиться с ней постоянно в одном месте. «Жена должна оставаться всегда в положении любовницы, – говорил он. – Восточный принцип: женщины живут на своей половине дома, мужчины – на своей».
Ближе к вечеру Джон пригласил меня в гости, чтобы познакомить с женщиной, которая поселилась в его доме. Внутреннее убранство гостиной, где мы ужинали, было чрезвычайно аскетичным. Нина, худенькая черноглазая женщина невысокого роста, говорила со мной по-русски. Джон, что меня очень удивило, тоже хорошо говорил по-русски, хотя мы общались с ним всегда только на английском.
Стол был накрыт с тем изобилием разных блюд, которое свойственно только нам, русским, когда мы принимаем у себя гостей. Здесь был и столичный салат, и селедка под «шубой», и соленые огурчики, и черная икра, и мясная нарезка, и сыр, и домашние пирожки, и тушеное мясо с картошкой. Естественно – русская водка и клюквенный морс.
Водку пили только мы с Ниной, Джон отказался, сославшись на то, что вообще не употребляет спиртного ни в каком виде.