– Спасибо, – засмеялась Таня. Мама редко шутила, поэтому Таня смеялась старательно, желая показать, что это была удачная шутка.
– Эмма, ты обещал. – Фаина сжала губы, смотрела вдаль, мимо Тани, на Танино прекрасное будущее.
– Э-э… да. Таня, окончить эту школу в некотором смысле то же самое, что окончить Гарвард, – сказал Кутельман.
– Ну, Эмка, не преувеличивай… – Фаине нравилось, что «Гарвард», что «математика», что Таня прямо сейчас, в наглаженном белом переднике, шагнет из кухни в свое будущее.
– Таня?.. Ты почему не плачешь?.. «Наша Таня громко плачет», – фальшивым бодрым голосом произнес профессор Кутельман.
И все? И все. Почему она не заплакала, не закричала, не спряталась в своей комнате, не убежала из дома? Шок? Оторопь от масштаба предательства?..
Потом это бывало с ней в моменты стресса, когда земля уходила из-под ног, но тогда впервые случилось: как будто все, что с ней происходит, – это кино, а она сидит в зале и смотрит на экран – про что кино?.. Потом, совсем потом, через много лет, она прочитала, как работает один из механизмов психологической защиты – изоляция, отделение психической сферы от реальности.
Это было не немое кино, она слышала текст.
– Никто не ждет от тебя побед на олимпиадах, а просто учиться ты сможешь, если ты не окончательная идиотка…
…Я знаю, как понять другого человека. Для этого нужно представить, что я – раз и впрыгнула в него.
Если впрыгнуть в маму.
Она хочет гордиться своим ребенком. Но не может. Она хочет меня любить без памяти, как тетя Фира любит Леву. Но она не может прижать меня к себе, поцеловать, как тетя Фира Леву.
Мама думает, что тетя Фира любит Леву за то, что он гений. А ей меня так уж сильно любить не за что. Но если бы я ответила ей тем же??? Больше любила бы папу за то, что он профессор, доктор наук, всемирно известный человек в своей области, автор учебника, а она кто?.. Всего лишь кандидат наук. Но я же люблю их одинаково.
– Математика организует ум, тебе это необходимо…
…Если впрыгнуть в папу.
Для папы счастье, что у него есть Лева.
Мне маму и папу очень жалко за то, что у них такая неудачная я. Для других родителей я была бы удачным ребенком: я отличница, играю на скрипке, мои сочинения всегда лучшие, но ИМ ВСЕ МАЛО, все мои достижения – ерунда по сравнению с Левой. «Балда, часами может пялиться в телевизор, обожает «Кабачок 13 стульев», пишет какие-то глупости в тетрадке». …Почему не показывают «Кабачок 13 стульев»?! Я скучаю без пани Моники и пана Зюзи…
– «Папа у Тани силен в математике, учится папа за Таню весь год…»
…Кто это поет?.. Мама. Объективная семейная оценка меня «так себе», человек средних способностей. Но это только моя оболочка в этом равнодушном мире, а внутри очень тонкая душа. ПОЧЕМУ ОНИ НЕ ХОТЯТ В МЕНЯ ВПРЫГНУТЬ?
– Это не пренебрежение тобой как человеком, это для того, чтобы ты стала человеком… Не хочешь?.. Нет, ты хочешь! А если нет, значит, ты станешь человеком через «не хочу».
…Лева никогда не позволил бы распоряжаться собой, как пешкой. Алена никогда не позволила бы… Независимость дается человеку вместе с красотой. Поэтому красивые – это другие люди.
А вот и второстепенные персонажи: тетя Фира, дядя Илюша. Тетя Фира главная, как она скажет, так и будет. Я умоляла купить мне к школе лакированные туфли-лодочки, лакированные лодочки делают мои ноги почти такими же красивыми, как у Алены. Но у мамы принцип, что только духовное важно. Если для меня так важны туфли, то она ни за что не купит. Тетя Фира велела: «Фаинка, оставь свои принципы и купи ребенку туфли», мама поджала губы, но купила.
– Лева тебе поможет.
…Лева, Лева, Лева… Нельзя плакать, от этого Левино величие в маминых глазах еще больше, а ее неудачная дочь еще хуже, – плачет и подвывает, как собачка.
В кино меняется сила звука, от крика до шепота. Это дядя Илюша. Единственный человек в этом мире, который понимает, что они со мной сделали. Дядя Илюша шепчет: «Танька, прости…»
Была еще одна причина Таниного странно кроткого поведения, настоящая причина, которая, как все настоящие причины, может показаться нелепой. Таня стеснялась, что мама увидит, что она чувствует… Показать маме свой ужас, свой страх, обиду, как и любые свои эмоции, – раскрыться – было невозможно, немыслимо! Неординарная на первый взгляд ситуация – стесняться собственной мамы, но если всмотреться, то и ситуация, и сама Таня покажутся не такими уж странными.
Фаина, конечно, не намеренно создала отношения, подразумевающие некую эмоциональную стерильность, она не отталкивала Таню, когда та была ребенком, не насмешничала, не оскорбляла, ни разу не воспользовалась ее детской откровенностью – не дай бог, ничего подобного. Но если у Резников орали-целовались-ссорились-мирились, и от повышенного любовного фона всегда казалось немного слишком жарко, то драматургия любого сюжета в семье Кутельманов была сглаженной, завязка всегда была потаенной, неявной, тихой, и даже кульминация и развязка обходились без резких эмоциональных жестов. Ну не могла Таня заплакать, закричать, хлопнуть дверью, это было все равно что на глазах у мамы пуститься в пляс посреди кухни или заорать во все горло «а-а-а!..».
Что бы это ни было – беспомощность и боязнь постоять за себя или умение оставаться в рамках семейных правил, Таня, вернее – ее оболочка в лакированных туфлях, послушно последовала за Левой в школу для гениев. Теперь она, дочь своего отца, внучка своего деда, будет организовывать свой ум в абсолютно чуждом ей месте.
Дети ушли, а взрослые остались доругиваться.
– Какая гадость! Как вам не стыдно! Бедная Танька!.. Она же человек, не кукла!
– Это не я, это она… Это Фаина.
Слова закоренелого двоечника из уст профессора Кутельмана звучали странно, и странным было виноватое выражение лица, с которым он смотрел на Илью, воинственно наступавшего на своего бывшего научного руководителя.
– Это же чушь собачья – по блату в матшколу! Фаинка! Давай я тебя по блату отдам в балет! – кричал Илья. – Ребята, я вас не понимаю!
– А я тебя, Илюшка, не понимаю! – Фаина, стройная, слегка полноватая в бедрах, шла к ним по коридору, чуть переваливаясь. Илья фыркнул, представив ее в балетной пачке. – Почему тебе нужно изменить акценты?! Это не блат, а справедливость! Танин дед – профессор Кутельман, ее отец – профессор Кутельман, они своим трудом заслужили для нее право учиться в этой школе. Таня – не Лева, она человек более чем средних способностей. Мы обязаны помочь ей получить образование. А эта школа даст ей возможность поступить в технический вуз.
– О-о! Ну, давай, испорти ей жизнь! Узнаю старую песню! Институт – диссертация! – бешено заорал Илья. – Вам нужно всем испортить жизнь!.. А хотите анекдот? По Дерибасовской идет еврейская мама, ведет за руки двух мальчиков. Встречает знакомую, та говорит: «Сара Абрамовна, какие у вас милые крошки! Сколько им лет?» «Гинекологу шесть, а юристу четыре». …Фаинка, ты же не Сара Абрамовна с Дерибасовской, ты же культурный человек! Отстань от ребенка! Танька не хочет всего, что ты для нее придумала.
…Фаина не рассмеялась, дернула плечом – значит, через «не хочу». Все лето она убеждала Кутельмана договориться, чтобы Таню взяли в десятый класс знаменитой физматшколы: «Твое имя открывает все двери, ты никогда ничем не воспользовался, это не стыдно, это для ее будущего». Вчера, улучив минутку между «леткой-енкой» и вручением подарков, прошептала: «Фирка, поздравь меня, ее берут». Фира сказала: «Ну, слава богу, поздравляю». И почувствовала, что в ней шевельнулся гадкий червячок. Лева пришел в эту школу с дипломом победителя городской олимпиады, лучше всех сдал вступительный экзамен, и то все волновались – еврей, вдруг не возьмут… И это – пойти и договориться – обидно снижало Левины достижения, Левину уникальность. У Фаины есть все, но зато у нее – Лева, Левина математика, Левина школа, пусть Левино останется только Левиным! Можно сказать, что Фира почувствовала себя как бедняк, у которого богач украл единственную овцу.
– И-люшка, – с нажимом сказала Фира, улыбнулась снисходительно, и Илья по-детски надул губы – обиженный, он был еще красивей.
– Фирочка, прости. – Илья шутовски поклонился. – Я забыл, я же не имею веса в нашей семье, как будто я тебе не муж, а старший неудачный сын.
Фира опомнилась, приструнила своего червячка, сказав себе: «Ты с ума сошла, глупо и недостойно соревноваться детьми!»
Первое сентября было той чертой, за которой наступила другая жизнь, начался другой Лева, и начались Фирины мучения, как будто Бог воздал ей за гордыню. …Неужели Бог воздал ей за гордыню?
Дневник Тани
1 сентября
Сегодня, 1 сентября, я полностью деморализована, как немцы под Москвой в сорокаградусные морозы. Это не кощунство, а максимально точно выражает мое состояние.
Но если это все-таки кощунство, то я деморализована, как Незнайка на Луне. Где все чужое, непонятное, страшное.
У них по стенкам развешаны портреты победителей олимпиад, и Левин портрет тоже висит. Почему бы им не повесить портреты русских писателей, как в нашей школе на Фонтанке? Как будто в жизни ничего нет, кроме математики! На переменах ходила по коридору, снизу вверх смотрела на портреты. Стояла под Левиным портретом. Идиотка на фоне великого человека.
СТРАШНО! Мне страшно!
Такой страх я испытывала в первом классе. Но тогда у меня хотя бы было утешение, я все время трогала ключ от дома, висящий на шее под школьным платьем, и мне казалось, пока ключ на мне, еще не все потеряно, у меня есть дом. А теперь я взрослая, и ключ от дома меня не спасет.
Лева опекал меня, как малышку, которую отдали в новый детский сад. Со всеми меня знакомил, говорил: «Это моя подруга, она мне как брат». Все смеялись, смотрели на меня с интересом.
Но после уроков он куда-то исчез, и из школы я вышла одна. И кто бы мог подумать, кто встречал меня во дворе? Может быть, мама, которая растоптала мою жизнь? Нет, мама на работе. Может быть, папа, который перечеркнул мою жизнь? Нет, папа в университете.
Дядя Илюша! Моя единственная близкая душа в этом жестоком мире.
Схватил меня, как птица своего подраненного птенца, и принялся гладить по голове. Я плакала, а он шептал какую-то успокаивающую ерунду: «Танька, ты остроумная, ты смешная, ты умная, ты особенная…» Неужели я такая?.. Мне-то кажется, что я жалкий червяк.
«Я знаю, как тебя утешить», – сказал дядя Илюша. И повел меня в «Сладкоежку» на Литейном. Из всех наших только мы с ним до смерти любим сладкое.
В «Сладкоежке» дядя Илюша расплачивался у кассы, а я взяла поднос и стала искать свободные места. Хотела сесть за столик, где сидел один старый человек, ветеран войны, у него на пиджаке медали и ордена. Дядя Илюша каждый год 9 мая водит нас с Левой смотреть шествие ветеранов по Невскому. Я плачу, когда идут ветераны, они такие старые, и с каждым годом их идет все меньше. Дядя Илюша отворачивается, чтобы мы не видели его лицо, но я знаю, он плачет.
– Садись ко мне, – позвал меня женский голос.
Это оказалась Мариночка.
Я познакомила ее с дядей Илюшей: «Это папа Левы Резника, а это Левина и теперь моя учительница английского». А как ее зовут, забыла. В классе ее называют Мариночка. Она не очень пожилая, ей лет тридцать. Милая, тонкая, понимала, что я стесняюсь, и не спрашивала меня на уроке, только улыбалась мне.
Наш дядя Илюша красивый, как киногерой. Внешность – как будто он из фильма «Три мушкетера», или «Фанфан-тюльпан», или «Анжелика», а весь его облик как будто из французского кино 60-х, такой одинокий интеллектуал-бунтарь в черном, курит, слушает Жака Бреля.
– ВашЛеваВашЛеваВашЛева… – скороговоркой произнесла Мариночка.
Мариночка внешне обычная мышка, когда мышку знакомят с киногероем, она смущается и краснеет и начинает разговор на близкую киногерою тему.
– Мы все были так расстроены, не представляю, как вы это пережили…
– Мы пережили, – мужественно сказал дядя Илюша. – Моя жена вообще отнеслась к этой истории философски…
– Женщины легче переносят разочарования, чем мужчины, – понимающе кивнула Мариночка.
Пирожные в «Сладкоежке» вкусные, особенно корзиночка с кремом, хотя я больше люблю картошку из «Севера».
– Для школы большая честь, когда наш мальчик так хорошо выступает на всесоюзной олимпиаде, – сказала Мариночка. – Лева рассказывал, как мы его встречали? Собрание в актовом зале, поздравления директора. «Резнику выпала честь представлять Советский Союз на международной олимпиаде в Вашингтоне. Мы уверены, что Резник не подведет свою страну и свою школу…» …Ребята аплодировали стоя. Мы все надеялись, что Лева поедет в Вашингтон… Это звучит как «на Луну», правда? И вдруг он не включен в команду!
Дядя Илюша пожал плечами. Мы не говорим об этом с посторонними.
Разве можно передать словами счастье и возбуждение, в котором мы жили! Лева приехал с победой! Отличные баллы, второе место! Сам академик Колмогоров пожал ему руку! Лева поедет в Америку! В АМЕРИКУ! Неужели это происходит с нами?!
Разве можно передать словами наше горе, когда в последний момент его не взяли? Сказали, что его документы потерялись. У всех документы готовы, а у него потерялись!..
Дядя Илюша кричал «подлая страна!», кричал, что ненавидит эту страну и уехал бы отсюда, отряхнув прах со своих ног. Дядя Илюша кричал, а папа молчал, целую неделю ни с кем не разговаривал.
– Разве можно Леве Резнику представлять нашу страну в Америке? – сказал дядя Илюша.
Мариночка улыбнулась своей милой, застенчивой, совсем не учительской улыбкой, и кивнула:
– Я не хотела об этом говорить, но понятно, в чем причина…
Ей понятно, но она не скажет вслух. «Резника не взяли в команду, потому что он еврей». Не пускать еврея на олимпиаду стыдно, а произнести слово «еврей» нельзя. Вот какая у нас лицемерная страна. В ней живут притворюшки тети-хрюшки. Я тоже стесняюсь говорить «еврей». Мне нужно потренироваться говорить «я еврейка». Независимо – «я еврейка». Гордо – «я еврейка».
Дядя Илюша заулыбался, распушился. Рассказал Мариночке историю своего друга, ученого, которого избрали иностранным членом Лондонского королевского общества.
– Жена отвела его в ателье, и там ему сшили фрак для церемонии заседания королевского общества. И где, вы думаете, этот фрак? Висит в шкафу. Его не пустили. Не фрак, конечно, а моего друга.
– Это мой папа. Это ему сшили фрак, фрак висит у нас в шкафу, – сказала я. Специально перевела внимание на себя. Слишком уж дядя Илюша распушился.
Мариночка ему понравилась. Откуда я знаю? А просто уши нужно иметь. И глаза. Он был со мной, и взгляд у него был потухший, а когда увидел Мариночку, на него как будто живой водой прыснули. Обычная жизнь кажется ему рутиной, а когда вдруг что-то новое блеснет впереди, жизнь вроде бы уже не такая скучная.
Он-то ей точно понравился, разве может не понравиться красавец, как будто из французского кино.
А если бы это было кино? В кино не может быть случайной сцены, в которой мужчина и женщина поговорят о талантливом ученике и разойдутся, в кино у них начался бы роман.
Дядя Илюша и Мариночка разговаривали, а я придумывала про них кино. Как они потом встретились. Случайно? Или он пришел за ней в школу? Или он просто сказал ей «дайте мне ваш телефон», когда я отвернулась? Как она дала ему понять, что он ей понравился? Использовала какой-то хитроумный предлог, как в книгах, например, уронила платок, он поднял, и их взгляды встретились? Или просто попросила дать почитать книгу, посмотреть кассету? Как это бывает у взрослых? Он специально сказал ей, что женат? Чтобы она сразу знала и согласилась быть только любовницей? А чем эта история закончится?
Иногда в кино есть эпилог, например в «Берегись автомобиля». Если нужно сообщить зрителям о том, что произошло с героями после того, как история закончилась.
А если в эпилоге возникает новый конфликт, завязка нового сюжета, то это многосерийный фильм.