Убийство в московской гостинице главы администрации Мирнской области произвело на белый свет не столько шокирующее, сколько удручающее впечатление. Очередное убийство. Удивляться, как не страшно это осознавать даже сидя в своей квартире, нечему, и все, что оставалось горожанам, это довольствоваться своим социальным положением. Не богат – значит, не посадят. Не пытаешься стать еще богаче – значит, не убьют.
Так за что убили губернатора?
По всей видимости, исходя из конкретной мизансцены в «Потсдаме», у него отнимали носки, и, уже лишившись всего, и оставшись в чем мать родила, за свой левый он сражался до конца. Нечего и удивляться тому, что он наступил очень скоро.
– Я разве говорил, что знаю мертвого господина? – прохрустел голосовыми связками Яресько, и следователь потянулся рукой к кнопке воспроизведения ленты на компактном «Сони». – Господин Приколов, я никогда не лгу. И только поэтому я имею авторитет человека, которому можно доверить хозяйство целого отеля…
«… Вы знали ранее гражданина, который 24 сентября был обнаружен вами мертвым в номере?
– Никогда (скрип стула).
– Вам известно его социальное положение?
– Нет (скрип стула). Конечно, нет…»
– Правильно, – подтвердил Павел Маркович. – Это я говорил.
«… А вы когда прибыли?
– Как и положено, в семь часов ровно…»
Яресько развел руками, не понимая, что ему хотят продемонстрировать. Приколов произвел с техникой какие-то действия, и она начала выдавать прямо противоположную последнему заявлению администратора информацию.
«… – В котором часу вы прибыли на работу?
– Я? Я, простите, и не уходил. Я в гостинице со вчерашнего вечера. Меня просто никто не видел. Я лег спать в одиннадцать вечера…»
По лицу Павла Марковича пробежала тень, смахнула цвет здоровой кожи, и на свободное место тотчас заползла мертвенная бледность.
– Позвольте… – Яресько стал хватать ртом воздух, как только что насаженный на кукан окунь. – Это когда вы писали? Это вы писали до того, как предупредили, что будет вестись запись!.. Это незаконно!..
Но он замолк, снова ожидая провокаций, потому что пленка опять перемоталась и из динамиков в уши администратора полился знакомый до боли голос.
«… – А всерьез он только горничных лапает. Подкараулит, когда та в номере пылесосит или пыль протирает, заходит и начинает: «Ну, как вам, новенькой, у нас?» Та ему, мол, ничего, привыкаю, нравится. А он ей лапку – раз! – под юбчонку. «Нужно, – говорит, – молодые таланты наверх поднимать. Как вы смотрите, девушка, на должность старшей горничной?» Та ему отвечает, что старшей горничной, оно, конечно, неплохо было бы, но поскольку она сию минуту собирается грязной тряпкой вмазать по роже работодателю, то эта мечта просто-таки рассыпается в прах. Тот ручку – раз! – обратно и уходит из номера. Я сам из шкафа это видел, ей-богу! Зашел поговорить, а тут он нагрянул… Если мне память не изменяет, то ему еще ни одна не дала. А Майка рассказывала, как пошла однажды в триста первый ванную мыть. Там какой-то урюк облевался, так она наушники плеера в уши вставила, респиратор надела и пошла. А тут чувствует, как у нее трусики до колен упали так, словно резинка лопнула…»
– Перекрутил немного, – поморщился Антон, возвращая пленку к тому месту, где Колмацкий свидетельствует о том, как Яресько сообщает о серьезности клиента. – Извините.
В организме администратора происходили странные преобразования. Он теребил воротник сорочки, ослабляя петлю на галстуке, которого у него на шее не было, потому что отобрали в дежурной части. Павел Маркович багровел, бледнел, и по всему было видно, что Колмацкий прав. Перевести из горничных в старшие горничные описанным выше способом Яресько никого не удалось ни разу.
– Это клевета… Он ответит за это. Маньяк… Нашел объект для своей больной фантазии, сволочь…
– Ну, это суду решать, – мудро заметил Приколов.
– Суду?.. – Приколов слова не слышал, он догадался о нем по движению администраторских губ.
Конечно. Какая у администратора короткая память! Ведь следователь подробно разъяснял ему его права и обязанности, указывал на официальные бумаги и говорил об уголовной ответственности…
– Вы должны меня понять. Я отец двоих детей, младшему из которых пятнадцать лет. Из-за клеветы какого-то маньяка разрушится семья, чей очаг был согрет любовью и доверием…
– Так я насчет Резуна, – напомнил Приколов.
И речь полилась, как река в половодье. Торосы предложений разбивались, дробились в сало, растворялись в воспоминаниях администратора, как алюминий в серной кислоте. И к пятнадцатой минуте разговора перед Антоном Копаевым вырисовалась незатейливая и весьма смахивающая на правду картина.
Где-то по истечении двадцати минут монолога Яресько в кабинет заглянул Тоцкий. На лице его значилось: «В данный момент Армагеддон не намечается, но было бы неплохо, если вы это выслушаете прямо сейчас».
Антон был несказанно рад. Поскольку Яресько, увлекшись, начал рассказ уже по второму кругу, предполагая, что чем больше он наговорит, тем проще будет договориться со следователем, наступал момент, когда его следовало притормозить и попросить стереть с уголков рта накипевшие слюни.
Он окажется здесь вторично через несколько часов. Это самый простой способ перепроверить то, что сейчас он, увлекшись, наболтал. И попросить начать сначала. Хоть сейчас-то он не сомневается в том, что его пишут?
– Так я насчет записи… – мучаясь от полной зависимости, напомнил Яресько.
И его, взволнованного, увели. А сыщик, покосившись на портрет Президента, присел на соседний стул.
Опер потратил время не зря. Задачу первую, наиболее доступную для быстрого исполнения, он выполнил в течение часа. Муровцам из его отдела понадобилось ровно столько времени, чтобы установить наличие аналогичных случаев, имевших место за последний год. Речь шла не об убийствах губернаторов, а о подобных происшествиях, где присутствовал бы нож, перерезанное им горло, левый носок или нагой вид. Словом, все, что могло показаться похожим на случай в «Потсдаме».
Ребята сработали на совесть. Восьмого сентября, за две недели до убийства мирнского губернатора, на улице Енисейской в Бабушкинском районе был обнаружен на лавочке некто Бекмишев. Прибывшие по сообщению перепуганной бабушки с Бабушкинской врачи стали свидетелями необычной картины. На лавке спиной вверх валялся пьяный до изумления мужик, глухо матерился и боялся крутить головой. Кричал, что его ограбили и почти зарезали.
Действительно, в части своего повествования мужик Бекмишев был прав. Но не в части вывернутых карманов. Его шея носила следы хирургического вмешательства и была… Абстрагируясь от выражения «перерезана», следует употребить слово «порезана». Да! Она была порезана на полсантиметра от уха до уха, причем ни один из внутренних органов, отвечающий за жизнеспособность бекмишевского организма, поврежден не был. Вообще, складывалось впечатление, что Бекмишев шел, потом споткнулся, упал на серп и получил молотом по затылку.
Странного посетителя перевязали в клинической больнице, и уже на следующее утро тот, как и положено, сбежал.
Это были все аналогии, на которые напрашивалась оперативная память МУРа. Словом, с первым заданием проблем не было, и Тоцкий выполнил его быстро. Выполняя второе распоряжение Копаева-Приколова, уже являвшегося к тому моменту старшим оперативно-следственной группы по расследованию дела по факту убийства губернатора Мирнской области Резуна, он вернулся в номер.
Но вернулся не сразу. Едва майор сообщил, что они следуют наверх, администратор затеял суету с поиском ключа с деревянной грушей и номером «317» на ней. После того как номер был освобожден, ключ вернулся в распоряжение администратора, и тот, конечно, его утерял. Но, подстегиваемый незнакомым Тоцкому ранее моложавым кавказцем, решил проблему быстро. Дубликат ключа нашелся в горницкой.
С майором поднимались на этаж трое из персонала «Потсдама»: дежурный администратор (не путать с Яресько, занимающим эту должность не через двое суток каждый месяц, а постоянно), дежуривший в ночь убийства, и уже допрошенный следователем начальник службы безопасности. А также человек, разговаривавший с начальником СБ в тот момент, когда Тоцкий обратился к последнему. Именно этот южанин с чистым и чуть бледным лицом проявлял усердие в поисках утерянного ключа от злополучного триста семнадцатого номера. «Охранник», – пронеслось тогда в голове майора. Однако, когда процессия, возглавляемая опером, уже почти поднялась на третий этаж, выяснилось, что один из троих, воспринятый Тоцким как охранник, в списках рядового персонала «Потсдама» не значится.
– А вы кто? – удивился Тоцкий, остановившись на полпути.
– Занкиев Сагидулла Салаевич, – сказал чернобровый джентльмен с седыми висками. Последнее выглядело странно, ибо на вид, если не учитывать виски, джентльмену было лет тридцать. Тридцать три – от силы.
– Замечательно. Но мне бы хотелось, так сказать… Вы кем здесь?
– Управляющим.
Заставив кавказца сориентироваться при ответе в падежах, незаметно для окружающих майор решил две задачи. Во-первых, стало ясно, что человек образован и «маму» с «папой» в беседах не путает. Во-вторых, ему нужен был тон. Любой кавказец свою должность, пусть даже он вагоновожатый, произнесет с таким пафосом, чтобы все убедились в том, что он здесь человек не случайный, и не от безысходности, и не от малого ума, а непременно – по собственному большому желанию и, что самое главное, – по призванию.
И он услышал этот тон. Спокойный, без ноток дерзости, вызова и снобизма. Он родился управляющим «Потсдама».
– Наконец-то, – сориентировавшись, сказал Тоцкий. – А мы уже подумали, что вы в командировке.
– Я с утра был сильно занят.
– Даже сильнее чувства, которое испытали, узнав, что в вашей гостинице убили человека?
– Я не испытываю чувств, – то ли красовался, то ли честно признавался управляющий. – Я делаю бизнес.
И Тоцкий в этой ситуации принял единственно верное решение. Он попросил подождать его, спустился вниз и пригласил с собой еще одного молодого человека, ошибиться в социальной и должностной принадлежности которого теперь было просто невозможно. Тот был одет в коротенькую синюю курточку, шапочку без козырька и лакированные туфли. Коридорный, который, если исключить фрагмент лица, выглядывающий из-под шапочки, один в один – Колмацкий, задержанный Приколовым.
Теперь уже впятером они поднялись наверх, администратор отпер замок в двери триста семнадцатого номера, и процессия, проникнув внутрь, заняла зал двухкомнатного номера.
– Зачем мы здесь? – равнодушно поинтересовался управляющий и подошел к настенному зеркалу пригладить виски.
– В этом номере, – сыщик показал на пол, – убит государственный чиновник. А на этой кровати, – он обратил внимание на еще не прибранную, засохшую в замысловатых красных бурунах простынь, – ему перерезали горло. В этой связи я хочу задать ряд вопросов должностным лицам гостиницы, имевшим к этому косвенное отношение.
– Это каким образом, скажем, я имел к этому отношение? – уткнувшись в следователя враждебным взглядом, поинтересовался начальник службы безопасности.
– Хороший вопрос, – заметил Тоцкий, щелкая кнопкой на папке. – Главное, своевременный и в порядке правильной очередности. Именно с вами я и хотел побеседовать в первую очередь.
На столик, упиравшийся в пол четырьмя ножками, исполненными в виде лап кого-то из семейства кошачьих, упал лист. Буквы принтерной печати на нем слегка выгорели, как и положено при длительном нахождении документа под стеклом при искусственном освещении, но заглавие читалось легко даже с высоты человеческого роста.
– Это «Инструкция начальнику Службы безопасности гостиничного комплекса «Потсдам», подписанная Занкиевым Эс Эс. Я, так и не найдя за пять часов Занкиева Эс Эс, начал было волноваться.
Занкиев снова посетил плацдарм перед зеркалом и на этот раз пригладил поручиковские усы. Обычно так демонстрируют присутствующим: ты – сам по себе, да и я тебя не вижу.
– Пункт четвертый «Инструкции», – Тоцкий подтолкнул лист к начальнику службы. – Что там написано?
И майор отметил, что тот ведет себя точно так, как и управляющий. Взрослый дяденька лет сорока по фамилии Дутов сунул руки в карманы, отошел к окну и уже оттуда, рассматривая скользящие по Шаболовке авто, заговорил: «Начальник СБ отвечает за безопасность лиц, проживающих в гостиничном комплексе, включая и ночное время, если те находятся внутри гостиничного комплекса».
– Хотите взвалить вину на персонал? – вдруг спросил Занкиев. – Мы сделаем господину Дутову выговор за халатное отношение к службе. Но не его же вы собираетесь обвинять в убийстве?
– Как вы сказали? – тихо процедил Тоцкий. – Взвалить?
Ему очень хотелось подойти к этому управляющему и подышать утренним завтраком в рот. Жена замоталась ночью с ребенком и не успела подсуетиться на кухне. Компенсируя это, Тоцкий на ходу прикупил два пирожка с капустой и выпил пластиковый стаканчик кофе.
– Нет. Взваливать не хочу, ибо, когда взвалю, предупреждать не стану. Вы это мгновенно почувствуете на своих плечах. Но до вас, Занкиев, очередь еще не дошла. Сейчас имеет право отвечать Дутов.
– Дутов ответит, – пообещал Занкиев. – Но за свои действия отвечать будете и вы. Разница в том, что Дутов ответит перед вами, а вы – перед… Вам хорошо известна фамилия «Лейников»?
– Фамилия заместителя кафедры философии МГУ мне известна хорошо, – чувствуя в воздухе какое-то напряжение, ответил Тоцкий. Оперативный нюх майора стал улавливать какие-то неприятные нотки тревоги в воздухе, но Тоцкий не мог понять, откуда они исходят. Вынув из кармана телефон, он набрал номер и посмотрел на Занкиева.
На стене тикали часики, по которым совсем недавно сверял время Дергачев, отрабатывая армейские нормативы, на кровати по-прежнему бугрилась простынь, Занкиев продолжал гладить шерстку под носом, и в номере все сильнее отдавало какими-то нечистотами.
– Слушаю, – наконец-то отозвался вызываемый абонент.
– Тимофей Тимофеевич, это Андрей. У вас все в порядке?
– Да, Андрюша, – приветливо отозвался голос. – Сегодня со мной произошла презабавнейшая историю. Я приеду, расскажу!
– Лучше сейчас, – попросил Тоцкий, не сводя глаз с откровенно скучающего Занкиева.
– Семинар через минуту… Ну, да ладно. Представляешь, приходит ко мне сегодня молодой человек и предлагает пятьсот долларов за четверку в «зачетке». Открыто, не стесняясь, представляешь? – Тоцкий услышал в трубке задорный смех, свидетельствующий о том, что такие номера со старым профессором не проходят. – Но самое удивительное заключается том, что я его впервые вижу!
– Я понял, – Тоцкий через силу улыбнулся. – До встречи, – и сложил телефон. – Вот, оказывается, чем вы были сегодня заняты.
Последнее относилось уже к Занкиеву, который впервые за все время проявил на своем лице живой интерес.
– Мы так и будем разговаривать в присутствии прислуги?
– Для вас это прислуга, а для меня понятые.
– Это одно и то же, – не задержался с ответом Занкиев. – Если бы они вышли до того момента, когда вы начнете осуществлять оперативно-следственные действия, наш разговор был бы более продуктивен.
«Школа», – уверился Тоцкий, кивая коридорному и дежурному администратору на дверь…
– Дай угадаю, – попросил, прервав рассказ майора, Приколов. – Когда вы остались втроем, господин Занкиев выразил разочарование по поводу того, что лучшие сотрудники гостиницы томятся в тюрьме, в то время как зверь, перерезающий людям горло, гуляет на свободе и жирует. А без Яресько механизм гостиницы вообще заклинит уже через несколько часов… Кто такой Лейников Тимофей Тимофеевич?