– Во-первых, в Гватемале, – невозмутимо уточнил собеседник. – Их туда ещё в самом начале 1941-го года перебросил – на яхте «Стрела» – легендарный шкипер Галкин. Естественно, вместе с детишками.
– В Гватемале? – непонимающе передёрнул плечами Ник. – Что они позабыли в этой тропической глухомани? Ах, да. Кажется, понимаю…. Да, Вольф Григорьевич, вы большой дока – в сфере стратегического планирования. Ничего не скажешь…. А что у нас «во-вторых»?
– Во-вторых, группа «Азимут» будет – по мере необходимости – усиливаться дополнительными…э-э-э, дополнительными бойцами. Как старыми и проверенными, так и новыми. Одного из них представлю вам прямо сейчас, – Мессинг вновь «побеспокоил» длинным указательным пальцем кнопку на столешнице.
– Да, Вольф Григорьевич? – в дверном проёме в очередной раз показалась аккуратно-причёсанная физиономия предупредительного капитана.
– Приведите сюда офицера Банкина.
– Слушаюсь!
Дверное полотно совершенно бесшумно вернулось на прежнее место.
– Банкин? – насторожился Ник. – Но он же…. Как же так? Ах, да. У Гешки же был младший брат…. Миша, кажется?
– Да, Михаил. У вас, товарищ полковник, замечательная память. Профессиональная, так сказать…
Дверь вновь приоткрылась. В кабинет вошёл молоденький младший лейтенант и, сделав три положенных шага, остановился, вытянулся в струнку и браво доложил:
– Младший лейтенант Банкин по вашему приказанию прибыл!
– Вольно, младший лейтенант, – вальяжно усмехнулся Мессинг. – Присаживайтесь на этот стульчик. Только сперва дверку прикройте. Ещё плотней, пожалуйста.… Вот, Михаил, а это – ваш непосредственный начальник, полковник Иванов, командир группы специального назначения «Азимут»…
– Здравия желаю, товарищ полковник! – тут же вскочил на ноги молодой человек. – Кха-кха…. Я столько про вас слышал. И очень рад служить под вашим руководством…
– Садись, Михаил, садись, – начальственно махнул рукой Ник. – Я тоже рад. Надеюсь, что ты достойно заменишь погибшего брата.
– Сделаю всё, что смогу! Не сомневайтесь, товарищ полковник!
– Отставить, – строгим и непреклонным голосом велел Мессинг. – Во-первых, незамедлительно убирайте из своих лексиконов армейские нотки и характерные восклицательные знаки. Готовьтесь, что называется, к штатской жизни.… Во-вторых, товарищи офицеры, срочно и прочно забывайте и про «товарищей», и про «офицеров». А также про «полковников» и «младших лейтенантов»…. Надеюсь, всё понятно?
– Так точно. Кха-кха, – болезненно кашлянув, неуверенным голосом подтвердил Банкин. – Теперь буду обращаться к товарищу полковнику только по имени-отчеству – «Никита Андреевич». Вот…. Извините за кашель. Сезонное обострение…
– Молодец, Мишенька, догадливый…. А ещё можешь обращаться к своему непосредственному начальнику просто и непритязательно – «командир». Так, понимаешь, принято в «Азимуте». Но это только когда вокруг свои. А при чужих изволь величать его (когда, естественно, окажетесь за пределами нашей Родины), не иначе, как – «дон Андрес». А он тебя, в свою очередь, будет именовать – «сеньором Микаэлем». Или же – «мистером Вагнером». Впрочем, это уже частности…. Ну, сеньор Микаэль, что сейчас поделываешь?
– Как вы и велели, Вольф Григорьевич, – зачастил молодой человек. – Посещаю студию пантомимы и цирковой акробатики. Старательно совершенствую свой испанский разговорный. Изучаю историю стран Латинской Америки. И обычную историю. И, так сказать, историю культуры. Кха-кха.… Читаю испано-язычную поэзию и прозу рекомендованных вами авторов: Сиро Алегрии, Хорхе Икасы, Хосе Эустасио. А также знакомлюсь с философскими трудами господина Сартра. Кроме того…
– Стоп-стоп, Микаэль. Какие работы уважаемого Сартра вы уже успели прочесть?
Мессинг и Банкин-младший, зачем-то перейдя на испанский язык, принялись горячо и увлечённо обсуждать запутанные философские проблемы. А Ник, невольно выпавший из беседы, попробовал мысленно подвести некоторые промежуточные итоги: – «Итак, очень похоже, что всё по-настоящему. То бишь, операция «Гвардейская кавалерия», всё же, стартует. Однако.… А я-то, дурачок наивный и недоверчивый, ещё и сомневался, мол, откровенная авантюра. Типа – чистейшей воды. Авантюры же, как известно, зачастую и отменяют. А в данном конкретном случае речь, вообще, шла об одиннадцати с половиной годах – именно столько времени прошло с того самого первого разговора о «Гвардейской кавалерии». Сто раз можно было передумать. И даже двести пятьдесят…. Нет, не отменили. Знать, всё всерьёз. Ладно, принимается – как данность…. Теперь – о младшем лейтенанте Банкине. Сразу видно, что дисциплинирован, сообразителен, отважен и интеллектуально развит. Умеет, всё же, Вольф Григорьевич набирать эффективные и многообещающие кадры. Ничего не скажешь…. Ещё Михаил немного – ростом, чертами лица и статью – похож на брата покойного, только ростом чуть пониже, да в плечах поуже. Бывает…. А ещё на кого он похож? Ну, да. На Эрнесто Че Гевару. По крайней мере, в первом приближении. То бишь, на фотографии и портреты молодого Че, которые мне довелось видеть в двадцать первом веке. Тот же разрез и цвет глаз. Цвет и густота волос. Высокий лоб. Характерный волевой подбородок. Особенности фигуры. Рост. Возраст…. Только грушевидный персидский нос, доставшийся Михаилу в наследство от бабушки (или от прабабушки?), здорово портит общую картину. Хотя…. Хотя, может, оно и к лучшему. Из нетленной серии: – «Каждому овощу – своё время. А пластическая хирургия, как всем хорошо известно, не стоит на месте…». Этические побочные последствия предстоящей операции? Не-не, не стоит сейчас забивать голову всякой ерундой. В том плане, что до финального аккорда – ещё очень и очень далеко. Лет так пятнадцать, плюс-минус годик. Внесём ещё, Вольф Григорьевич, коррективы. Причём, существенные. И, попрошу заметить, в обязательном и непреложном порядке. Непременно и однозначно внесём…».
– Дон Андрес, вы, часом, не заснули? – прозвучал где-то рядом звучный баритон. – Ай-яй-яй. Не ожидал от вас, право слово…
– А? Что случилось?
– Ровным счётом – ничего, – благостно фыркнув, заверил Мессинг. – В глобальном понимании, я имею в виду…. Но негоже, милостивый государь, (специально приучаю вас к прилично-вычурному слогу, так модному в нынешней Аргентине), так расслабляться, теряя контроль над ситуацией. Непростительно, я бы сказал, для такого опытного диверсанта.
– Виноват. Больше такого не повторится. Слово офицера.
– Верю. Охотно верю, Никита Андреевич.… У вас имеются вопросы к…, к уважаемому сеньору Микаэлю?
– Да, всего один…. Геннадий Банкин, мой подчинённый, умел говорить голосами разных известных людей, бесподобно хрюкал, выл по-волчьи и лихо выдавал красивейшие соловьиные трели. А, вот…
– Вы, что же, полковник Иванов, сомневаетесь? – голосом товарища Сталина выдал Михаил. – В состоятельности советских спецслужб? Напрасно, честное слово. Ох, напрасно, кха-кха…, – выждав пару секунд, перешёл на голос товарища Ленина: – Правильной дорогой идёте, товарищи! Надо помочь нашим южноамериканским единомышленникам. Обязательно – надо. Всенепременнейше, я бы, кха-кха, сказал…
– Молодец, Миша, – скупо похвалил Мессинг. – Кстати, что там с твоей астмой?
– Как и было приказано. Кха-кха…. Лечение приостановлено.
– Ладно. Всё, свободен. Иди, занимайся. Дальнейшие инструкции получишь на днях.
– Слушаюсь! – козырнув на прощанье, Банкин чётко развернулся через левое плечо на сто восемьдесят градусов и покинул кабинет.
Чуть слышно стукнула плотно-прикрываемая дверь.
– Решено не придумывать новой модели велосипеда, – устало зевнув, сообщил Мессинг. – Вы, полковник, отправитесь в Буэнос-Айрес под уже привычным для вас именем – Андреса Буэнвентуры, жителя испанской Барселоны. Да, частный бизнесмен, но не только. Ещё и доверенное лицо уважаемого генералиссимуса Франко, коему поручено (то бишь, вам), наладить прочные, полноценные и взаимовыгодные торговые отношения между Испанией и Аргентиной. Вот, кстати, папка с досье на упомянутого генералиссимуса, прочтите. А некоторые вещи советую выучить наизусть, например, полное имя сеньора и основные вехи на его интересном жизненном пути, вдруг, кто поинтересуется…. И вообще, ведите себя в Буэнос-Айресе спокойно и естественно, все верительные бумаги от господина Франко будут самые, что ни наесть, настоящие. Лично получите в Мадриде…. Есть какие-то сомнения?
– Да как-то немного неожиданно, – пожал плечами Ник. – Все же знают, что генерал Франко – тиран и «душитель свободы», откровенно симпатизирующий фашизму…. С чего бы ему – нам помогать?
– Всё очень просто, Никита Андреевич. Если человек – тиран, то это ещё не означает, что он является законченным дураком. И вообще, сугубо между нами, тиран тирану – рознь. Взять, к примеру, того же Муссолини[1]: между ним и Франко запросто можно найти очень много похожего. Только, вот, Бенито Муссолини закончил свою жизнь очень-очень плохо. А господин Франко, наоборот, доживёт (в чём я на сто процентов уверен), до глубокой старости, в почёте и неге. И всё потому, что один из них умён и нос держит по ветру, а другой был обыкновенной коричневато-серой посредственностью: недалёкой, пафосной и самовлюблённой…. Ладно, заканчиваем с глобальной философией. И, соответственно, переходим к деталям предстоящей операции. Подчёркиваю, к средним и мелким деталям первого этапа нашей многослойной и многоуровневой операции…. Вот, например, татуировки на ваших плечах. Одну из них мы, естественно, «сведём». А, вот, вторую не будем. Причём, ни в коем случае…
Глава вторая
Финская засада
Маршрут (вернее, только его первая часть), был всё тот же, что и в 1940-ом году: перелёт на военно-транспортном самолёте, прыжок с парашютом в районе одинокого финского хутора Халкипудос и переход на вёсельном баркасе до шведских берегов – благо осень и начало зимы выдались на удивление тёплыми, и льды ещё не сковали Ботнический залив.
В салоне самолёта было безумно холодно, даже не смотря на лохматые шапки-ушанки, тёплые свитера верблюжьей шерсти, длинные овчинные полушубки, ватные штаны, толстые вязаные перчатки и унты на собачьем меху.
– Х-холодно-то к-как, – отчаянно клацая зубами, бормотал Михаил. – Бр-р-р-р. Ужас-с-с с-с-самый н-натуральный. Кха-кха. Особенно с моей астмой. И с-спиртного, к-как на з-зло, с с-собой н-не д-дали. Ж-ж-жадины…
Наконец, почти через три часа после взлёта с «вырицкого» аэродрома, усатый пилот с меховым шлемофоном на голове, высунувшись из своей кабины, объявил:
– Светает. Подлетаем к намеченному пункту. Посмотрите-ка, рыцари плаща и кинжала, в правый иллюминатор…. Видите – два светло-оранжевых пятнышка? Это они и есть, костры сигнальные. Как пойду на второй круг, так и сигайте, благословясь. В том смысле, что мысленно распевая Интернационал…
Ник, оттолкнувшись от деревянного настила самолётного салона, без раздумий прыгнул вперёд – в непроглядную и таинственную тьму.
Было ни то, чтобы страшновато, но откровенно неуютно: после произошедшего в далёком 2007-ом году он ко всем прыжкам с парашютом относился с ярко-выраженным недоверием, словно бы ожидая – на подсознательном уровне – некоего подвоха…. Коварного и неприятного подвоха? Или же, наоборот, светлого и радостного? А Бог его знает, если по-честному…
Но ничего неожиданного и незапланированного не произошло. Абсолютно.
Хладнокровно досчитав до семи, Ник резко дёрнул за маленькое деревянное кольцо.
Лёгкий хлопок, вполне терпимый удар в плечевой пояс, свободное падение прекратилось, он начал медленно и плавно опускаться на финскую землю.
Два жёлто-оранжевых огонька постепенно приближались. Ник, навскидку определив направление и силу дувшего ветра, сильно и настойчиво потянул за левые стропы, внося – тем самым – последние коррективы в маршрут спуска.
Приземлился он в сорока-пятидесяти метрах от сигнальных костров: умело погасил купол, выбрался из лямок, скатал парашютную ткань в большой комок и ловко перевязал его заранее приготовленной верёвкой. А после этого задрал голову вверх и довольно улыбнулся – к земле уверенно приближался ещё один светло-бежевый парашютный купол.
– Молодец, младший лейтенант Банкин, – негромко похвалил Ник. – Так держать, молодчик. А меня, тем временем, охватывает приставучее чувство «дежавю»…
Вскоре Михаил успешно приземлился. Ник помог ему разобраться с парашютом. Потом они, никуда не торопясь, перекурили и от души погрелись возле одного из жарких костров.
А дальше началось «повторение» 1940-го года. То бишь, событий, произошедших в этом самом месте почти двенадцать лет тому назад. Бывает…
Из-за молоденьких ёлочек-сосёнок вышла женщина, облачённая в неуклюжий мешковатый малахай и лохматую шапку-ушанку, и объявила приятным низким голосом – на русском языке, с мягким ненавязчивым акцентом:
– Здравствуйте, товарищи. Не будем, пожалуй, тратить время на изысканные взаимные приветствия. Финские метеорологи предупреждают о надвигающейся непогоде. Надо спешить. Следуйте за мной. А парашюты здесь оставьте. Я их потом приберу, когда вернусь…
Женщина, прервав монолог, резко развернулась и упруго зашагала на северо-восток.
Они размеренно шли через ровное поле, на котором лежал двухсантиметровый слой светло-сиреневого снега, изредка обходя кучи и кучки больших и маленьких округлых камней.
Через двадцать с небольшим минут, когда из-за далёкого изломанного горизонта выбралось скупое ярко-розовое зимнее солнышко, впереди замаячили тёмные строения маленького финского хутора: длинный одноэтажный жилой дом с маленькими окошками, просторный хлев, конюшня, несколько амбаров и сараев, маленькая аккуратная банька, треугольник погреба, сруб колодца. Лениво забрехала собака. Почуяв людей, коротко всхрапнула лошадь. Тревожно замычали коровы. В одном из сараев возмущённо загоготали гуси.
«Всё, как и тогда, в 1940-ом», – вспомнил Ник. – «Да и погода похожая – на уровне ноля градусов по Цельсию. А сейчас хозяйка двумя-тремя фразами успокоит разволновавшуюся живность. Ну, и начнёт демонстрировать здешнее знаменитое гостеприимство…».
Так и произошло: женщина что-то гортанно прокричала по-фински, а потом, когда животные угомонились, пригласила гостей, перейдя на русский язык, пожаловать в дом.
Через тесные сени, стены которых были плотно завешаны самыми различными вещами, корзинками, пучками засушенных трав и берёзовыми банными вениками, они прошли в горницу.
Там всё было по-прежнему: большая просторная комната, скупо заставленная нехитрой и скромной мебелью, по торцам – цветастые ситцевые пологи, отгораживавшие спальные места, в углу – круглая (в сечении), ребристая печь-голландка, от которой во все стороны ощутимо расходилось живительное тепло.
Хозяйка оперативно зажгла допотопную керосиновую лампу, стоявшую на кухонном столе, а после этого, сбросив на пол малахай и ушанку, обернулась.
«Ничего не понимаю», – удивился Ник. – «Это же не Мария Виртанен. А какая-то молоденькая девчушка лет девятнадцати-двадцати от роду: невысокая, стройная, курносая, рыжеволосая, с живыми и быстрыми светло-голубыми глазами. И…, и…, и очень симпатичная. А узкая светло-бежевая юбка и белый облегающий свитер с тёмно-бордовыми ромбическими узорами очень даже выгодно подчёркивают все особенности и достоинства её фигуры. М-да. Есть на что посмотреть, короче говоря…».
Неуверенно откашлявшись, он спросил:
– Извините, но кто вы?
– Ха-ха-ха! – неожиданно развеселилась девушка. – Не узнали меня, дядюшка Андрес? Значит, долго жить буду…
– Анна-Мария? – прозрел Ник. – Неужели?
– Она самая. Называйте меня, пожалуйста, Анной. Так оно проще. И путаницы, что характерно, гораздо меньше.
– Договорились, не вопрос…. А выросла-то как. Похорошела…. Матом, надеюсь, больше не ругаешься?
– Скажете тоже, – засмущалась девчушка, отчего её светло-голубые глаза заметно потемнели. – Я же тогда совсем маленькой была и толком не понимала, что говорю…
– Ладно-ладно, верю. Проехали…. А где уважаемые Юха и Мария?
– Папа и мама в отъезде. На полтора месяца, в соответствии с полученным приказом, отбыли по делам заграничным. Я за них. Не волнуйтесь, всё будет хорошо. Справлюсь.