И верно! Это все пустяки и неважно. Важно другое!
Я хочу отблагодарить Вас, дорогие муганцы, за те 18 дней моего пребывания у вас, которые потрясли меня. Время не в силах будет сгладить воспоминания об этих днях в моей памяти. По роду нашей работы мы сталкиваемся со множеством людей, бываем во многих местах, видим больше, чем другие люди, и нужно признаться, что гостеприимней компании, таких (черт возьми, как бы это получше выразиться!), таких симпатичных людей мы не видывали. Ей-богу, я не льщу. И еще второе: в башню-то меня теперь никто не засадит! Так вот это я и хочу сказать! Я думаю, что оставшееся трио всецело присоединится к моему мнению (голоса Серго, Эдуарда и Гриши[29] с места):
– Правильно! (Аплодисменты.)
Так до свиданья, товарищи!
До свиданья, незабываемые хозяйки Ксения Николаевна и Мария Алексеевна!
До свиданья, Сурен Мирзоевич и Ричард Львович!
До свиданья, Ашот Моисеевич и два телохранителя!
И наконец, до свиданья, Надюша!
Кстати, о Надюше: Надежда Суреновна, ешь всегда хлеб во время обеда и не брыкай маму, когда спишь.
Привет также преферансисту Васе (голос Васи с кухни: э-э-э!).
Вобщем, до свиданья, вся Мугань!
Когда будут читаться эти строки, поезд уже будет уносить меня в матушку-Москву по вольной Кубани. Не поминайте лихом.
Еще раз большое спасибо за все! Работайте и производите во славу Мугани!
Да здравствует кооператив им. Ленина.
Да здравствует хлопководство в СССР!
Да здравствует мировая революция!
(Все встают. Бурные аплодисменты, переходящие в овацию.)
С подлинным верно. Отныне постоянный представитель Муганских степей в Москве.
Максим Максимович Штраух».
Григорий Александров и Сергей Эйзенштейн были неразлучны в течение почти десяти лет.
С. ЭЙЗЕНШТЕЙН – Г. АЛЕКСАНДРОВУ
ленинград. «Европейская гостиница». Экспедиция «Октябрь». Режиссеру Г. В. Александрову. Ком. № 307, 7 августа 1927 года. Абсолют – конфиденциально.
Дорогой Гришенька!
Предпосылка: может, я сгущаю краски, ведь я же не паникер, но, в общем, не знаю, и вся надежда сейчас на Вас.
Сейчас видел почти все (1500 метров еще в печати), и впечатление мое, что как «гениальное» произведение «Октябрь» не вышел.
Планово-художественно не получилось. Ставка на Зимний, как мы говорили, «Мюр и Мерелиз»[30], бита. Надо вытягивать дело вообще. Придется монтировать по непредусмотренному материалу, обилие коего вообще спасает положение…[31]
В книге «Эпоха и кино» Г. Александров публикует лишь фрагменты этого, оставшегося неизвестным полностью письма С. Эйзенштейна. Странно, что последний, такой педантичный в этом, не оставил в своем архиве его копии. Может, опасался, что о его собственном недовольстве «Октябрем» узнают: «абсолютно конфиденциально».
Тем не менее, спустя почти 50 лет Александров снял с письма Учителя гриф «секретно», предал его недовольство тем, что получилось, гласности и пространно, чтобы неудовлетворение Эйзенштейна самим собой стало понятно, прокомментировал каждый фрагмент. Ссылаясь на александровский комментарий, мы сделаем это в конце письма.
… Жутко перечислять, что в ней не получилось из-за одного старика или из-за другого![32].
1. Ужасно обстоит дело с «приездом»[33] – из общих планов можно взять три-четыре метра, остальное такая пасха – пестрятина и по свету, и к тому же без фокуса.
2. Не лучше со средними планами. Есть начало одного куска – 2–3 метра в шапке на небо, совершенно блестящих, а дальше идет торопливость, утрировка, позерство и что хотите. И «фракция» прет, как черт знает что[34].
Свалив дело на «фракцию», надо переснять следующие планы.
1. Больше в фуражке. 2. Гораздо сдержаннее, благороднее, но без напыщенности. 3. С меньшей и энергично-сдержанной жестикуляцией. 4. Не держать знамя так, как он держит, опустить и менее «плакатно». 5. Без эксцентрики извивающихся старух[35].
Здесь вообще зверски точат зубы на «Ильича», считая нашу работу профанацией[36]. По имеющемуся материалу это не без того. На фото съезда он тоже «демовничает».…Большая ответственность на Петропавловке – у Пудовкина она очень хороша, как и весь материал, и формально, и идеологически[37]. Ибо выстрела с крыши Зимнего вообще не видно – «размер» указан на клетке точкой[38]. «Аврорские» и без того плохи…[39]…Обязательно нажми на рабочую часть – вооружение… Смольный ведь очень хорош. «Аврора» тоже. Штурм. Из нового – «Ротонда», Антонов-Овсеенко, арест. Съезд, по-видимому, тоже. Все же наберется «кое-что» из картины.
Эдуард пишет, что Соколов бузит, хочет сложить ответственность и чуть ли не выступать против картины[40]. Никак не допусти этого. Как-нибудь замажьте его. Я ему тоже буду писать. Кстати же, он Овсеенкой получился очень прилично. А за «идеологию» я очень беспокоюсь. Боюсь, что на стопроцентный эмоциональный захват уже рассчитывать нельзя.
Как с «Потемкиным», чтобы не успели прийти в себя. Отчеркни это все для «руководства».
Теперь перечень раненых и убитых. Только не плакать.
Вперемежку с «Октябрем» были склеены куски «Генералки»[41] – и просто поражаешься. Неужели одни и те же люди делали обе вещи: ничего общего по качеству: Академия и какой-то детский лепет. И постановка, и свет, и фотография. Просто слепые какие-то. Вроде натуры Левицкого[42].
Затем, весь материал «рискованный» – только при очень высоком качестве он может пройти. Например, мост с лошадью[43]. Или лезгинка. Кстати о лезгинке[44]. Доснимите агитацию и серьезную сторону дела, а то уж больно беззаботно и залихватски получается. Скажут, опять дискредитирование серьезности положения. Черт, почему мы не можем не ходить по лезвию!!! Почему мы не можем не делать рискованные вещи!……Да, чтобы не забыть – никуда не давайте фото с Никандровым, в особенности с нами вместе… И чтобы никто не видел…[45]…Ах, зачем в общих планах проезда освещены эти проклятые окна сзади и фасад, а не одна арка подъезда! Это так вылезает и при отсутствии неба делает из площади спичечную коробку![46]…Композиционно дворца, как мы его понимаем, нет. Особенно печально с Иорданской[47] – нет ни масштаба, ни богатства, ни мрамора. Белое папье-маше. И «подъем» Керенского не получается. Подымается «вообще»[48]. Павлин [49]
—
В общем, выводы такие: последние части (штурм и съезд), Смольный, танки и боги, 4 июля[56], пулеметный полк и дворец Кшесинской, избиение, безусловно, хороши. За мной, как начинаю подсчитывать, будет. Есть очень хорошее. «Аврора» и броневики на ЦЭ[57]. На одну картину хватает.
Ну, обнимаю тебя, мой дорогой, крепко, крепко. Не падай духом и вези воз. Вытянем? Вытянем!
Обнимаю крепко.
Твой бедный дорогой учитель б. режиссер С. Эйзенштейн.
Сейчас звонила Ольга[58], она уже разбирает материалы и передает тебе кучу всяких хороших вещей.
Новое знамя – зажелтите буквы[59].
Нет! Конечно, краски сгущены – все будет в порядке.
«Броненосец «Потемкин» (1925) – немой киношедевр Сергея Эйзенштейна, который потряс мир.
С. ЭЙЗЕНШТЕЙН – Г. АЛЕКСАНДРОВУ
Москва, 5 сентября 1927 г.
Милый, дорогой Гриша![60]
Два дня в Москве, и придется делать дело по разборке[61]; что могло быть сделано и без меня. Гоните готовый материал, ибо лаборатория сильно тянет.
Обосновались мы в Гнездниковском, где имеем весьма славную комнату рядом с просмотровой. Последняя с 4,5 дня всю ночь в полном нашем распоряжении, а днем «монтируется» с интересами Васильевых[62].
Сегодня посмотрели 13 000 метров, и вот вкратце сводка данных:
1. Отрицать фокусы в кино вещь хорошая, но отрицать надо не все. У нас почему-то дико много вещей без фокуса – не soft focus[63], а просто.
Во всех случаях (по памяти Попова)[64], когда в деле был Гуго-Майлер, и много без того. Абсолютно пропали такие куски, как через орла колонны или баррикады с фонарем передним планом, Комендантского подъезда. Надо проверить аппараты в этом смысле.
2. В материале колоссальное количество брака, но он у нас так «обстоятельно» заснят, что по каждой статье имеет минимум 1:5 потрясающего материала. Скверно дело с общими планами площади, но даже и там есть что выкроить. Обрезки пошлю на днях – завтра с утра начну рвать. Крестный ход ошеломителен[65].
3. Работа «молодняка»[66] превыше всего. Арка же совсем очаровательна[67].
Здорово, но со светом я кое-где оказался прав. Так, почти провален фасад Арки с крыши Зимнего. Такой «Великий четверг», что вырезать там удастся очень и очень немного, и то не из наиболее кадрово эффектного.
4. Терзания рабочего[68], кажется, перединамизировал в кусках, боюсь за отчетливость восприятия. «Марш» надо, конечно, обстоятельно доснять по нашему плану.
5. В крупно говорящих (съезд) и особенно при съемке с движения – меньше болтания в кадре. Даже больно глядеть из-за качаний. Красной гвардии больше сдержанности в маршировке, а в общем ритме кусков марша очень хороши.
6. Прикрой эту халтурную блядь Соколова[69].
7. Первое, о чем стали здесь орать, как увидели Ленина – это текст на знамени: слово «фракция»[70], о чем звонила мне еще Куделли[71]. Пусть он работает повнимательнее. Эта глупость портит все впечатление от Ильича.
8. Ильичев материал жмите скорей, чтобы могла быть возможность переснять в случае чего.
9. Заснимите крупный план «капустника» – мы совсем об этом забыли. А Крестный ход – что-то особенное. Как и Смольный, часть баррикад и штурма, все с Сахаровым – лучшие куски и массовки, и средних планов, отдельные моменты взятия баррикад.
10. Попроси у дирекции[72] штуки три-четыре лампочки для «Литаскопов»[73]. Здесь их сколько угодно, и нет ни одной лампочки. Не дадут – выкрадите и пришлите срочно.
11. Дрожание машины надо все переснять в гораздо более интенсивной дрожи. И не заляпать так, как крыло грузовика.
Пиши мне, Гриша, сейчас же: ведь я уже два дня как тебя не видел и начинаю скучать по тебе.
Эдуарду передай самое лестное, что можешь, и поздравь его, как и себя с очередным шеве-девром[74].
Что писал, прими к сведению, а образчики вышлю следующим письмом.
Крепко тебя обнимаю. Твой старый безнадежный Учитель из мрака начала. Привет всем, всем.
До сих пор (утро 6 сентября) нет Ольги. Данные Трайнина[75] напишу, когда вопрос с квартирой решится.
Сегодня написал прощальные письма С. И. Гринфильду.
Доведи до конца с Ревиковичем. Все об этом просили «на ушко».
Г. АЛЕКСАНДРОВ – С. ЭЙЗЕНШТЕЙНУ
Ленинград – «Европейская»
10. IX.27 г.
ДОРОГОЙ УЧИТЕЛЬ…
Чтобы Вам написать, опаздываю на съемку, и потому пишу только о деле.
В Смольном мы просидели после Вас еще три дня, ибо один день Эдуард работал только три часа по причине своей малярии.
Остальные дни работали до полусмерти, и то с большим трудом удалось заснять намеченную программу, да и то вывести все средние планы в ателье.
Что и как снято, я напишу Вам детально по записям, когда вырву минуту времени.
Сокращать неминуемо предстоит, и мне надо будет иметь телефонный разговор о сокращаемом.
Если даже сократить минимально, и то придется кончить не раньше 25-го или 27-го. А без сокращения остается еще 30 чистеньких дней.
Съезд будет шеве-девре. Остальное тоже.
Пока желаю не засыпать на работе и прилива сил для окончания героического пути. Меня еще без конца режет вопрос квартиры, убивает на месте. Подскажите. Меня торопят, до свиданья.
Ваш ученик и помощник Гр. Александров.
(«Девичьи глаза»)[76]
Г. АЛЕКСАНДРОВ – С. ЭЙЗЕНШТЕЙНУ
Ленинград, «Европейская», № 301.
2 сентября 1927 г.
После разговора по телефону, который стоил 31 рубль…
Дорогой учитель, Сергей Михайлович…
Совершенно необходимо в срочном порядке выслать нам все неудовлетворительные куски. Особенно, где двоится и троится.
Мне кажется, что в вопросе бесфокусности и контрастности виновата главным образом лаборатория. Те куски Смольного, которые я видел в Ленинграде, служат доказательством того, что половина из них при хорошей печати будут замечательными кусками.
Лучше, если бы удалось прислать пробочку негатива этих кусков, а то Эдуард хочет ехать в Москву на один день. Это совершенно недопустимо. Если негатив трудно, то отрежьте от каждого куска позитива и немедленно пришлите нам.
Эдуард (Тиссе. – Ю. С.) очень забеспокоился, когда я ему все рассказал, и очень растерян.
Кроме всего прочего, я вам советую поменьше слушать Попова (второй оператор фильма – Владимир Попов. – Ю.С.) на том основании, что его предательская политика по отношению к Эдуарду нам с вами известна. Мне кажется, что Володя сознательно не говорит вам, где виновата лаборатория, а где Эдуард, ибо его политика обладает большими странностями, и он работает во славу своей карьеры довольно непонятными для нас средствами.
По тем отрывкам негатива, которые Попов привез сюда, можно судить о качестве негативов вообще, и в числе их (я сейчас их внимательно пересматривал) я нашел только два бесфокусных кадра: кр. план Адамовой[77] и фонари на Миллионной.
Так что тут очевидно не без лаборатории. Когда будете выбирать куски, вы учитывайте эти обстоятельства.
А ТО МОГУТ ПОГИБНУТЬ ХОРОШИЕ КАДРЫ!
Те, которые будут вас смущать, вы откладывайте, и когда мы приедем, мы посмотрим негативы этих кусков и выясним, что к чему.
Вспомните, как были напечатаны куски с качающимися столами в «Потемкине» и как они выглядели при перепечатке.
Очень, очень много зависит от печати, даже двоиться и троиться может от печати. А при съемке, чтобы двоилось и троилось в тех кадрах, о которых вы говорили, я себе представить не могу.
Насчет темпа я принимаю энергичные меры к перекручиванию[78], и вы обратите внимание на ноги в марше, которые мы тут сняли. Ибо там я настаивал перекручивать основательно, и, по моим расчетам, темп марша должен получиться что надо.
В общем, я сейчас до зарезу хочу спать и плохо соображаю. Кончу я писать сейчас, а когда приду, отоспавшись, в себя, то напишу о моих съемочных планах и сроках подробно[79].
Жму ваши ножницы, рассчитывая, что до руки не доберешься[80]. Желаю вам не хотеть спать так, как я хочу.
И не падать духом ни на миллиметр, как говорили. Передайте Оленьке, что люблю ее по-прежнему и даже больше.
Высокий Александров с девичьими глазами.
Он же Гр. Мормоненко.
С. ЭЙЗЕНШТЕЙН – Г. АЛЕКСАНДРОВУ
Гриша! Подробно тебе написала Ольга.
Вопрос отсрочки сегодня выяснится[81]. Посылаю обрезки. По ним видишь, как мало еще у меня материала. Лаборатория дико задерживает. Гоните немедленно все, что снято. Вчера разобрали первые 13 000 метров по сценам. Посылаю «святой экземпляр»[82].
Пиши, пиши и пиши.
Снимите, (не забудь) подход Ленина к кафедре:
Пудовкин заканчивает картину, выпуск в октябре[83].
Шуб из Америки получила крупный план Ленина, во весь экран – надо покрыть.
Нажимайте. Обнимаю. Пиши.
С. ЭЙЗЕНШТЕЙН – Г. АЛЕКСАНДРОВУ
Гриша!
Сегодня напишу тебе подробнее. Сейчас вкратце… На фронтовичка – офицера (красивый, как м-к Церетели[84], и сильный) Макс (Максим Штраух, ассистент С. Эйзенштейна по актерам. – Ю. С.) д. б. достать человека.
Хорошенько сделай Брука.[85]
Привет Ольге.
Г. АЛЕКСАНДРОВ – С. ЭЙЗЕНШТЕЙНУ
писать некогда…
Снимаем сегодня здорово. Напишу завтра или в понедельник. Привет, и не унывайте. Победим или подохнем.
Кончу съемки 28-го и в тот же день выеду.
16 сентября 1927 г.
Все фото на русской бумаге, и поэтому совершенно не передается освещение. Негативы же прекрасны.
С. ЭЙЗЕНШТЕЙН – Г. АЛЕКСАНДРОВУ
1927 год
Посылается 1 500 рублей на расчеты с … Договорись с ним, что и как платить. Кроме того, приведите в порядок счетную часть, т. е. то, за счет чего есть счета для возможного проведения материала через кооператив.
Кроме сего, 200 рублей на первый период моего отсутствия. Числа 10-го Пера передаст тебе на дальнейшее время.