На следующий день, когда он показался в школе, я остановил его и заявил, что его посещения причиняют мне очень много неприятностей и что я требую прекратить это. Проповедник Николай возразил мне с улыбкой: «К чему такие строгости? Отказаться от посещения училища я не могу». Тогда я заявил: «Вот что, это дом мой, и я требую, чтобы Вы больше здесь не появлялись, в противном случае я вынужден буду применить против Вас силу». – «Ну, что же, если Вам доставит нравственное удовольствие побить меня, тогда бейте, пожалуйста, скорее; от посещения же этой школы я все-таки никогда не откажусь», – улыбаясь, сказал Николай.
При виде такой твердой решимости Николая я начал было уже сожалеть, что сразу же не расправился с ним, как советовал мне Брайкстон. Но так как теперь момент был уже упущен, то я решил воздействовать на Николая миролюбивым путем. Я объяснил ему, что его посещение нашей школы вводит многих в заблуждение; публика смотрит на нашу школу, как на место, где ведется проповедь христианства, и что все это мне страшно неприятно. Николай спокойно выслушал это и, указав на соседний пустырь, спросил меня: «Какого Вы мнения об этом участке?»
Должен заметить, что рядом с нашей школой жил некий Сиратори, занимавшийся приготовлением мисо. Пустырь был обнесен поломанным забором и, очевидно, никогда не убирался, т. к. был до крайности запущен; он являл собою полный контраст саду нашей школы, содержавшемуся в идеальной чистоте. Склад для мисо скорее был какой-то сарай, а не склад. На вопрос Николая я ответил, что участок действительно грязен. «Да, поистине, грязен», – сказал Николай.
«Всякому из нас тяжело смотреть, когда рядом с его чистым садом находится грязный, запущенный сад соседа. Некоторые берут на себя смелость и труд привести такой сад в чистый вид. Если Вы уразумели смысл моих слов, то Вы поймете, что нет никакого вреда в том, что я прихожу в Вашу школу и знакомлюсь с преподаванием в ней, тем более, что с моей стороны не было никаких попыток проповедовать в ней свою религию. Кроме этой школы, я посещаю также и буддийскую школу при храме секты «Синсиу» и ежедневно слушаю там проповеди, и во всех случаях, когда у меня возникают сомнения, я не стесняюсь расспрашивать. В этом и состоит все мое занятие. Пусть там говорят, что хотят, но это так. Вы не должны бранить меня за то, что я посещаю Вашу школу»…
Использовав все возможные средства воздействия на Николая, я, в конце концов, обратился к Брайкстону с просьбой написать мне на листе бумаги по-английски следующую фразу: «Русскому священнику вход воспрещается».
Эту надпись на следующий день я наклеил на школьные ворота.
Однако и эта мера оказалась бесполезной: Николай, придя в тот же день в школу и заметив надпись на воротах, сорвал ее, сунул себе в карман и как ни в чем не бывало вошел в школу. На следующий день он пришел опять, и так продолжалось долгое время. Мы с Брайкстоном были так поражены этой настойчивостью Николая, что больше уже не пытались запрещать ему посещение школы». [10]
Несмотря на внешние невозмутимость и добродушие, самого отца Николая одолевали многообразные искушения. Он неоднократно сомневался: правильным ли был его выбор, не ошибся ли он, приняв монашество и оставив Родину.
Но со временем усердие отца Николая дало свои плоды – за семь лет он не только изучил в совершенстве японский язык, но и стал одним из лучших знатоков японской истории и культуры. Теперь он был готов приступить к проповеди Православия в Японии.
Начало проповеди
Господь предоставил отцу Николаю случай для начала проповеди – случай, в котором он смог проявить лучшие свои качества монаха и миссионера.
Консульство регулярно посещал Такума Савабе; он давал уроки фехтования сыну консула Гошкевича. Сам Такума Савабе был очень колоритной и неординарной личностью – по рождению он принадлежал к самурайскому клану Тоса. Воспитанный в лучших самурайских традициях, Такума был фанатичным националистом, убежденным в том, что всех иностранцев и их пособников нужно уничтожить. Такума – превосходный фехтовальщик, мысли его не расходились с действиями. Все это привело молодого самурая в тайную самурайскую организацию, на счету которой был ряд убийств. После того как тайная организация попала в поле зрения властей, Такуме пришлось бежать в Хакодат. Здесь он женился на дочери местного синтоистского жреца Савабе и принял его фамилию. Вскоре старый жрец умер, и его должность в синтоистском храме занял зять.
По общему мнению, жизнь Такумы Савабе в Хакодате была прекрасна и безмятежна. Как жрец древнейшего в городе синтоистского храма он пользовался огромным уважением и получал от своей деятельности хороший доход. У него была прекрасная любящая жена и маленький сын. Кроме того он был известен, как великолепный фехтовальщик и имел множество учеников. Но непокой в душе не давал жрецу наслаждаться жизненным успехом – идеалы его юности требовали уничтожения всех иностранцев, в особенности же проповедников христианства.
Наибольшую ненависть вызывал у него священник консульской церкви отец Николай. Когда они встречались в доме Гошкевича, Савабе всегда с ненавистью смотрел на отца Николая. А однажды Савабе пришел в консульство, желая затеять ссору с христианским священником. Вот как описывает эту сцену сам святой: «Пришедши, он грубо начал: «Вы, варвары, приезжаете высматривать нашу страну; особенно такие, как ты, вредны; твоя вера злая». – «А вы знаете мою веру, что так отзываетесь о ней?», – спросил я. – «Ясно, не знаю». – «А не зная вещи, поносить ее разумно ли?» Это несколько остановило его, но он с прежней грубостью произнес: «Так что же за вера твоя? Говори». – «Изволь слушать». И стал говорить о Боге Едином, о Боге Творце вселенной, Боге Искупителе. По мере того, как я говорил, лицо моего слушателя прояснялось и он, не переставая внимательно слушать, одной рукой достал из-за пояса тушницу, другой – из рукава бумагу и стал записывать мою речь. Через час или полтора он был совсем не тот человек, который пришел. «Это совсем не то, что я думал», – сказал он, когда я окончил говорить. «Поговорите еще», – попросил он уже ласково. «Приходите», – пригласил я». [19]
С этого времени Такума Савабе ежедневно навещал отца Николая, дабы послушать что-либо новое о Православии. Через неделю он готов был уже принять крещение. Его не останавливало даже то, что придется оставить доходное место жреца, и, возможно, отправиться в тюрьму, так как обращение японцев в христианство было тогда запрещено законодательно. Отцу Николаю приходилось сдерживать горячий порыв новообращенного, уговаривая его подождать до того времени, когда он больше узнает и утвердится в вере.
Со своей стороны Такума Савабе прилагал все усилия, чтобы получше узнать о христианстве. Отец Николай дал ему Евангелие, напечатанное в Китае и тайно ввезенное в Японию, но нужно было соблюдать осторожность – в то время в Японии даже своим домашним было опасно открывать такую тайну. Савабе нашел следующий выход: «Открыто читать эту книгу /Евангелие/ я не мог, а читать хотелось. Вот я и выдумал читать ее в то время, когда совершал службы в своем мия /то есть в языческом храме/. Положишь, бывало, перед собой Евангелие вместо языческого служебника, да и читаешь, постукивая в обычный барабан. Никто и не думал, что я читаю иностранную «ересь»». [28]
Несмотря на всю опасность своего положения – за обращение в христианство полагалась смертная казнь, Такума не мог молчать; он рассказал о своей вере другу врачу
Ацунори Сакаи, увлеченному конфуцианством. Поначалу Ацунори только смеялся над новой верой, которую он считал варварской. Тогда Такума Савабе предложил ему пойти послушать христианского священника – отца Николая. Сакаи согласился и вскоре он также стал ревностным слушателем и почитателем русского миссионера. Через некоторое время к ним присоединился третий друг, еще один врач – Урано.
Все они уговаривали отца Николая крестить их, несмотря на официальный запрет. И вот в апреле 1868 года – три года спустя после начала проповеди – отец Николай крестил трех друзей. Крещение было тайным – оно было совершено в русском консульстве в комнате отца Николая. В крещении Савабе получил имя Павел, Сакаи – Иоанн и Урано – Иаков. После крещения все они ради сохранения тайны решили на время уехать из Хакодата.
Но, несмотря даже на меры предосторожности, Павел Савабе все таки был арестован и заключен в тюрьму. Лишь наступление эпохи Мэйдзи спасло его от казни. Тем не менее, на долю этого ревностного христианина выпало множество испытаний – его жена, узнав об обращении мужа, повредилась в рассудке и подожгла дом, а сын подросток, дабы прокормить себя и мать, вынужден был стать жрецом вместо отца.
Духовная миссия
Время, получившее название «эпоха Мэйдзи», было необычно и непривычно для Японии. Незадолго до этого на трон вступил новый император – юный Муцухи-то (Мэйдзи), и покачнулась казавшаяся незыблемой власть сёгуна – правителя Японии. Существующим положением в стране были недовольны все – от знати до простолюдинов. Павшая десятилетие назад самоизоляция Японии дала права иностранцам, но оставила японцев под гнетом старых традиций. В результате часть аристократии начала добиваться упразднения сёгуната и возвращение всей полноты власти императору, который мог бы провозгласить начало реформ. Это движение пользовалось большой поддержкой населения. И все же страна оказалась расколота на два лагеря, что привело к гражданской войне, получившей название «войны Босин». В результате этой войны сёгун отрекся от власти, молодой император провозгласил эпоху Мэйдзи – «просвещенного правления», и при поддержке знати и народа начал всесторонние реформы.
Перемены не могли не отразиться на судьбе отца Николая и его духовных чад – новообращенных японцев. Отныне они могли не скрывать свою веру, равно как и отец Николай получил возможность для открытой проповеди. Так что очень скоро число его слушателей увеличилось – его духовные чада приводили к нему своих знакомых – молодых самураев, которые были обескуражены крушением привычного строя и искали, где обрести смысл жизни. Постепенно к их кружку присоединялись новые слушатели. И вот несколько времени спустя японцы – Савабе и Сакаи – стали сами проводить катехизаторские беседы, отдавая все свое время проповеди христианства. Не прошло и года как отец Николай крестил еще нескольких японцев. Из Хакодата проповедь распространилась в Сендай, где временно обосновался Савабе. Однако два самых активных катехизатора, Савабе и Сакаи, остались практически без средств к существованию и отец Николай считал своим долгом поддержать их, но его собственных средств на помощь катехизаторам было недостаточно.
Тогда он решил отправиться в Россию, дабы хлопотать там об открытии Русской Духовной Миссии. Вот как писал об этом сам святой: «Все более и более увеличивалось число принимающих святое крещение и стала предвидеться возможность систематического распространения христианской веры в Японии. С этою именно целью, для получения на это официальных полномочий, я отправился на время в Россию и, получив там на это разрешение и благословение у Святейшего Синода, опять возвратился в Японию». [28]
Действительно, в конце 1869 года отец Николай, испросив отпуск, отправляется в Россию дабы ходатайствовать перед Святейшим Синодом о разрешении открыть в Японии Русскую Духовную Миссию. До Санкт-Петербурга он добрался лишь весной следующего года. Святейший Синод, уже подготовленный письмами отец Николая к своим наставникам – владыкам Иннокентию и Исидору, отнесся к прошению благосклонно. О нем сразу же было доложено императору.
6 апреля 1870 года Александр II высочайше утвердил определение Святейшего Синода об учреждении в Японии Русской Духовной Миссии в составе начальника миссии, трех иеромонахов-миссионеров и причетника. Половину намечаемых расходов брало на себя казначейство, другая половина была отнесена за счет типографского капитала духовного ведомства. Всего духовной миссии ассигновалось 6000 рублей в год и 10000 рублей единовременно. Миссионерские центры располагались в Токио, Киото, Нагасаки и Хакодате. Начальником миссии был назначен иеромонах Николай с возведением в сан архимандрита. Миссия подчинялась ведению Камчатского епископа. Обязанности миссионеров были изложены в «Инструкции для миссии», представленной иеромонахом Николаем и утвержденной Синодом.
Начало Японской Церкви
Архимандрит Николай вернулся в Японию в марте 1871 года. Его встретила небольшая христианская община и несколько человек, подготовленных к крещению в его отсутствие. Вот как рассказывал об этом впоследствии сам святой Николай: «Когда я снова прибыл в Хакодат, то нашел, что ревностный Савабе уже образовал у себя маленькую церковь: у него собралось из Сендая несколько молодых хорошо образованных «сизоку» (дворян); то были: ныне еще здравствующие о. Матфей Качета, о. Петр Сасачава, уже скончавшийся о. Яков Такая, о. Иоанн Оно, только что отшедший в другой мир Павел Цуда и некоторые другие; всех я нашел уже довольно наученными в вере и в душе христианами. Кто же им указал путь из Сендая в Хакодатэ и кто обратил их в христианство, если не Сам Господь таинственным действием Своей благодати?» [19]
Начальный этап жизни Японской Церкви напоминал собой жизнь первой апостольской общины, даже недоразумения, возникавшие между христианами, были полны веры и любви, в качестве примера можно привести рассказ самого отца Николая: «По моем приезде скоро меня навестил г-н Савабе и, между прочим, сообщил мне о странном, во время моего отсутствия из Японии, поведении г-на Сакая, который проводил все время в заботах о возможно большей выручке денег из своих занятий, тогда как остальные христиане старались, напротив, всем делиться со своими братьями. Услышав об этом, я хотел было обличить г-на Сакая, но с приходом последнего дело тотчас объяснилось. Явившись ко мне, г-н Сакай представил собранные им сто иен (около двухсот рублей), которые пожелал употребить на дела Церкви. Так разъяснилось недоумение г-на Савабе относительно странного, по-видимому, поведения г-на Сакаи.
Другой, подобный по своей видимой странности, случай произошел с г-ном Томи Петром. В одно время все заметили его внезапное исчезновение куда-то. Никто не знал, куда он скрылся… Но вот, спустя 11 дней после этого, однажды вечером, около одиннадцати часов, г-н Петр Томи является ко мне в сопровождении г-на Сакая. Вижу – худ до невероятности, кости сильно выдались на совершенно изменившемся в своем цвете лице; просто жалко было смотреть на него. На мои вопросы, где он был и почему так сильно исхудал, он ответил, что все это время он проводил в воздержании от сна и пищи и в молитве о скорейшем просвещении братьев-язычников тем светом истины, которого он сам недавно сподобился. Услышав обо всем этом, я был очень изумлен столь трогательным проявлением горячей верности по вере. Но все-таки я должен был заметить ему, что такое дело впредь нужно совершать согласно с установлениями Церкви, ибо иначе можно принести сильный вред своему здоровью». [1, с. 29]
Вскоре, в 1872 году отец Николай обрел деятельного помощника – в Хакодат прибыл иеромонах Анатолий (Тихай), кандидат Киевской Духовной Академии. Архимандрит Николай отзывался о нем так: «Лучших помощников я не желал бы!» Благодаря приезду отца Анатолия, архимандрит Николай смог расширить ареал своей проповеди. Он перебирается в Токио, оставив и консульскую церковь, и христианскую общину на отца Анатолия.