– Ты не видел случайно отца? – кипя от злости, спросил я у него.
– Если ты собираешься опять устроить перепалку, то нет, не видел, – отстраненным голосом ответил брат, не отрываясь от книги.
– Это срочно, Лекс! Где он? – едва не переходил на крик я.
Лекс выглянул из-за старого цветного переплета и окинул меня оценивающим взглядом.
– Да, похоже, на то, – все тем же тоном ответил он. – Отец разговаривает со Стасом, кажется, в кабинете.
Затем он перелистнул страницу и его внимание снова переключилось на книгу. Я быстрыми широкими шагами направился к кабинету отца.
– Вот и все Стас. Такие чернила ты вряд ли уже где-нибудь встретишь, – произносил отец, улыбаясь брату, когда я махом открыл дверь и вошел. – Что за манеры Виктор? Я разве учил тебя врываться в кабинет без стука? – недовольным голосом спросил он.
Стас удивлено уставился на меня, отходя в сторону и освобождая дорогу отцу.
– А мне интересно, какие манеры дают тебе право врать нам о нашей родной матери! – яростно бросил ему я.
– Да как ты смеешь! – взорвался отец.
– Как ты можешь меня в чем-то упрекать, когда сам вынуждаешь своими же действиями относиться к тебе таким образом?! Ты всю свою жизнь провел во лжи! Ты не достоин ничего уважительного! Как ты мог соврать нам о ее смерти?! Как мог закрыть дело ее жизни, отправить на свалку со всеми светлыми воспоминаниями? Я не понимаю, как она вообще вышла за тебя замуж! Твоей единственной заботой всегда была лишь работа, еще с детства помню, как днями и ночами ты пропадал в этом чертовом кабинете за кипами бумаг! – кричал я, душимый гневом и обидой.
Отец, огорошенный вылившимися на него обвинениями, застыл с каменным лицом и одной рукой опирался о стол. Стас непонимающими глазами смотрел, то на меня, то на него.
– О чем он говорит, пап? – произнес брат, догадываясь до сути.
– Ты будешь продолжать все скрывать? – не унимался я. – Не ожидал, что кто-то из нас когда-нибудь узнает правду? Ты – трус, просто сбежал от всего, от воспоминаний, от людей, которые ее знали и скорбели, от жизни, в которой она всегда присутствовала! Сбежал от нее!
– Ты не знаешь, о чем говоришь, – скривившись, отмахнулся рукой отец. – Тебе не понять всего, ты еще слишком юн! Ты и половины вещей не знаешь.
– Такие понятия как предательство и лживость в школе мы уже проходили, – парировал я.
– Что опять за шум? – раздался позади меня голос Лекса.
Я обернулся и картинно развел руками:
– Полюбуйся крахом пирамидной лжи нашего прекрасного папочки! Так как вся семья в сборе, не будем откладывать в долгий ящик. Разберем все здесь и сейчас!
Я отошел и дал Лексу войти в кабинет, затем закрыл за ним дверь и подпер ее спиной. Отец принял прежний неприступный вид, и лишь дрожащая ладонь выдавала его волнение.
– Ну и что здесь происходит? – вопросительно посмотрел Лекс сначала на Стаса, потом на меня.
– А то, что оказывается наша мама… сгорела в этом доме! О чем, видимо, наш папочка забыл упомянуть, предложив сюда вернуться. А еще он забыл нам рассказать, что мама спроектировала и построила здесь школу при помощи средств фонда, который сама же и создала! Она также помогала восстанавливать Большие Цветочные Сады, которые находятся в двух километрах от нашего дома! – в порыве гнева перечислял я, прерываясь лишь перевести дыхание.
Я подошел к отцу чуть ближе и заглянул ему в глаза:
– Мы же двадцать раз на этой неделе проезжали мимо этих садов, и ты ни разу даже не упомянул о том, кто их создал. Почему ты вообще никогда и ничего нам о ней не рассказывал?
Отец лишь перевел взгляд. Я отвернулся и обратился уже к братьям:
– И я уверен, что это – всего лишь вершина айсберга, которую я узнал за час, проведенный в интернете.
– Папа, это все – правда? – недоверчиво посмотрел Стас на него.
Но тот продолжал молчать.
– Отец, – позвал его обеспокоенный Лекс.
Отец поднес руку ко лбу и медленным движением провел ею по волосам. Затем он подошел к минибару и достал из него бутылку элитного виски, налил себе полбокала и сделал пару больших глотков.
– Это правда, – низким голосом ответил он. – Ваша мать выросла в этом городе и отдала ему немало своих чудесных талантов и сил. Она была богата, но не страдала манией сорить деньгами. Она любила простоту, любила людей, обладала врожденным чувством справедливости, от этого и ее страсть к благотворительности. Ее идеи были так масштабны и невообразимы… но у нее была такая странная уверенность, что все получится, что все будет хорошо, – отец подошел к окну и приоткрыл штору, всматриваясь вдаль. – Я не закрывал ее фонд, я закрыл лишь этот интернат в Калининграде, остальные учреждения под патронацией действуют до сих пор. Смерть вашей мамы стала ударом для всех и для меня – самым большим ударом в жизни… Я не мог отдавать школе все то, что отдавала она, я жить здесь не мог! У меня просто не было сил смотреть на все эти вещи, стены, этих людей, – с болью в голосе произнес отец.
– Папа, но ты же говорил, что она погибла в автокатастрофе! – ошарашенный новыми фактами, изумился Стас.
– Так было проще объяснить ее уход из жизни. Вы были так малы! Представление о мгновенно ушедшей матери лучше, чем представление о сгоревшей заживо, – прискорбно заверил он.
– Как это произошло? – боясь услышать ответ, все же спросил я.
Отец грозно посмотрел на меня.
– Я не хочу об этом говорить сейчас, оставьте меня одного.
Но никто из нас не сдвинулся с места.
– Я хочу побыть один, все трое выйдите! – уже приказным тоном сказал он.
– Я не буду учиться в гимназии, которую ты нам выбрал! Я пойду в гимназию №6, где училась моя мама, – заверил его я и покинул кабинет.
Оказавшись в своей комнате, я снова сел за компьютер в надежде узнать больше о школе-интернате и о маминых проектах. Помимо заметок о созданном ею фонде, я также нашел несколько юношеских фотографий мамы. На тех, что сохранились у нас после пожара, ей было около 25 лет, за ее плечами был определенный жизненный опыт и трое маленьких детей, а с этих фотографий на меня смотрела юная девушка, полная надежд и жажды жизни. Я распечатал на цветном принтере одну понравившуюся мне больше всех фотографию и вложил в рамку, поставив рядом с компьютером. На рабочем столе я создал папку с именем «Роксана» и забросил туда всю найденную информацию о маме с ее снимками.
В коридоре послышались приближающиеся шаги, и через несколько мгновений в мою дверь постучали. Я открыл и увидел на пороге Стаса. У него был печальный вид.
– Расскажи мне, что узнал, – попросил он, проходя в мою комнату.
Я открыл ему вкладки с прочитанной ранее информацией и показал найденные фотографии. Стас внимательно все изучив, потерянными глазами посмотрел на меня.
– Не верится, что это наша мама. Она здесь такая юная и… живая.
– Да, – с горечью в сердце согласился я.
– Все равно, зря ты так с ним, – сказал он тоскливо. – Я уверен, на все, что он от нас скрыл – были причины. Ты не прав, что накричал на папу сейчас. Он так подавлен!
– Серьезно?! – не верил своим ушам я. – Опять ты его защищаешь?! Когда у тебя уже откроются глаза? – нервно отбросил брошюры с информацией об учебных заведениях я.
– А когда откроются твои? – вопросительно посмотрел на меня брат. – Ты видишь все в одном цвете, и этот цвет – черный. А жизнь, она как радуга!
– Ой, ладно, я пошел, – отмахнулся от него я. – Иначе меня сейчас стошнит, от этих твоих конфеток мудрости.
– Подумай над этим! – крикнул мне вдогонку Стас.
Я спустился на кухню прихватить в комнату что-нибудь из еды. За столом в одиночестве сидел Лекс и пил, судя по запаху, азиатский чай с травами.
– Ооо, а вот и наш Шерлок1, – саркастично произнес он, заметив меня. – Накопал еще что-то? Выкладывай.
Его тон меня раздражал.
– Я лишь рассказал правду, которую отец не осмеливался открыть нам в течение двенадцати лет. Разве тебя не бесит, что он вообще ничего не рассказывает о маме, постоянно увиливает от вопросов?
– Ты лишь пытаешься восполнить свою утрату, ищешь виновных. Ты ничем не помогаешь.
– Отец не нуждается ни в чьей помощи! – пренебрежительно возразил я.
– Ты не прав. Ты только и делаешь, что винишь его во всех бедах, в смерти мамы. Каждый раз в каждой ссоре! Только ее уже не вернешь, никто уже не сможет что-либо изменить, а отцу мы еще можем помочь, – трактовал он в несвойственной ему эмоциональной форме.
– Я повторяю: он не нуждается ни в чьей помощи!
– Он спивается, Вик. Ты не замечаешь, но это так! С каждым годом все больше и больше! Мы потеряем его, и это – уже будет наша вина, – более серьезно сказал Лекс, отодвинув чашку с чаем.
– Ему я ничем не могу помочь, – сухо ответил я. – А имя и память нашей мамы я восстановить в силах.
С этими словами я покинул Лекса и вышел на крыльцо подышать свежим воздухом. На улице пахло отрезвляющей свежестью. Снег перестал стелиться и начал кое-где подтаивать, образовывая небольшие лужицы. В моей голове было столько разных мыслей, но я не мог сконцентрироваться на чем-то определенном. Меня всего будто спутывали железные цепи, и их затягивали все туже и туже, от этого становилось трудно дышать. Как будто кто-то ударил меня под дых и очень сильно, так – что я не мог вдохнуть. «Мама, как ты могла так рано уйти? Как могла оставить нас с ним? Зачем он увез нас из этого города? Зачем вернул? Почему ограждал нас от тебя все эти годы?» Как же я зол на него, но больше всего на себя, за то, что в глубине души сочувствовал ему и жалею его, ведь он мой отец! «Слышишь ли ты меня там, мама?»
Я зажал свою голову руками на уровне колен и старался найти хоть что-то в своей жизни, заставившее меня бы поверить в то, что в ней есть что-то светлое и чистое, помимо лжи и разочарований. Мне это было необходимо, чтобы я смог продолжать бороться со всеми своими трудностями и горестями, чтобы смог вернуть надежду на лучшее и счастливое будущее. Перед моими глазами предстал образ рыжеволосой улыбающейся девушки с чарующим взглядом. Я стал медленно приходить в себя и вдыхать воздух полной грудью. «Софи, Софи» – несколько раз произнес про себя я. Так воздушно и мелодично было это имя. Наверняка, ее жизнь лишена драм и сложностей. Я вспомнил ее завораживающую улыбку и перекатистый смех. Да, определенно она не знает что такое боль и разочарование.
Глава II. Вик
Гимназия
Всю ночь я не мог уснуть. Меня одолевали кошмары. В них пламя пожирало людей, отовсюду были слышны ужасные женские и детские крики. И этим пламенем был я. Я безжалостно и непрерывно убивал всех этих людей, моливших о пощаде и милосердии, а в конце всегда появлялось измученное лицо мамы, протягивающей ко мне руки. Я несколько раз просыпался в холодном поту и под утро решил совсем уже не пытаться уснуть.
Открытым оставался главный вопрос – принял ли всерьез вчера мое заявление о переходе в другую гимназию отец. В неопределенности я спустился к завтраку в столовую. Никого еще не было. Адита – наш повар и по совместительству управляющая прислугой расставляла столовые приборы и тарелки. Я включил телевизор и просмотрел сводку новостей по одному из местных каналов. Передавали резкое похолодание в нашем районе.
– Пора готовиться к зиме? – отвлек меня Лекс, усаживаясь напротив.
– Да, довольно непривычно после тропиков слушать о заморозках, – фыркнул я.
– Как спалось?
– Честно, паршиво, – признался я.
– Да, мне также, – устало вздохнул он.
В столовую спокойными и уверенными шагами вошел отец. Вид у него был нездоровый, казалось, он совсем не спал.
– Всем доброе утро, – низким голосом поздоровался он.
– Доброе, – ответил Лекс.
Я промолчал. Лекс с укором посмотрел на меня, изогнув бровь, но я лишь отвел взгляд в сторону. Адита подала завтрак и свежесваренный кофе. В середине нашей трапезы в столовую наконец спустился Стас и сел рядом со мной.
– Итак, раз все уже в сборе я хотел бы поговорить о вашем обучении, – деловито начал отец. – Все документы уже находятся в 32-й гимназии, остались лишь небольшие формальности. Как я и говорил ранее, это общеобразовательное учреждение – самое лучшее в округе, со сложной и нестандартной программой обучения.
Я крепко сжал вилку в своей руке. Волна негодования прошла по моим мышцам, но мое лицо оставалось беспристрастным. За столом воцарилась тишина. После нескольких глотков кофе, отец продолжил:
– Но если вы захотите обучаться в 6-й гимназии, я возражать не буду. Мой помощник проведет все необходимые изменения.
На лице Стаса я заметил удовлетворенную улыбку, направленную в мой адрес.
– Спасибо, папа! Мы с Виком очень хотели бы учиться в гимназии, в которой училась мама! – радушно поблагодарил отца он.
– Я, пожалуй, буду придерживаться первоначального плана. Лучшая школа – для лучших, – самодовольно произнес Лекс.
– Раз мы все прояснили, увидимся за ужином, – сухо ответил отец, вставая из-за стола. – Я дам необходимые указания. Григорий развезет вас по учебным заведениям. Удачного дня.
– Спасибо! И тебе папа! – крикнул вдогонку уходящему отцу Стас, а затем обратился к брату: – Лекс, почему ты не хочешь учиться с нами в одной гимназии?
– Я не хочу растерять свое большое будущее в погоне за призраками, – иронично произнес он.
– Даже провал экзаменов не лишит тебя возможности работать у отца, – заметил Стас.
– Я хочу быть среди лучших. Ты вряд ли меня поймешь, – надменно посмотрел на брата Лекс.
– Доедай быстрее, – обратился я к Стасу. – Мы из-за тебя опоздаем в первый же учебный день!
– Машина подана, – оповестил нас Григорий, возникший ниоткуда.
– Мальчики, вот возьмите! – всучила всем нам небольшие свертки Адита. – Перекусите в школе. Это ваши любимые сэндвичи с тунцом.
– Спасибо, Адита! Спасибо, – с лаской отозвались мы поочередно.
Адита была отличным поваром, а по жизни заботливой и добродушной женщиной. Мы воспринимали ее как члена нашей семьи. У нас она работала уже около десяти лет и побывала не в одной стране, разъезжая с нами. Мы выросли на ее глазах, и она любила нас как своих детей, которых у нее не было.
Я аккуратно положил сверток в свою сумку и, поторопив в очередной раз Стаса, направился к автомобилю у входа.
– Кому-то пора завязывать с анаболиками, – шутливо произнес Стас, оттесняясь от Лекса, когда мы уже находились на заднем сидении «бэнтли».
– Нам просто уже пора ездить на разных машинах, – недовольно ответил тот.
– А лучше на своих отдельных, – мечтательно произнес Стас.
– Да уж, скорее бы.
– До вашего совершеннолетия осталось всего пару месяцев. Отец не говорил какие машины вам подарит? – поинтересовался Стас.
– Нет. Я думаю, что это неважно. Так или иначе, они будут самые дорогие и безопасные, – уверил брата Лекс.
– Разумеется, – ответил с ноткой недовольства в голосе я. – Наше мнение неважно в этом вопросе.
Стас и Лекс переглянулись и снисходительно уставились на меня.
– Что? – с невинным лицом спросил я. – Я лишь поддерживаю беседу.
Братья продолжили обсуждение машин, а я пустым взглядом уставился в окно. Наша школа располагалась ближе гимназии Лекса, потому нас со Стасом высадили раньше. Лекс попрощался с нами со словами «Удачи, неудачники!» и с самодовольным видом закрыл дверь.
– Хоть вы и двойняшки с Лексом, но мне иногда кажется, что нам его подбросили! – посмеиваясь, произнес Стас.
– Знаешь, мне тоже, – согласился я.
Итак, мы стояли перед зданием 6-й гимназии. Большое двухэтажное здание со всех сторон окружали кирпичные колонны со вставленными между ними коваными прутьями черного цвета. Над входом была вывеска: «Добро пожаловать к знаниям», а под ней величественно располагались ворота из тех же черных прутьев, но уже большего диаметра и с круговым рисунком. Мы прошли сквозь них и очутились на просторной заасфальтированной площадке. Мимо нас то и дело пробегали ученики с массивными рюкзаками, а вокруг стоял невероятный гул от звонких юношеских голосов. Пройдя через колонну этих воплей, мы со Стасом вышли к широкой лестнице, ведущей к входу здания. Кучка старшеклассников, весело что-то обсуждавших, развернулась к нам лицом и с неприкрытой враждебностью устремила к нам свои взоры. Меня всегда напрягали такие взгляды, и я начинал тосковать по Азии, где все тебя встречали радушно и с улыбкой, впоследствии создавая вокруг тебя окружение позитивно-настроенных людей. Здесь же сразу видно было, что теплого приема мы не получим. Поднявшись по ступенькам, я и Стас вышли к парадным дверям, где сидел скучающий в одиночестве охранник.