По моему глубокому убеждению, Тильда, равно как и моя сестра Селина, относилась к той отнюдь не редкой категории людей, которые стесняются Голой Правды. И как любой стеснительный человек, такие люди искренне стараются прикрыть неприглядную с их точки зрения наготу хоть чем-нибудь, начиная от приукрашивания и заканчивая броней откровенной фантазии. Так что Правда нередко оказывается в лагере противника. Но это не мешает ее декораторам считать себя людьми исключительно правдивыми и честными.
Тильда тоже искренне верила в то, о чем говорила. Она могла бы даже убедить в этом и меня, однако я слишком долго времени провела рядом с Селиной, поэтому прекрасно различала все оттенки лжи. Но дело было в том, что ее ложь могла вовсе не иметь никакого отношения к «катари рабсу». Тильда могла скрывать что угодно, например, что зелье варила все-таки не она сама или граф вовсе не ее отец, а предмет тайного вожделения. И как бы это ни объяснялось, суть ее притязаний оставалась неизменной – привлечь внимание графа Ноилина, и она делала это всеми возможными способами. Вот только не верилось мне, что она намеренно отравила хозяина. Тильда мне нравилась – вот ведь незадача.
Пока я не могла в этом разобраться и предпочла ни с кем своими соображениями не делиться. Тем более что версия самой Тильды могла вполне отличаться от моей.
– Вы бы спросили ее сами, почему она это сделала и что произошло, – осторожно предложила я.
То, как Крэммок проигнорировал мое предложение, заставило меня насторожиться. Я вздохнула и продолжила рассказ.
Поверил мне «серый камзол» или просто пожалел, но с крюка меня сняли, а веревки разрезали. А еще избавили меня от общества Джаиля, что и вправду было великодушным жестом.
Сидя в одиночестве на колченогом стуле, я пересчитала все камни на стенах – вдоль, поперек и по диагонали. Потом пересчитала камни на полу. На потолке не успела, потому как за окном совсем стемнело. Я придвинула стул к запертой двери – дерево все-таки, а не камень – и по-птичьи уселась на него с ногами, прислонившись к его спинке и обхватив себя руками. Я замерзала и была голодна, но физическое неудобство было куда лучше душевных волнений. Оставаться среди источающего холод камня было невмоготу, но звать на помощь Джаиля было выше моих сил. По крайней мере пока.
Когда, наконец, дверь отперли, я просто вывалилась из нее боком, поскольку ненароком забылась в кошмарной дреме. И если бы не подхвати меня чьи-то чужие руки, я оказалась бы на полу. Однако, сообразив, что это руки Джаиля, я быстро вскочила, встав в какую-то боевую стойку и выставив на всякий случай сжатые кулаки.
В коридоре ярко горело множество свечей, а вид у меня, видимо, был еще тот. Смотревшие на меня голубые глаза раскрылись в веселом изумлении:
– Ты что же, еще и драться будешь?
– С кем? – страдальчески осведомилась я, отряхиваясь и поправляя одежду. Мой собеседник расхохотался, блеснув белозубой улыбкой, тряхнув белокурой шевелюрой и продемонстрировав незлобивую натуру. Ага, один из гостей!
– Граф Иолль Катэрскир, к Вашим услугам, – склонился он в шутовском поклоне.
– Кассандра Тауриг, простая золотошвейка, коль не шутите, – пробормотала я, без стеснения рассматривая очередного графа. Живого.
– Не шучу, – махнул рукой Иолль. Потом задумчиво сдвинул брови:
– Золотошвейка?
Интересно, почему моя профессия с недавних пор вдруг попала в разряд вымирающих? Почему каждый в этом замке обязательно переспрашивает меня о роде моих занятий, будто сомневается в услышанном? Даже не желая показаться невежливой, я все же не стала убеждать его в обратном. У меня были дела поважнее.
– Вам я тоже должна рассказать о моей бесталанной жизни, повиниться во всех грехах и подать отрубленную голову на блюде в знак полного сокрушения и повиновения? Может, меня уже можно выпустить?
Я была несказанно зла на всех обитателей и гостей этого замка.
Иолль с удивлением пригляделся к моей багровой, надо полагать, щеке, осторожно заглянул поверх моей головы в черное нутро тюремной камеры и задумчиво выдал:
– Пожалуй, ты перегнул палку, – обратился он к Джаилю.
– А что, я ей ручки целовать должен? – пробубнил за моей спиной тот. – Отравительница хренова. Моя б воля – я б ей руки повыдергивал…
Бывают в жизни моменты, когда совершаешь нечто, совершенно не задумываясь о последствиях, потому как ожидание наслаждения от самого действия значительно превышает угрозу наказания. В такие моменты откуда-то и силы берутся, и уменья… Точно рассчитанным движением я развернулась, одновременно выбрасывая кулак вперед, и пока глаза Джаиля округлялись, врезала ему прямо в нос. Не знаю, как это у меня получилось – я ни разу в жизни до этого не ударяла человека, – но нос сказал «хлюп», а рот издал рев льва, которому мартышка наступила на хвост.
«Бежим», – сдавленно всхлипнув, сказал кто-то мне на ухо и поволок по коридору. Ноги после долгого сидения в позе птички бегать не желали, но преследования, к моему величайшему изумлению, не было. Нас догнало только изощренное ругательство, сказанное с сильным прононсом.
Иолль затолкал меня в какой-то зал и зашелся в гомерическом хохоте, бессильно опираясь на стенку и сползая по ней вниз:
– Не зря тебя Джаиль не жалует, Кассандра Тауриг! Если ты всем раздаешь такие удары при более близком знакомстве, я, пожалуй, поостерегусь!
– Кэсси, – грустно сказала я, – зовите меня Кэсси.
Мне было совсем не до смеха. Я села в углу, поджав под себя ноги, опустив голову в колени и тщательно пряча внезапные, отчаянные и злые слезы. Темная, пустая, холодная комната, в которую я оказалась совершенно незаслуженно заключена с полудня до позднего вечера, произвела на меня куда более отвратительное впечатление, чем я ожидала. И не только комната. Я не отравительница, пусть даже так назвал меня Джаиль, не искательница приключений на свою голову, не любительница устраивать скандалы и упиваться произведенной мною суматохой. Я благоразумная, скромная девушка, трудолюбивая и спокойная, но, похоже, именно этого граф Ноилин во мне так никогда и не увидит. Пусть он и самый нелюбезный человек, которого я когда-либо встречала, но меня почему-то волновало его мнение обо мне и меньше всего хотелось бы опять оправдываться перед ним и доказывать, что я вовсе не такая.
– Что ж, тогда я просто Иолль, – присел рядом демократичный граф Катэрскир, – а если мы сразу перейдем на «ты», это избавит нас от лишних хлопот со взаимопониманием.
Любезное предложение не видеть разницы между графом и простолюдинкой меня так рассмешило, что слезы высохли сами собой. И вовремя. В дверь робко заглянул Нарат, а заметив нас, надел невозмутимую маску хорошо вышколенного слуги.
Для начала почтительно поклонившись рассевшемуся на полу графу, он обратился ко мне.
– Комната готова. Я провожу тебя.
– Кэсси, – подсказала я.
– Я знаю, – невозмутимо ответил Нарат. Выучка, что ни говори. Расстояние всегда остается расстоянием, даже если ты предлагаешь его не видеть.
Кивнув на прощание Иоллю, я вышла из спрятавшего нас зала в полном недоумении.
– Мне нельзя вернуться в свою комнату внизу? – спросила я чинно шедшего впереди Нарата.
– Пока нельзя.
– Почему?
– Приказ хозяина.
Я пожала плечами. Больше мне ничего не пришло в голову спросить. Да и толку-то?
…Комната оказалась большой, много больше той, в которой я работала раньше, и гораздо более располагающей к отдыху. Большой мягкий ковер на полу, широкая кровать, изящные стулья и столики, шкафчики, смешная тахта, почему-то напомнившая мне болонку, бархатные портьеры на окнах… Без броской роскоши, но с вещами добротными и красивыми.
Нарат скучным серым голосом объявил, где что находится, что я по причине хаоса в моей голове просто проигнорировала, потом кивнул мне и вышел, а я, для начала проверив, есть ли в дверях ключ, села на краешек кровати и задумалась. Было над чем.
* * *
Я входила в зал, где должна была состояться встреча с графом Ноилином, на ватных ногах, с пересохшим горлом, покрытая отвратительным холодным потом и с тошнотворным комком страха внутри живота. Почему этот человек вызывал у меня такой ужас? Я и сама не понимала. Он был не в пример спокойнее Джаиля, но слугу я не боялась. Кстати, присутствие Джаиля сразу же привело меня в чувство, нормальное чувство ненависти и презрения. Мы многообещающе глянули друг на друга и разошлись вполне довольные произведенным эффектом.
Вчера вечером он зашел буквально на минуту, чтобы сообщить волю хозяина: поутру прийти на встречу в Олений зал, а до того на нижние этажи замка не спускаться. Объяснять, где этот самый зал находится, он не стал, а я, из духа противоречия, спрашивать не стала. Кому хуже сделала? Себе, конечно. Все утро бегала взмыленной лошадью в поисках того, кто подскажет, где этот Олений зал искать. В коридорах была такая тишь и пустота, что впору было аукать, как в лесу. Не найди меня Нарат – блуждала бы до вечера.
Оленьим зал назывался за множество оленьих рогатых голов, развешанных по белым стенам. Между глубокими нишами, в которых стояли статуи обнаженных див с луками и стрелами, висели гобелены с охотничьими сценами. Впрочем, до них ли мне было?
Я прошла вперед несколько шагов и наконец увидела графа Ноилина.
Он полулежал в кресле, вытянув вперед больную ногу, а вторую слегка согнув. Длинные худые пальцы машинально поглаживали синие бархатные подлокотники, свет, преломляясь на гранях рубина его единственного кольца, мерцал тревожными кровавыми сполохами. Неизменный черный камзол распахнут, из-под него выглядывала белая шелковая рубаха с небрежно расстегнутой верхней пуговицей и пеной кружев, что только еще больше подчеркивало бледность и впалость его щек. Из-под воротника проглядывал небольшой медальон из белого металла, лежащий на груди. Граф еще не совсем пришел в себя, впрочем, насколько я знала, болезненный вид был для него характерен всегда.
Рядом с креслом Ноилина стояли маленький столик, на котором в вазах лежали фрукты и печенье, и еще несколько кресел, в одном из которых вольготно расположился «малиновый камзол», имени которого я до сих пор не знала.
Незнакомка-гостья и Иолль вдохновенно болтали о чем-то у окна, не обращая на меня ни малейшего внимания.
Ноилин смотрел на меня пристально, изучающе, слегка нахмурив брови, недовольно сжав тонкие губы и рассеянно поигрывая длинными пальцами по бархату подлокотника кресла. В его взгляде не было ни тепла, ни участия, как, впрочем, и проявления куда более сильных чувств – презрения или ненависти, например. А ведь мог, если бы считал, что я его отравила. Значит, не считает? Или умеет хорошо скрывать? Он рассматривал меня холодно, отстраненно, с каким-то болезненным недоумением, выглядел будто бы неприятно озадаченным. Интересно, чем? Как получше приготовить из глупой курицы суп?
Зато я разглядывала его украдкой, на мгновение приподнимая глаза и тут же возвращаясь к жизненно важному созерцанию узоров на паркете под ногами, потому как взгляд графа, намертво приклеившийся к моей скромной особе, с каждой секундой приводил меня во все большее и большее смятение. Да что он так уставился? Еще немного – и я вынуждена буду от страха пойти в наступление!
Вскоре я уже едва могла устоять на месте, сдерживаясь из последних сил, чтобы не поддаться панике и не сбежать, наплевав на последствия, или, чего хуже, не наорать на него. Руки мои стали противно-липкими и холодными, и я сцепила пальцы вместе, в замок, чтобы не показать их невольную дрожь. Горло пересохло, а в животе поселился Невыразимый Ужас.
– Не понимаю, – наконец недовольно прокаркал Ноилин, откидываясь назад, – я дал тебе работу, хорошую, необременительную работу. Создал все условия. Тебя же никто не притеснял. Что тебя не устраивало? Почему ты решила меня убить?
Честно сказать – я не нашлась, что ответить, и стояла в полной растерянности, краем сознания понимая, как глупо должно быть выгляжу. Обвинение не было таким уж неожиданным, и все же я рассчитывала, что хозяину присуще куда больше здравого смысла. Похоже, начинать объяснения придется с самого начала.
– Что за Тильду ты приплела? Кто она?
Я тяжело вздохнула: Не просто сначала, а еще и с подробностями. Крэммок, похоже, только в общих чертах поведал присутствовавшим на памятном обеде людям то, о чем я ему говорила, но подробности рассказанной мною истории припрятал для собственного употребления.
– Думаю, уборщица.
– Думаешь?
– Да, я иногда умею это делать, в отличие от некоторых! – съязвила я, с ужасом осознавая, что пришедший на смену паническому страху гнев куда хуже, ибо теперь я не смогу остановиться, пока не выскажу этому заносчивому снобу все, что я о нем думаю. Я пыталась уговорить саму себя не делать этого, но окруженные ядовитым паром сарказма вполне невинные слова вырывались сами собой, принося невыразимое облегчение. И соответствующие последствия. – Или Вы сомневаетесь в моей способности понять, чем человек занимается? Когда вооруженная передником, щеткой, тряпкой и шваброй девушка бродит по замку, производя вполне узнаваемые движения этими самыми предметами, мне и в голову не пришло бы узнать в ней знатную леди, что заглянула к Вам в гости на часок да между делом развлекается вытиранием пыли. А что, она Ваша приятельница? Какая жалость, что я не знала этого раньше.
– Ого, – удивленно присвистнул Иолль, отрываясь от беседы с красавицей. Впрочем, та и так его не слушала, с полупрезрительным интересом наблюдая за моими трепыханиями.
– Такой дерзкий язык сам просится, чтобы его укоротили, – лениво заметил «малиновый камзол», – Хед, дай мне ее на десять минут, и она станет как шелковая.
Ноилин проигнорировал всех. Губы его слегка дрогнули в кривоватой улыбочке, а в глазах зажегся опасный огонек. Ох, поджарюсь я на этом огоньке, что твоя куропатка на вертеле!
– Что же, по-твоему, я должен думать, услышав все твои небылицы? – мягко стелющим тоном лисы, уговаривающей петуха клюнуть на дармовое угощение, спросил он.
– А Вы попробуйте поверить. Иногда люди так делают – верят друг другу, – ехидно ответила я.
– Мой опыт веры в людей не слишком удачен. Дорого обходится, предпочитаю им не пользоваться.
– Ну, тогда найдите доказательства, что я не вру! – фыркнула я. – Факты же Вас устроят?
– Устроят. Еще как устроят. Только я их не нашел, как и этой твоей Тильды.
– Не нашел? – эхом вопросила я. И растерялась. Вообще-то мне и в голову не приходило, что все так серьезно. Увы, я не настолько наивна в своей вере в Тильду и вполне допускала, что она меня обманула, но упорно и безосновательно продолжала цепляться за ее историю, не теряя надежды выпутаться из положения, в которое она меня втянула. Но из слов графа следовало, что девушка сбежала, и радости особой это у меня не вызвало. Итак, ее историю подтвердить некому, а виновного найти надо. Далеко ходить никому не хочется. Вывод? Напрашивается сам собой.
Мой воинственный пыл улетучился, как последние спасительные тучки ясным летним полднем в разгар жары.
– Но у меня нет другой истории, – пробормотала я, пожимая плечами, – если Вам нужна правда, то к сказанному мне нечего добавить, а если правда Вас не устраивает, то какой смысл спрашивать меня? Сами и придумывайте, что хотите.
Ноилин обвел присутствующих глазами.