– Приятного аппетита, господа, – лилейным голосом пропела я, с достоинством выбираясь наружу, поправляя одежду и вытаскивая из подъемника породнившуюся со мной за время поездки супницу.
– Суп, господа, – с достоинством сообщила я, аккуратно обходя остолбеневшего Нарата и таща на себе это тяжелое сооружение весом не меньше полного ведра воды. Супа, как я понимаю, в весе было гораздо меньше, чем финтифлюшек на крышке супницы. Как это я умудрилась не потоптать этих уродливых купидонов и не обломить их похожие на скалки стрелы, ума не приложу.
Нарат, до сих пор не пришедший в себя, приволок половник и встал рядом, не зная, как ко мне подступиться. Зато я сообразила быстро. Сунув супницу ему в руки и вырвав половник из его пальцев, намертво зажавших ручки купидоновой кастрюли, я принялась бодро разливать суп, расхваливая его как последнее произведение кулинарного искусства несравненной Марты и размахивая, как зонтиком, крышкой, буквально приросшей к моей второй руке. Нарат принял мою наглость как должную. Видимо, привычка.
Все это время в столовой стояла многозначительная тишина, если, конечно, не считать моей оптимистичной болтовни.
– Хед, дорогой, ты взял молодую служанку? – этот глубокий бархатный голос мог бы растопить мороженое своей чувственностью. Меня же он заставил, наконец, рассмотреть тех, кто сидел за столом, а не пялиться в их пустые тарелки.
Во главе стола сидел, как и полагалось, хозяин. От присутствия гостей живее он не стал, поражая неизменной бледностью и отрешенностью (смею все же заметить, что некое оживление в его застывшую на лице маску мое феерическое появление явно внесло). Черный костюм слегка разнообразился белоснежными кружевами шелковой рубахи, еще больше подчеркивающими блеск его глубоко посаженных глаз и нездоровую белизну гладко выбритого сурового лица со шрамом.
Зато гости буквально пылали здоровьем и по сравнению с моим хозяином выглядели куда как более представительными. Справа от графа Ноилина сидел дородный мужчина лет пятидесяти в роскошном малиновом камзоле и с внушительной золотой цепью на выдающейся груди. Его темные длинные волосы, очень выгодно слегка посеребренные сединой на висках, создавая неповторимую игру цвета перца с солью, волнами раскинулись по плечам, пальцы, унизанные множеством колец, деликатно ломали хрустящий хлебец и неторопливо подносили кусочки к красивым алым губам, изогнутым в загадочной улыбке и обрамленным ухоженной бородкой с усами. Хитрые темные глаза смотрели насмешливо и презрительно.
Рядом с ним сидел худощавый пожилой мужчина с горделиво поднятой головой, одетый в безукоризненный серый камзол, добротно расшитый серебром. Волос на его черепе было куда меньше, чем примечательных выпуклостей, но я не рискнула бы насмехаться над его внешностью, наткнувшись на пристальный взгляд холодных светлых глаз – не то бледно-серых, не то голубых. Его гладко выбритое узкое лицо было непроницаемо спокойно и безмятежно, но было что-то в его меланхоличных движениях и нарочитой медлительности, что заставляло держаться от него подальше.
Напротив него сидел светловолосый мужчина в расшитом золотом голубом камзоле. В отличие от других он был молод, лет так двадцати-двадцати пяти, улыбчив, хорош собой и для этой компании слишком полон жизни, доверия и благожелательности.
А вот слева от него и справа от хозяина сидела единственная среди гостей женщина. Надо признать, таких красавиц я еще не встречала. Ее точеную фигуру с тонкой талией и высокой грудью охватывало зеленое бархатное платье в ворохе кружев. В тонкие правильные черты идеального лица с гладкой белой кожей вносили маленькую неправильность полные чувственные губы, но никто не сказал бы, что это ее портило, наоборот, от ее облика нельзя было оторвать глаз. Темно-рыжие или скорее медные волосы были уложены в высокую прическу, открывая безупречную шею и округлые плечи, медового цвета завораживающие глаза смотрели весело и задорно. Это она задала единственный пока вопрос хозяину замка.
Граф не отвечал, задумчиво подставляя Нарату бокал и продолжая странно на меня смотреть, и тут я вспомнила, из-за чего, собственно, попала в подъемник. Вино! Нарат уже давно отставил супницу и принялся за так хорошо знакомый мне винный графинчик. Пока я соображала, он отошел от хозяина, склоняясь над бокалом женщины, но я с легкой улыбкой перехватила графин и порекомендовала «вот то чудное белое вино, так выгодно отличающееся своим свежим мускатным вкусом». Я не знала, подействует ли зелье Тильды на других людей или оно предназначено только для одного, но на всякий случай постаралась унести его подальше. Перевлюбляются тут все друг в дружку – объясняйся потом, как хочешь. Нарат, бросив на меня удивленный взгляд, невозмутимо принес другой графин и принялся наливать вино женщине.
– Не ожидала тебя увидеть здесь, Крэммок, – мало обращая внимания на слуг, продолжала светскую беседу красавица, загадочно улыбаясь.
– Я принял решение в последний момент, – сухо ответил «серый камзол», останавливая на женщине спокойный, изучающий взгляд.
Пока гости развлекались намеками и «гляделками», меня беспокоило только одно: что я буду делать, когда граф Ноилин начнет пить вино? Вырву бокал из его рук? Хорошо бы, но разницы между использованием приворота и откровенным нападением на хозяина на виду у гостей было мало: и то, и другое говорило о моем явном сумасбродстве. Упаду в обморок? В лучшем случае они приподнимутся посмотреть, что со мной случилось, и Нарат величественно оттащит меня в сторону и положит в углу, чтобы я там приходила в себя. Вылить на даму суп? Шума будет много, зато вино поменять успею. Может быть. И унесут меня отсюда в виде застывшей супницы. У-у-у! Решение никак не приходило.
Вместо него пришел Джаиль.
На целую вечность застряв в дверях окаменевшим столбом, он неторопливо прошел к столу, расточая любезные улыбки и кивая присутствующим, как давно знакомым. Потом нагнулся к хозяину, что-то прошептал ему на ухо и, получив одобрительный кивок, сразу же отошел. Глаза графа до сих пор не отрываясь смотрели на меня.
Джаиль аккуратно взял меня под локоток и медленно повел в сторону дверей.
– Да, Хед, – послышался из-за стола молодой, веселый голос, – давненько же мы так не собирались.
– Если бы не нужда, и сейчас не дождались бы приглашения! – добавил со смехом колоритный бас: небось, малиновый камзол встрял. – Не узнаю тебя, Хед. Где подевалось твое жизнелюбие?
– В Дуорме осталось, – резко ответил знакомый мне хриплый голос, разом перебивший все разговоры. Нелюбезен хозяин, весьма нелюбезен. За столом опять воцарилось тяжелое молчание. Славный светский прием, нечего сказать.
Но мне уже было не до того. Джаиль деликатно притворил двери, после чего со злостью толкнул меня в противоположную стенку коридора. Я ударилась спиной, но выстояла.
– Я тебя предупреждал? – по привычке тихо шипел Джаиль, прижимая меня к стене.
– Да я вообще тут не при чем! – возмутилась я. – И руки убери, черная обезьяна!
Джаиль задохнулся от ярости, но сделать ничего не успел. Из только что оставленной нами столовой раздался непонятный шум и последовавшие за ним обеспокоенные крики. Когда мы туда вбежали, граф Ноилин лежал на полу, неловко раскинув руки и закатив глаза.
– Его отравили, – спокойно констатировал «серый камзол», делая некие пассы над лицом графа. – Друзья мои, мне понадобится ваша помощь.
* * *
– Какая Тильда? Что ты мне голову морочишь?
Во избежание дальнейших неприятностей Джаиль меня не просто связал, но и подвесил за связанные руки к крюку, прикрепленному к потолку весьма мрачной комнатушки непонятно где в замке. Все, что я успела заметить краем глаза, пока ошеломленная и разбитая брела под пинками Джаиля, – это длинные коридоры и бесконечные лестницы, как правило, ведущие вниз, но в какой части замка это находилось, даже в голову не приходило.
Я могла стоять с поднятыми руками или висеть, слегка согнув ноги, и больше ничего. Впрочем, нет. Еще можно было крутиться вокруг своей оси, но после первого же круга пришлось признать, что делать этого не стоит: веревка, закручиваясь, сильнее стягивала мои запястья и приподнимала руки вверх, укорачиваясь.
Рассмотреть каморку, в которой я висела, удалось не сразу. Крохотное круглое окошко, каких я даже не видела в этом замке, давало мало света, к тому же погода, судя по всему, совсем испортилась: небо затянуло тучами, но шел ли дождь, мне не было видно. В комнатке, потрясающе напоминающей своим уютом тюремную камеру, не было ничего, кроме единственного стула, на который обычно усаживался Джаиль. Видимо, отсутствие мебели или ее присутствие в удручающе малом количестве в замке было законом. Но в этой каморке не было даже намека на человеческое проживание: ни тряпочки на полу, ни перекошенной рамочки на стене. Голые каменные стены и голый каменный пол, расчерченные ровными прямоугольниками плит. Хорошо хоть стекла не выбиты да дверь не переклинило.
Я во всем чистосердечно призналась, но Джаиль и слышать не хотел того, что не укладывалось в придуманную им схему моего зверского злодейства. Он не изводил меня допросами и тем паче избиениями, время от времени он даже избавлял меня от своего присутствия. Но ему явно доставляло удовольствие просто наблюдать за тем, как я кручусь, стараясь размять все сильнее затекающие руки, как безуспешно скрываю проклятые, никак не прекращающиеся слезы и кусаю распухшие по этой же причине губы. Предательский нос тут же выдавал мои попытки успокоиться новыми порциями оглушительного шморганья. Мой природный оптимизм изменил мне, особенно если учесть, что я чувствовала себя виноватой: мне нужно было сразу же отговорить Тильду от ее нелепых планов. То-то она слишком напоминала мне Селину: подозревала же я, что ничем хорошим это закончиться не может, но чтобы так…
Не скрою, горевать было от чего. Граф был какой-никакой, но мой хозяин, теперь же он помер, глупо и скоропостижно помер от яда, который по всеобщему убеждению положила туда я… И дело было не в том, что помощи мне ждать неоткуда: даже останься граф жив – мало шансов, что он мне поверит и не захочет воздать по заслугам, а теперь и вовсе этих шансов не оставалось, и даже не в том, что, оправдайся я хоть до снежной чистоты, закончится моя славная карьера золотошвейки, ибо меня все равно выставят из замка с позорным клеймом. а Вся беда в том, что его смерть была укором мне и только мне.
Перед моим взором неотвратимо стояли его широко раскрытые глаза, темно-серые, как набухшие грозовые тучи, и такие же тревожные, как неизбежная и скорая буря, несущая беду. Не обращая внимания на все ухищрения мечущихся вокруг него людей, нелепо раскинувшись на полу, Ноилин смотрел на меня и только на меня, властно и неудержимо притягивая глазами к себе, как магнит притягивает железо, пытаясь найти во мне то, за что можно уцепиться, – поддержку, внутреннюю силу, – пытаясь опереться на меня, чтобы выкарабкаться из смертельной ловушки. Он хватался за меня, как за соломинку, безжалостно и равнодушно, вряд ли осознавая, что от его руки соломинка сломается и проку никому от этого не будет. Я застыла на месте, с ужасом и бесконечной печалью осознавая, как силы оставляют меня и уходят к нему, чувствуя, как вот-вот подогнутся предательски задрожавшие колени, как закружились в бешеном хороводе черные пятна перед глазами, делая знакомое далеким и загадочным… Я предвидела неминуемый скорый конец, но только не его, а мой. Что делал со мной колдун, я не знала, но прекрасно понимала, что произойдет дальше, если он не остановится. Моя воля не была подавлена, однако я не сопротивлялась. Может, это и покажется глупым, но в тот момент я не могла поступить иначе. Не хотела. В тот момент не было в душе моей ни злости, ни гнева, ни жалости к самой себе, а только глубокая печаль, что все это происходит на самом деле. Что ж, пусть этот человек живет, хотя бы так, если не может иначе… Я непроизвольно закрыла глаза, ожидая неизбежного.
И в этот же миг чужая воля покинула меня. Так стремительно, что я кулем упала на пол, будто до этого стояла лишь последним усилием воли. Зарычавший Джаиль быстро вздернул меня вверх, встряхнув, как тряпичную куклу, и поставил на ноги, но я даже не обратила на него внимания. Я испугалась. Испугалась до прошибшего меня холодного пота и упавшего в никуда сердца. Я искала глаза.
Они смотрели в никуда. Потухшие и далекие. Воздух еще частыми хриплыми рывками вырывался из посиневших губ, но глаза уже отказались жить. Демонстративно, назло мне.
Джаиль сообразил, наконец, вытолкать меня из зала, но мне уже было все равно.
Я с поразительным энтузиазмом вымещала зло на Джаиле, а он с поразительным спокойствием отвечал мне тем же. Пока он доволок меня до каморки, где с удовольствием заточил, я успела слегка поцарапать ему щеку и основательно заехать по щиколотке своим отнюдь не шелковым башмаком. В отместку он залепил мне такую пощечину, что я надолго забыла о хаосе, который бушевал в моей душе.
Сначала боль, простая и незамысловатая физическая боль – от удара, от крепко стянувшей руки веревки, а потом лихорадочные рассуждения по поводу того, что же мне теперь делать, вернули меня к жизни.
Судя по настроению Джаиля, мне не просто никто не поверит, но даже и слушать не станет. Ни у кого даже сомнений не возникло, кто убил графа Ноилина, и теперь оставалось лишь вынести вердикт.
Мстительный Джаиль, который, по-моему, посещал меня в моем заточении лишь для услады собственных глаз, находя меня висящей и страдающей, с превеликим удовольствием добавлял масла в огонь моих сомнений, живописно рисуя, какие выводы – с его подачи – сделали разгневанные гости.
Оставалась одна надежда – на Тильду. Все-таки это неудачное воплощение ее идеи, ее фантастически неудавшийся план. Но сознается ли она в содеянном, зная, что ее зелье оказалось совсем не того свойства, что было задумано? Что может быть проще, как обвинить во всем меня? Я не слишком хорошо знала Тильду и, хотя верить в ее неискренность не хотелось, не представляла, что от нее ожидать. Собственное будущее рисовалось мне самыми тусклыми красками и в самом зловещем виде.
…Не знаю, сколько времени прошло, несколько часов или несколько столетий, но в мою темницу вошел, наконец, кто-то еще, кроме опротивевшего мне Джаиля.
Это был «серый камзол», Крэммок. Он бесстрастно оглядел меня, осторожно приподнял худыми пальцами мой подбородок и, глядя в глаза, спросил:
– Откуда у тебя катари рабс?
– Что? – непроизвольно всхлипнула я. – Какой рапс?
– Катари рабс – яд, весьма редкостный. Его делают из частей некоторых моллюсков с далеких Монзорских островов, густо приправляя заклятьями. Это не простой яд, который обычно опытный маг может обезвредить задолго до того, как он попадет в его тело, и даже после того, как он его выпьет. Катари рабс – яд исключительно для магов. Мало кто знает, как с ним бороться. К счастью, однажды я уже имел такое удовольствие сталкиваться с ним раньше и выжил. Без этого вряд ли мне удалось бы спасти графа Ноилина.
– О хвала богам! – заорала я, щедро выливая слезы. – Он жив!
Если бы у меня были свободны руки, я бы обняла Крэммока и расцеловала!
– Да, – слегка удивился «серый камзол», – ты решила, что он умер?
Он обернулся и посмотрел на мрачного Джаиля, мстительно улыбавшегося мне.
– А теперь расскажи, девушка, что ты об этом знаешь.
От радости я готова была рассказать что угодно, тем более что скрывать мне было нечего. Но, описывая замыслы Тильды, теперь я посмотрела на ее идеи и поступки с другой стороны. У меня было время подумать.